– Таков закон, аббатиса, – промямлила Дульчи, не поднимая глаз.

– Самое суровое из наказаний, предусмотренных за этот проступок.

– Другие проголосовали так же, как я.

Верна кивнула:

– Да, половина. Голоса разделились поровну, и аббатиса Аннелина приняла окончательное решение, проголосовав за изгнание.

Сестра Дульчи подняла голову.

– И я до сих пор считаю, что аббатиса была неправа. Вальдора поклялась в вечной мести. Поклялась уничтожить Дворец Пророков. Плюнула аббатисе в лицо и поклялась в один прекрасный день убить ее.

Верна изогнула бровь.

– Мне всегда хотелось знать, почему тебя тогда назначили членом суда, Дульчи.

Сестра Дульчи судорожно сглотнула.

– Потому что я учила ее.

– Вот как? – Верна прищелкнула языком. – И где же, по-твоему, девушка научилась приворотному заклинанию?

В лицо сестры Дульчи бросилась краска.

– Нам так и не удалось выяснить это точно. Вероятно, у своей матери. Матери частенько учат дочерей таким вещам.

– Да, я слышала, но мне трудно судить. Моя мать не владела даром, я получила его через поколение, от бабушки. Но твоя мать, если я правильно помню, даром обладала...

– Обладала. – Сестра Дульчи поцеловала кольцо на пальце: жест, который сестры делают часто, но почти никогда – на людях. – Уже поздно, аббатиса. Нам не хотелось бы отнимать у вас время.

– Что ж, тогда спокойной ночи, – любезно улыбнулась Верна.

Сестра Дульчи чопорно ей поклонилась.

– Как вы велели, аббатиса, завтра я приведу к вам эту девушку и молодого волшебника – после того, как посоветуюсь с сестрой Леомой.

– Вот как? – приподняла бровь Верна. – Теперь сестра Леома выше рангом, чем аббатиса, да?

– Конечно, нет, аббатиса, – вспыхнула сестра Дульчи. – Просто сестра Леома просила, чтобы я... Я просто подумала, что вы захотите, чтобы ваша советница знала о вашем решении... Чтобы оно не застало ее... врасплох.

– Сестра Леома – моя советница, сестра, и я сама сообщу ей о принимаемых мною решениях – если сочту нужным.

Феба поворачивала свое круглое личико от Верны к Дульчи и обратно, ловя каждую реплику, но помалкивала.

– Я сделаю все, как вы желаете, аббатиса, – сказала Дульчи. – Пожалуйста, простите мое... излишнее рвение... Я только хотела помочь.

Верна пожала плечами, едва не уронив при этом кипу бумаг, которую держала под мышкой.

– Разумеется, сестра. Спокойной ночи.

Приемная опустела. Бормоча себе под нос ругательства, Верна вернулась в кабинет и шмякнула бумаги на стол рядом с теми, которые еще не успела просмотреть. Милли яростно скребла грязь в дальнем углу, где ее никто не заметил бы в ближайшую сотню лет.

В тишине, нарушаемой лишь шорохом тряпки и бормотанием уборщицы, Верна подошла к книжной полке и пробежала пальцем по древним кожаным переплетам.

– Как поживают твои старые кости, Милли?

– Ох, лучше не спрашивайте, аббатиса, а то опять начнете терзать меня, пытаясь излечить то, что не лечится. Годы, знаете ли. – Милли подвинула коленом ведро и перешла к следующему участку ковра. – Все мы стареем. Должно быть, сам Создатель позаботился, чтобы нельзя было излечить человека от старости. Впрочем, здесь, во Дворце, время, что ни говори, бежит куда медленнее. – Высунув от усердия кончик языка, она старательно терла ковер. – Да, Создатель милостиво даровал мне больше лет жизни, чем я надеялась.

Эта маленькая хрупкая женщина никогда не сидела в праздности. Даже за разговором она не переставала возить тряпкой, или оттирать пальцем пятно, или отковыривать ногтем кусочек налипшей грязи, которого никто, кроме нее, не видел.

Верна достала наугад первый попавшийся фолиант и раскрыла.

– Что ж, я знаю, что аббатиса Аннелина была рада видеть тебя рядом на протяжении всех этих лет.

– О да, много лет, много. Да-да, много лет.

– Как я недавно открыла, у аббатисы мало возможности завести друзей. Как хорошо, что у нее была ты. Не сомневаюсь, мне будет не менее приятно, что ты всегда рядом.

