Поведение Гурова с Григорьевой перечеркивало все его достоинства. Его поступок мог очень усложнить расследование, поиски доказательств. Это беда, однако поправимая. Розыск убийцы, человека расчетливого, жестокого, требует в первую очередь осторожности. Преступник, безусловно, осведомлен, что убийство из корыстных побуждений с заранее обдуманным намерением может привести к высшей мере наказания. Защищая собственную жизнь, когда терять уже нечего, он может и убить не моргнув глазом. Существует много профессий, где риск является их составной частью. Люди этих профессий обязаны безукоснительно соблюдать правила безопасности. Минер не ударит кулаком по неизвестному предмету, лишь бы убедиться, мина это или нет. Хирург не тыкает скальпелем в поисках аппендикса. Электрик не хватается за обнаженные провода, проверяя силу тока.

Гуров допустил серьезнейшую ошибку. Турилин не знал, как поступить, и злился. Отстранить от ведения дела? Тогда мальчишка потеряет веру в себя, всю жизнь останется исполнителем. Пропесочить и оставить? Предположим, он извлек урок на всю жизнь: подробный откровенный доклад, в общем-то, свидетельствует об этом. Григорьева, конечно, не убивала, убийца, безусловно, мужчина. Есть преступления мужские и женские. Порой их можно спутать, чаще, – нельзя. Логинова убил мужчина. Турилин не сомневался. Однако Григорьева могла быть невольной пособницей. Она может рассказать убийце о Леве Гурове, сумасшедшем «писателе». Убийца поймет: на него «выходят». Из мести, позерства, мании величия: плевать я хотел на весь уголовный розыск, где-нибудь за той же конюшней он может проломить Леве голову, обрывая ведущую к нему нить, может зарезать Григорьеву.

От этих мыслей Турилина отвлекла секретарша генерала, сообщившая по селектору, что Константина Константиновича просят к начальству. Турилин обрадовался вызову – решение можно отложить. Лева подскочил к полковнику, как только тот вышел из кабинета.

– Разговор наш, коллега, отложим на завтра, – говорил Турилин вышагивающему рядом Гурову. – Поезжайте в прокуратуру, доложите все следователю. На ипподроме я вам пока появляться запрещаю. – Он вошел в приемную генерала, слышал за спиной невнятное бормотание подчиненного, повернулся и добавил: – Только вы уж, коллега, пожалуйста, обойдите молчанием полученную оплеуху. Разрешаю соврать, скажите: оттолкнула и убежала. Ваше ползанье по навозу не делает чести ни отделу, ни мне, его руководителю.

Лева выскочил в коридор, добрел до кабинета, плюхнулся в кресло. Главное, от дела не отстранили, остальное поправимо. Он сложил второй экземпляр справки, положил в карман. Что еще? Вспомнил вчерашний вечер, о нем он не сообщил Турилину. Лева не собирался ничего скрывать, он несколько раз пытался изложить все события на бумаге, получался рассказ, эдакое эссе, но никак не деловая справка. Однако…

Вчера Лева ушел с конюшни и вернулся на ипподром. В ложе ничего не изменилось. Это для Гурова прошла чуть ли не вечность, а здесь – лишь два заезда. Аня насмешливо заметила, что из-за денег мужчине так нервничать не пристало. Наташа, томно улыбнувшись, сказала: «Ничего, Анка, он привыкнет, скоро станет пай-мальчиком». Сан Саныч кивнул на табло и спросил:

– Вам нравится?

Только теперь Лева вспомнил о лежавших в кармане билетах. На табло горели цифры: три и пять, чуть дальше – двести тридцать четыре.

– Сколько же я выиграл? – растерянно спросил Лева.

– Четыреста шестьдесят восемь, – ответил Сан Саныч и вопросительно указал взглядом на Левину уже опухшую щеку.

Лева пренебрежительно махнул рукой, кивнул на шумевшую за спиной публику и, пытаясь замять щекотливый вопрос, заговорил:

– Потрясающе, почти пятьсот рублей. Мне тут внушали, – он вновь указал на зрителей, – Гугенот не имеет шансов, придет Титан либо Гвоздика.

– Педагоги, – Сан Саныч усмехнулся. – По сто лет на бегах провели. Анекдот. Ну, не будь на свете дураков, умным бы жилось скверно.

– Как же вы угадали? Секрет?

