— Лузий, проследи, чтобы через два часа конница, которая сосредоточена в лагере и вокруг него была готова выступить. Всем бегать. Увижу кого шагающим, накажу. Бегать всем – припасам, людям, коням. Всем!!

Только на третий день после гибели в пещере отряда Сурдука, Буридав и Лупа добрались до царского логова. Их сразу провели к Децебалу. Там они рассказали о том, что видели в Медвежьем урочище.

Укрывшись в кустах, они так и не успели перебежать к своим. Буридаву все время приходилось удерживать парнишку. Опытный боец, он понимал – стоит им только выскочить на открытое месте, как их тут же достанет римская стрела или свинцовая пуля, пущенная из пращи. Хорошо, если рана будет легкая, однако надеяться на то, что испанский лучник или умелец–пращник промахнется, была невелика. Не удалось им переметнуться к своим и во время первых атак, когда тысячный Сурдук отдал приказ штурмовать холм. Даки наступали с противоположной стороны, а в их сторону смотрели два разведчика. Оба держали луки наготове.

В тот момент, когда римская конница, прорвавшись в урочище, принялась гонять пеших даков, Буридав и Лупа кустами отступили подальше от пещеры. Конные гвардейцы рыскали по луговине. Понятно, что с особым усердием искали лазутчиков. Скоро даки сгрудились возле пещеры и ловко, как горох посыпались внутрь. Затем наступила развязка – строительство плотины, подъем воды, наконец, затихающий волчий вой. Лупа попытался вырваться, броситься на помощь осажденным в подземелье соотечественникам.

Буридав пытался вразумить его.

— Куда спешишь? Погибнуть всегда успеешь.

Наконец, утомившись удерживать малого, смачно сплюнул, махнул рукой.

— Если хочешь принять смерть страшную, долгую, беги! Ты не знаешь римских собак, а я навидался, как они поступают с предателями.

Лупа разрыдался.

Когда все было кончено, когда римляне, нагрузившись золотом, с радостными криками покинули луговину, Буридав долго молчал, разглядывал заходящее солнце, потом признался.

— Боюсь, Децебал не простит нам гибели Сурдука, – он обречено покачал головой. – Как римские собаки сумели заманить его в ловушку? Неужели он не выставил стражу? Хотя Сурдук всегда был горяч, всегда сначала делал, потом думал.

Буридав протяжно, порывисто вздохнул.

— Ладно, Залмоксис спросит его, что да как, а нам держать ответ перед господином. Не знаю, что хуже – вернуться к своим или попасть в лапы этих…

Лупа опустил голову.

— Что же делать?

— Как что? – пожал плечами Буридав. – Известить господина, а там как Залмоксис решит.

Децебал с невозмутимым видом выслушал короткий рассказ Буридава, затем обратился к Лупе – подтверждает ли он сказанное напарником? Тот кивнул. Слова сказать не мог, глаза были полны слез.

— Хорошо, – кивнул правитель, – ступайте. Завтра совет решит вашу судьбу.

На следующий день сотенный из отряда телохранителей царя передал им приказ – Буридава вернуть в сотню с понижением до рядового бойца. Лупу перевести в ополчение его родной Даоус–Давы. Каждый из них на время лишен чести, будут ходить бритые, без усов и бороды. Проступок смоют кровью в битве. Буридав, услышав приговор, вздохнул с облегчением, заулыбался. Сотенный скривился – чему радуешься, наказанный? Буридав сразу подтянулся, принялся есть глазами начальство, потом доверительно – они с сотенным были земляки – признался.

— Если в бою, это раз плюнуть. Децебал еще наградит меня коровой и землей.

Сотенный хмыкнул, промолчал. Что он мог сказать, когда Децебал в его присутствии так и выразился: «Буридав – рубака отменный, один из лучших в войске. Он еще и корову, и землю заработает, а Лупа пока молод служить в гвардии. Пусть потянет лямку в ополчении».

Буридав сразу начал собираться, затем успокоил парнишку.

— Ты, парень, не волнуйся, тебе и брить нечего. Ты того, среди этих пастухов, что собрались в ополчении, не тушуйся. Чуть что, сразу в рыло. Оружие, вещички я тебе принесу.

