Осенью 105 года римские легионы, сокрушив сопротивление даков, начали осаду вражеской столицы. В следующем году, после почти годовой осады Сармизегетуза была взята штурмом. Очевидцы рассказывали, что даки сражались отчаянно, однако сил у них почти не осталось. Голод, самый страшный враг осажденных, сломил их волю. Скоро по городу разнеслась весть, что вожди даков, чтобы не быть захваченными в плен и избежать позорного по их мнению участия в триумфе, предпочли смерть. В последний день перед штурмом они устроили пир, на котором по кругу обносили братину с ядовитым зельем.

Рим взволновался – что с Децебалом? Рим мечтал увидеть варвара в цепях, бредущего по городу под охраной ликторов. Скоро пронесся слух, что Децебал попытался прорваться на восток в горы Харцига, чтобы там собрать сохранившие боеспособность отряды и возглавить сопротивление. Эта новость вызвала вздох разочарования. Еще через неделю городские ведомости сообщили, что враг римского народа, царь Децебал убит. Свидетели, вернувшиеся с севера, добавили подробности – отряд римской конницы догнал Децебала, в стычке он был ранен и, не желая сдаваться в плен, покончил с собой. Кавалерийский декурион отрубил ему голову. Трофей был доставлен Траяну. Эта новость была подтверждена через полмесяца, когда голова Децебала была брошена на ступени лестницы Гемоний.* (сноска: «Лестница стенаний» – лестница, ведущая на Капитолийский холм, на которую выбрасывали тела и головы казненных преступников)

Весной 107 года Рим, затаив дыхание, ожидал начало грандиозного триумфа, который император обещал устроить в честь победы над самым страшным врагом Рима со времен Ганнибала. Ожидания подогревали сообщения о найденных сокровищах царя. Варвар и на этот раз проявил недюжинную хитрость и сообразительность. Тайник указал один из приближенных Децебала, некто Бицилис, без его помощи сокровища никогда бы отыскали. Вообразите, Децебал приказал отвести в сторону русло горной реки, на дне руками пленных римлян была выкопана огромная яма, в которой он и спрятал свою казну, после чего воду пустили по старому руслу, а всех пленных поубивали.

Подсчет попавших в руки сокровищ ошеломил даже всякое видавших римских квесторов. Золота было взято более полутора миллионов фунтов, серебра вдвое больше. Пленных около сотни тысяч. Триумф был справлен блестящий. По прибытии в Рим император приказал распределить среди граждан денежные суммы, а также выдать оливковое масло, вино и хлеб. Каждому жителю досталось по 500 денариев, причем эта сумма выделялась трижды, пока справлялись игры. Празднества продолжались два с половиной года, в них участвовало более 10 тысяч пар гладиаторов. Понятно, что подавляющее большинство выведенных на арену бойцов составляли пленные даки. На праздновании победы присутствовали представители варварских народов, посланцы чужеземных царей; присутствовало также посольство из Индии, с которым Траян имел доверительный разговор. В ознаменовании великой победы сенат принял решение о сооружении триумфальной колонны. Строительство поручили Аполлодору, как, впрочем, и возведение форума Траяна, который по мысли императора должен был затмить все другие форумы, построенные его предшественниками. Добычи, взятой в Дакии, на это хватало.²⁹

* * *

В первые дни после ухода в отставку Ларций чувствовал себя отвратительно. Летом, осенью, даже зимой пятого года, когда войска шли к Сармизегетузе, осаждали Сармизегетузу, он несколько раз порывался написать императору. Хотел обратиться с просьбой вернуть его в армию, но всякий раз его что?то удерживало. В душе боролись воспитанное с детства желание отличиться в войне, поучаствовать в разделе добычи, и память об оскорблении, которое мимоходом нанес ему император. За кого же Ульпий Траян держит его, если счел возможным с такой легкостью приказать подчиненному забыть о чести? Правомочен ли даже такой император как божественный Марк с пренебрежением относиться к слову, которое дал его офицер пусть даже и варварскому царю? Ощущение прилипшей к рукам грязи донимало Ларция всякий раз, когда он испытывал неодолимую охоту к перемене мирного житья–бытья на военные невзгоды. В такие дни Ларций не мог места себе найти. В голове не укладывалось, почему древний полководец Марк Аттилий Регул счел постыдным нарушить данное карфагенянам слово, в чем его поддержали сенат и римский народ, а ему, Ларцию Корнелию Лонгу, волей императора отказано в честном поступке? Что за новомодные веяния поселились в Риме? С какой стати даже такой великий человек, как Траян, возомнил о себе более, чем об обыкновенном смертном?