– Логика и психология. – Сан Саныч развернул перед Левой программку. – Здесь написано, что едут мастера. По радио же объявили изменения. На Титане вместо мастера-наездника Харкина едет наездник второй категории Кузьмин, а на Гугеноте едет не Нина, а Петька Семин, – Сан Саныч говорил тихо, проникновенно, в то же время казалось, что он говорит с трибуны и не для профана Левы, а поучает многочисленную квалифицированную аудиторию. – Титан жеребец в компании сильнейший. Теоретически. Практически живой рысак с четырьмя ногами может разладиться, перетренироваться. Харкин, как мне известно, человек паршивый, и лошадь, которая должна выиграть, помощнику не отдаст. Раз Харкин не едет, значит, шансы Титана невелики. Григорьева? Гугенот впервые участвует по четвертой группе, должен ехать мастер. Нина сажает в качалку помощника. Она знает, что Титан разладился, он и встал на третьей четверти, а Трофимовича на Гвоздике можно взять ездой. Семину пора получить первую категорию. Нина отдает ему Гугенота. Пусть молодой дерзает.

– Все просто, – Лева потер распухшую щеку.

– Очень, – согласился Сан Саныч. Глаза же его смотрели насмешливо. – По законам ипподрома с вас причитается, дорогой новичок.

Лева засуетился, предложил пойти в ресторан. Сан Саныч брезгливо поморщился.

– Ната, ты приглашаешь нас в гости. Отметим успехи Гугенота, Григорьевой, пацана Семина и связанную с ними нашу скромную удачу.

– Рада, только у меня нет даже хлеба, – ответила Наташа.

Решив все купить по дороге, они вышли с ипподрома. Лева получил выигрыш, вместе с мамиными у него теперь имелось более пятисот рублей, и он чувствовал себя как-то непривычно. Стараясь не думать о завтрашнем дне, полковнике Турилине, Лева с радостью уцепился за возможность забыться, принял приглашение «выпить по чашечке кофе и послушать приличную музыку». Впрочем, его никто не приглашал. Сан Саныч ни о чем не спрашивал окружающих, не предлагал, не советовался, он сообщал им, где и как они проведут ближайшее время, У него была «волга», старая модель, но в хорошем состоянии. Проехав несколько кварталов, он остановил машину и сказал:

– Командуйте, Лева.

Лева понял, его отправляют за спиртным и закуской. Он взял сидевшую рядом с ним Аню за руку и шепнул:

– Спасайте, я абсолютный профан, – и очень предусмотрительно сделал, так как Сан Саныч остановил машину не у гастронома, а около шикарного ресторана.

Лева знал, лучше всего на людей, к которым ты обращаешься с просьбой, воздействует правда. Особенно если она просителя слегка принижает либо делает чуть смешным. По дороге в зеркальный вестибюль Лева быстро выложил девушке свою правду: он никогда не заходил в этот ресторан, не имеет понятия, как здесь следует разговаривать. Анна назвала его прелестью, взяла уверенно под руку, провела через весь зал, усадила за свободный столик, который явно никем не обслуживался. Затем она взяла у него десять рублей и подозвала официанта. Он начал объяснять, жестикулировать, Анна положила ему в нагрудный карман десятку, и официант затих. Лева перестал удивляться, со скучающим видом осматривал зал, девушка же разделывалась с официантом, как опытный следователь с задержанным с поличным воришкой.

– Икра есть? Десять порций. Рыба? Я не про селедку спрашиваю, оставьте кету шеф-повару. Десять порций. Коньяк – две бутылки, шампанского две бутылки. Шашлыков восемь…

Официант стоял смирно, вперив глаза в потолок.

– Пять минут, – закончила свой монолог девушка.

– Шашлыки жарить надо, – безнадежно сказал официант.

– Ихние принесешь, – Анна указала на соседний стол. – По мордам видно, шашлыки ждут.

– Они час с лишним…

– Час или два, какая разница? – перебила официанта Аня.

Пытаясь сохранить видимость достоинства, официант отошел к соседнему столу, до Левы донеслись обрывки разговора, официант объяснял, что шашлыки оказались на редкость скверные, подавать стыдно, сейчас приготовят новые.

Лева уже изучил весь зал, пересчитал все столики, занялся люстрой. Он чувствовал, девушка смотрит на него, ему же смотреть ей в глаза очень не хотелось.