— В чем дело, дружок? Почему мне до сих пор не доложили, что этой девки больше нет на свете? Я удивляюсь, у тебя при виде красотки дрогнула рука или ты хитришь со мной?

— И рад бы схитрить, да только у меня погибли двое верных товарищей, и сейчас мне не до хитростей. Я пришел сообщить, что через пару часов девку никто днем с огнем не найдет. Ее отвезут в лупанарий где?нибудь в Сирии, и никто никогда не услышит о ней.

Регул разом успокоился, пригладил остатки волос на маленькой, длинноносой головке – щеки у него были впалые донельзя, – прищурившись глянул на гостя.

— Ты часом не рехнулся, Сацердата? Я ничего не понимаю. Причем здесь лупанарий, какая?то Сирия? Что ты, паршивый раб, мелешь? Племянницу римского сенатора в лупанарий? На крест захотел? Тебе что было предписано? Зарезать чисто, без боли. Можно придушить, – сенатор на мгновение остановился, в упор глянул на гостя и погрозил пальцем. – Не раздражай меня, Сацердата. Оставь жалость к павшим соратникам при себе и объясни толком, что случилось?

Сацердата, невысокий, квадратный, необыкновенно волосатый – волосы на груди лезли из горлового выреза грязной, сшитой из добротной плотной ткани, туники, – буркнул.

— Я не люблю, когда со мной разговаривают грубо, Регул. Ты не мой хозяин, и не тебе учить меня, как исполнять заказ.

— Именно заказ! – воскликнул сенатор и вновь забегал по комнате. – Именно! Меня не интересуют твои импровизации насчет Сирии, грязного борделя и прочая ерунда. Мне нужен результат – смерть Волусии. Чтобы я больше не слышал о ней. Никогда. Это все. Ты верно сошел с ума – племянницу римского сенатора отправить в потаскухи, да еще не по своей воле, а по принуждению! Пусть тебя поразят боги, неужели ты хочешь, чтобы слух о таком чудовищном преступлении коснулся чьих?либо высокопоставленных ушей? И вообще чьих?либо ушей? Это недопустимо. Это просто из ряда вон!! Мне также не нужна кровавая резня! Тебе было приказано – тихо, без крови. Неужели ты настолько жаждешь славы, что намерен потрясти Рим подобным убийством? Чтобы все эти ничтожества начали болтать – мол, невинное создание пострадало от рук переполнивших Рим подонков! А чья она родственница? Ах, Марка Аквилия Регула. Тогда понятно. Ты хочешь, чтобы мое имя каким?либо образом связывали с потрясающим воображение убийством?!

Марк Аквилий также внезапно, как и начал бегать, успокоился, приблизился к Сацердате, все также стоявшему посредине небольшой, скудно убранной комнаты, заглянул беглому рабу в глаза.

— Теперь по поводу хозяина. Сацердата, ты посмел угрожать мне. Это плохо, этого я от тебя не ожидал. Мне обидно. Неужели ты нашел на меня управу? Интересно, какую?

Раб откровенно смутился, насупился, переступил с ноги на ногу.

— Ты приказал убить Красса Фругия, претора.

— Кто это может подтвердить? Ты, что ли? Вот так явишься в коллегию центумвиров и заявишь – я, беглый раб и дезертир Сацердата, обвиняю сенатора римского народа в том, что он приказал мне лишить жизни претора Красса, когда тот решительно воспротивился избранию его в сенат?

Регул рассмеялся.

— Отважишься, Сацердата?

Сацердата исподлобья глянул на хозяина и невразумительно буркнул.

— Когда я принес тебе голову Красса, ты вцепился в нее зубами. Начал кусать и оторвал ухо.* (сноска: Этот слух подтверждает Тацит (Тацит. История. 4, 42))

— Этому постыдному поступку есть свидетели? Кто?нибудь, кроме тебя, сможет это подтвердить?

Тот не ответил. Регул мгновенно придавил смех, его лицо налилось кровью, сморщилось от презрения и злобы.

— А вот твоя жизнь вся, до последней минуточки, в моих руках.

— Как это? – вскинул голову Сацердата.

— Не прикидывайся, раб. Стоит мне только выступить в курии и объявить, что наглость злодеев перешла всякие границы, сенат примет решение о твоей поимке, и за твою голову назначат награду. Как полагаешь, за какую сумму твои соратники в тот же день продадут тебя. Десяти тысяч сестерциев хватит?