Милли негромко обругала упрямое пятно, никак не желавшее оттираться.

– Да-да, мы с ней частенько беседовали по ночам. Сударыня Энн была такая чудесная! Мудрая и добрая. Готова была выслушать любого, даже старую Милли.

Верна, улыбнувшись, рассеянно перевернула страницу.

– С твоей стороны было очень любезно. Я имею в виду с перстнем и письмом.

Милли подняла голову. На ее тонких губах заиграла усмешка. На мгновение она даже перестала орудовать тряпкой.

– А, так вы тоже хотите об этом узнать, как другие! Верна резко захлопнула том.

– Другие? Какие другие? Милли окунула тряпку в ведро и крепко отжала.

– Да другие сестры. Леома, Дульчи, Марена, Филиппа, кто же еще. Они вам все прекрасно знакомы. – Милли проворно стерла одной только ей видимое пятнышко на книжной полке. – Кто-то еще тоже спрашивал, только я уже и не помню кто. Возраст, знаете ли. После похорон мне от них отбою не было. Но все приходили поодиночке, имейте в виду. – Милли хихикнула. – И знаете что? Все так и зыркали по углам, когда спрашивали об этом.

Верна поставила фолиант на место.

– И что же ты им ответила?

Милли опять сунула тряпку в ведро.

– Сказала правду, конечно. И вам скажу то же самое, если вы хотите послушать.

– Хочу, – кивнула Верна, стараясь не выдать своего нетерпения. – Поскольку я теперь аббатиса, значит, должна знать правду. Передохни-ка чуть-чуть, Милли, и расскажи мне.

– Болезненно охнув, Милли поднялась на ноги и бросила на Верну острый взгляд.

– Что ж, спасибо на добром слове, аббатиса. Но у меня есть работа, знаете ли. Мне вовсе не хочется, чтобы вы подумали, будто я лентяйка и предпочитаю работать языком, а не тряпкой.

Верна потрепала ее по плечу.

– Не беспокойся на этот счет, Милли. Расскажи мне об аббатисе Аннелине.

– Ну, значит, бедняжка лежала на смертном одре, когда я ее видела в последний раз. Я ведь убирала и в покоях пророка. Там я ее и увидела, когда пришла прибираться. Никому, кроме меня, аббатиса не доверяла убираться в покоях Натана. Не скажу, что я ее осуждаю за это; пророк был со мной всегда добр. Разве что иногда вдруг выходил из себя и начинал орать. Ну, да вы знаете. Нет, не на меня, а возмущаться, что сидит взаперти столько лет. Я его понимаю. На его месте любой бы свихнулся от такого сидения.

Верна откашлялась.

– Наверное, тебе было тяжело увидеть аббатису при смерти?

Милли коснулась руки Верны.

– Вы даже представить себе не можете, как тяжело! У меня просто сердце разрывалось. Ей было очень больно, я видела, но она ничем этого не показывала. Была такой же ласковой, как всегда.

Верна нетерпеливо покусывала губу.

– Ты хотела рассказать мне о перстне и о письме.

– Ах да. – Милли протянула руку и сняла с плеча Верны ворсинку. – Давайте я буду время от времени чистить вам платье? Нехорошо, чтобы люди подумали...

Верна ласково, но решительно убрала с плеча сморщенную руку старушки.

– Милли, для меня это важно. Не могла бы ты рассказать, как к тебе попал перстень?

Милли виновато улыбнулась.

– Энн сказала, что умирает. Так вот прямо и заявила:

«Милли, я умираю». Ну, я, конечно, расплакалась. Мы ведь столько лет были подругами! А она улыбнулась, взяла меня за руку, вот как вы сейчас, и сказала, что хочет дать мне последнее поручение. Потом сняла с пальца кольцо и отдала мне. А в другую руку сунула запечатанное письмо с оттиском кольца на печати. Она велела, чтобы, когда все уйдут на похороны, я положила кольцо с письмом на постамент, который мне нужно будет взять здесь. Наказала быть осторожной и потом их уже не трогать, потому как заклятие, которое она наложила на письмо и кольцо, меня убьет. Энн несколько раз повторила мне, что я должна делать и в какой последовательности. Я и сделала все, как она говорила. А после того, как она отдала мне кольцо, я ее больше не видела.

Верна посмотрела в окно, на сад, куда до сих пор не нашла времени выбраться.