Когда Буридав вернулся с его вещами, Лупа долго рассматривал нарядный декурионский шлем, затем протянул его товарищу.

— Носи. Тебе он впору.

Буридав несказанно обрадовался. Надежный римский доспех являлся лучшим подарком для воина. Он обнял Лупу, вручил ему свою войлочную шапку.

— Держи. В случае чего я напомню о тебе Децебалу. Не робей, парень, скоро мы вернем честь. В первый раз, что ли, без усов разгуливать.

На том и расстались

В те июльские дни царь даков, как дождя в засуху, ожидал обещанного ему Залмоксисом наступления императора. О благом исходе, о желании небесного деда помочь своим детям свидетельствовала и доброжелательная, поддержанная громовыми раскатами ритуальная встреча посланца, и большая суматоха, поднявшаяся в лагере римских собак после событий в Медвежьем урочище, о чем тут же доложили соглядатаи. Римляне рвались в бой, так что по большому счету посланные им люди выполнили задание. Возможно, потому и наказание было нетяжким. С одной стороны, руками римлян Децебалу удалось устранить одного из главных строптивцев в своем стане – тысячного Сурдука; с другой – эта мелкая стычка вдохновила врага на ответные шаги, чего собственно и добивался Децебал.

Но об этом нельзя было говорить вслух!

Члены его военного совета в ту пору постоянно сводили разговор к тому, что хватит прятаться в логове. Пора устроить «ночь когтей». Децебал отшучивался – когти пока коротки. У врага густая шерсть, много жира, острые клыки. Не подготовив сражение, не выиграв его хотя бы в раскладе сил и средств, подвластных полководцу, глупо ввязываться в драку. Только хитростью, дальним расчетом они смогут выбить врагов с родной земли. Хотелось заманить римлян на сильно пересеченную местность, бить их из засад, с флангов и тыла. Если же выступить самим, придется выйти на открытое место, а это безнадежное предприятие.

Другое дело, если в войну вступят союзники. Пусть в самый решительный момент Траян узнает, что орда саков, костобоков и роксоланов перешла Данувий возле Тремезиса и хлынула вглубь римской территории. Пусть союзники прорвутся во Фракию, ведь это задача для детей – смять два ослабленных легиона, расквартированных в Мезии. Вот тогда самое время выложить свой главный козырь, а именно – скрытно накопленные резервы, которые ударят римлянам во фланг. Скоро корпус бастарнов незаметно подтянется к Тапам, спрячется в одной из горных долин. Тридцать тысяч конников – это была сила, это не двести воинов, укрывшихся в пещере.

Тогда и поговорим.

Советники слушали царя, покусывали усы, отмалчивались. Выбора у них не было, тем более что наставник и главный жрец всецело поддерживал царя.

Почему же император медлит?

Через неделю громом среди ясного неба прозвучало – Траян в Мезии! Царь тут же послал гонцов к сакам, роксоланам и костобокам, но самого знатного отправил к бастарнам. Все гонцы везли золото. Тем, кто отважился перейти Данувий, это была награда за то, что сдержали слово. Бастарнам же золото должно напомнить об их обещании прислать подмогу. Они клятвенно грозились выставить тридцать тысяч всадников. В крайнем случае, пусть перейдут Данувий, порыщут в римских пределах. Там на побережье Понта (Черного моря) богатые города.

Далее вновь наступило затишье, поток сообщений прервался. То ли гонцов перехватывали по дороге, то ли и бастарны, и эти дикари из?за Серета и Прута потеряли желание грабить римские поселения на противоположном берегу Данувия? Потом вновь плеснуло радостью – Сусаг прислал Децебалу трофей, личного пекаря Лаберия Максима Каллидрома, захваченного в Тремезисе. Тут же, под руку, пришло трагическое известие – ненавистный Лаберий захватил родовое гнездо рода Скориллонов и взял в плен сестру Децебала и двух ее детей.

В середине августа Лаберий Максим сумел подтянуть свое войско к Тапам и в конце месяца после ожесточенного сопротивления наместник Нижней Мезии соединился с главными силами. Дакские заградительные отряды изрядно потрепали его, однако боеспособность Лаберий не потерял.