Сацердата и на этот раз промолчал.

Регул махнул рукой.

— И пяти будет довольно. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как в твоей же грязной мастерской твои же люди накинут тебе мешок на голову и острым, очень острым ножиком сделают чик–чик. Я постараюсь, чтобы они подольше водили ножиком. Приплачу, и все будет сделано. Тебе все понятно, раб?

— Понятно, господин.

— И больше в моем присутствии не смей строить из себя дурака. А то в Сирию, в лупанарий! Два соратника! Итак, что случилось в Субуре. Кто этот храбрец, посмевший отбить девку?

— Тебе уже донесли?

— А ты как думал. За тобой нужен глаз да глаз. Мало ли какая блажь взбредет тебе в голову. Может, ты захочешь попользоваться девкой, затем отдать ее своим молодцам, а мне скажешь, что не удержался, уж больно ягодка хороша. Я же тебе объяснял, Сацердата, что не стоит выводить сильных в Риме из невозмутимого состояния духа. Тем более перед приездом нового принцепса. Мало ли что взбредет в голову этому испанцу? Может, он захочет навести в городе порядок, тогда подобная кровавая сцена будет очень кстати. Ему, но не мне. Мне нужны женины деньги, более ничего. У меня растет сынок, я дал клятву оставить ему сто двадцать миллионов, и я оставлю. В то время как я хожу по Риму и выколачиваю из людишек их достояние, собственная жена, мать моего сына пригрозила лишить мальчика наследства. Это, знаешь ли… неверный ход. Ненужный выверт. Так кто же отбил девку?

— Ваш старый знакомый Лонг.

Наступила тишина.

Спустя несколько мгновений остолбеневший от неожиданности сенатор пришел в себя, принялся медленно хватать воздух пальцами. Наконец выдохнул.

— Ничтожество! Какое ничтожество! Почему этому Лонгу не сидится в родных пенатах? Зачем он бродит по ночным улицам? Ему мало приключений? Ничтожество, ничтожество и еще раз ничтожество!..

Сацердата встрепенулся и вставил слово.

— Вот и я говорю. Сейчас можно успеть до рассвета. Я со своими людьми ворвусь в его дом, прирежу девку и, наконец, рассчитаюсь с ним за палец.

— За какой палец? – удивился о чем?то задумавшийся Регул.

— Золотой, какой же еще! Он вырвал у меня золотой палец Домициана, когда на форуме делили его золотую статую.

— Ах, вот ты о чем. Я же говорю – ничтожество. Просто ничтожество. Однако ты опять за свое. Брать штурмом дом римского всадника, это дурной тон. К тому же откуда, как считаешь, возвращался Лонг?

— Из дома Плиния Младшего.

— Я так и думал. Так и знал. Нет, сожмись душа, не время мстить, и о какой мести может идти речь, когда имеешь дело с ничтожествами. Их надо давить как вшей… или выколачивать из них наследства.

Регул наконец сел в деревянное, с высокой спинкой и подлокотниками кресло–солиум, стоявшее в углу. Сидя в нем, он обычно принимал своих вольноотпущенников. Сацердата подошел ближе

Сенатор неожиданно продекламировал.

— Как верно сказано – римлянин, царь, победитель, повелевает вселенной; морем и сушей, и все, что оба светила обходят, владеет безраздельно. Но ненасытен он… – тут же без паузы он перешел к прежнему предмету разговора. – Нападение на дом Лонгов сравнимо по дерзости и бесстыдству с насилием над этой девкой. Это не выход. Ладно, иди. Ты уверен, что она в доме Лонгов?

— Как в том, что вижу вас.

— Ступай, закройся в своей мастерской и жди. Если бы не новый цезарь?.. Кто его разберет, провинциала? Может, в нем еще горит жажда справедливости, и лучшее он хочет сделать на земле устройство.

— Он именно этого и хочет, – подтвердил фракиец.

— Как ты можешь знать? – встрепенулся сенатор.

— Знаю, – усмехнулся раб. – Наслышан.

Регул задумчиво глядел на раба. Внезапно он вскочил, вновь забегал по комнате, замахал руками.

— Ну, конечно! непременно!.. Это будет очень ловкий ход.

Затем Марк Аквилий, пробегая мимо кресла, вновь и неожиданно рухнул на сидение, с той же стремительностью успокоился. Приставив ладонь ко лбу, несколько долгих минут сидел неподвижно, затем распорядился.