Перед тем, как попроситься в отставку Ларций посоветовался с Эвтермом. Спросил – в силах ли пусть даже и божественный, но рожденный смертным цезарь, освободить его, исконного римлянина, от клятвы? Нет, ответил Эвтерм, не в силах. Вот и я так думаю, признался Ларций. К тому же устал. Надоело попусту махать мечом, тридцать пять лет уже машу, а толку? Молокосос Адриан уже преторские повязки получил, а я так и хожу в префектах.

Эвтерм одобрил решение хозяина. Объяснил, что чистая совесть – лучшая награда в старости. Тит поддержал Эвтерма. Раб не врет, сказал отец. Много ли нам, Лонгам, надо? Имущества хватает, в сенаторы не рвемся. Я горжусь тобой, сынок.

Лупа, время от времени посещавший Лонгов, отнесся к решению прежнего хозяина с вполне варварской практичностью.

— Верно мыслишь, Ларций, ты свое отмахал. Прояви выдержку. Разве это последняя война Траяна? Уверен, тебя скоро позовут.

Ларций усмехнулся. Слова «малого» приободрили его. Он поинтересовался.

— Что слышно о Сацердате?

— Соглядатай, посланный Порфирием, потерял его в Азии. В любом случае в Риме его нет.

— Откуда ты можешь знать?

— Знаю, – многозначительно ответил Лупа.

Ларций и Эвтерм переглянулись.

За несколько лет Лупа вполне освоился в Риме. Искусно наложенный на лоб пластырь почти скрывал нанесенное клеймо. Крылья носа были искусно подправлены опытным хирургом, нехватку уха прикрывал парик, так что Лупа обрел привлекательные черты. Держался величаво, одевался богато, многочисленные перстни с драгоценными камнями украшали пальцы – на одном из них была вырезана собственная печать, которую бывший раб, а теперь вольноотпущенник, невозмутимо прикладывал к документам.

Эти перстни, величина камней, вконец сразили Зию, мечтавшую взглянуть на Лупу. В первый же состоявшийся при ней визит земляка, в нарушение всяких приличий, рабыня сама напросилась на знакомство. Встала столбом при входе в таблиний, где беседовали Ларций, Эвтерм и Лупа. Так и торчала, пока хозяин не обратил на нее внимание.

— Что тебе? – спросил Ларций.

Мужчины повернулись в ее сторону. Ларций пояснил.

— Это Зия. Я привез ее из Дакии.

Лупа с любопытством глянул на рабыню, спросил по–дакски.

— Ты из какого рода?

— Мы из Сурдуков, – смешалась Зия и убежала.

Мужчины засмеялись.

С того дня всякий раз, когда Лупа заглядывал к Лонгам, она обязательно пробегала мимо гостя. Если удавалось, держалась поблизости, жадно прислушивалась к новостям, которые доставлял земляк.

Лупа много знал.

За это время он успел коротко сойтись с Адрианом и некоторыми сверстниками, входившими в его кружок. Это было мудрое решение, в Риме все чаще поговаривали, что Ульпий Траян, до сих пор пророчивший в наследники Нератия Приска, неожиданно сменил решение и конфиденциальным образом решил выяснить у влиятельных сенаторов, как они отнесутся к списку предполагаемых наследников, если он представит его в сенат. Пусть отцы выберут по уму и по сердцу того, кто сможет укрепить государство.

Идея, по мнению Ларция, бредовая.

При той полноте власти, какой обладал цезарь, ему не требовалось ничье одобрение. Однако эта идея обретала смысл в том случае, когда необходимо продвинуть вперед темную лошадку. В списке был представлен десяток кандидатур, даже такие, кто был заведомо неприемлем Траяну, например Кальпурний Красс или Лаберий Максим, который на глазах наполнялся спесью и угрюмым настроением. Примечательно, что, по сведениям Лупы, в списке фигурировало и имя Адриана. Вот тут и почешешь голову – что случится, если, не дайте боги, этот молокосос встанет у руля государства? Те же страхи и сомнения испытывало и большинство сенаторов, ведь Публий Элий Адриан обладал незаурядными способностями наживать себе врагов.