Слитерин приподнял голову Драко, и его темные глаза пытливо вонзились в глаза Драко:

— Я твой предок, мальчик. Я горжусь тобой. Интересно, что бы сказали остальные, будь они сейчас живы?

— Может, выпустишь меня из этой гробницы, здесь темновато? — предположил Драко.

Слитерин расхохотался. Гарри и представить не мог, что он умеет это делать.

— У него хорошее настроение из-за мантикоры, — понял он, и сердце упало. — Она нас обхитрила, она постоянно дурачила нас — стражи, скорее всего, были посланы, чтобы убедить их в том, что они и вправду убегают — тогда как они шли вглубь замка… Флёр никогда не проходила через адмантиновую дверь — эта дорога была закрыта столетья назад, и мантикора охраняла ее. Флёр просто обвела нас вокруг пальца. И мы на все это купились. Какие же мы дураки, просто идиоты, — подумал Гарри.

— Ты заслужил награду. Пойдем, обсудим это, если ты, — добавил Слитерин, — согласен.

Последнее слово он подчеркнул — так, что оно приобрело совсем иное звучание: смерть… выбор… последний шанс…

Драко поднял голову. Глаза его были темны, почти черны, впрочем, возможно, все дело было в игре света и тени.

— Я устал бороться с тобой, — сказал он, — я убегал от тебя, проливал кровь, пил зелье, чтобы спрятаться, даже умирал — а ты все не хочешь оставить меня в покое…

— Нет, — качнул головой Повелитель Змей, и рука его соскользнула с лица Драко, — я не оставлю тебя.

Драко прикрыл глаза. Когда он снова открыл их, взгляд был решительным, словно он сделал свой выбор.

— Освободи меня, — произнес он.

Слитерин взглянул на него.

— Освободи меня, — повторил Драко.

Слитерин бросил взгляд на Флёр, поднял руку и указал ей на Драко:

— Либерас, — наручники клацнули о мрамор пола и исчезли. Драко медленно протянул руки вперед и начал растирать затекшие и потерявшие чувствительность запястья. Он поднял глаза на Слитерина:

— Спасибо.

Гарри почувствовал, что у него внутри появилось ощущение какого-то странного холода.

— Ты мой Наследник, — пояснил Слитерин, — быть связанным недостойно тебя.

— О, я с этим с удовольствием соглашусь, — усмехнулся Драко в пространство. Сейчас он был уже совсем другой, тело его напряглось, глаза горели гневом — он казался диким животным, готовым укусить, если к нему попробуют приблизиться. — У меня есть еще один вопрос, — Драко перекатился с пятки на носок, — меня ты освободил. А какие у тебя планы относительно Гарри?

И снова во взгляде, который Слитерин бросил на Гарри, вскипела холодным огнем ненависть. Флёр не подняла глаз, она уткнулась в пол и что-то там старательно изучала.

— Наследник Гриффиндора исполнил свое предназначение. Без него ты бы не победил мантикору. Однако теперь все кончено, сила вернулась ко мне, и мне теперь он нужен скорее мертвый, чем живой. Стража, — губы Слитерина искривились в злобной усмешке, — взять мальчишку.

Двое охранников отделились от группы, шагнули к Гарри и схватили его. Поскальзываясь на крови мантикоры, он попытался сопротивляться — но бесполезно, они были куда сильнее его, а без своих рук он был совершенно беспомощен. Они поволокли его вперед, пока он не оказался почти в футе от Слитерина, лицом к лицу с Драко.

— Итак, — произнес Слитерин, переводя взгляд с Драко на Гарри и обратно. — Вот он — Наследник Гриффиндора. Так что же мне сделать с ним?

Гарри видел, как Флёр недоверчиво взглянула на них, вскинув голову. Драко не шелохнулся. Он стоял, вздернув голову, его серые глаза словно застыли — в этот момент, даже залитый кровью и в разорванной и грязной одежде, он был больше похож на сына Люция Малфоя, чем когда бы то ни было: тот же вызывающе вздернутый подбородок, та же гордость и холодность — он был похож на своего отца так же, как и Гарри похож на Джеймса.

Холодный взгляд Драко скользнул по Слитерину, по страже, окружавшей Повелителя Змей, по Флёр и, наконец, по Гарри. На мгновение их взгляды скрестились: глаза Драко были совершенно непроницаемы, в них не было ни страха, ни ярости, ни ненависти, ни отчаяния, ни сострадания, ни страсти — ничего. Он взглянул на Гарри, и его взор вновь обратился к Слитерину.

— Делай с ним, что хочешь, — сказал он. — Меня это не касается.

Глаза Слитерина расширись от удивления — в этот момент в нем промелькнуло что-то человеческое. Он развернулся к охране:

— Отправьте мальчишку обратно в адмантиновую камеру, — коротко приказал он и внимательно взглянул на Гарри. — Заковать его.

Стражники окружили Гарри и поволокли его прочь. Вывернувшись, он оглянулся, сам не понимая, зачем: Драко и Слитерин стояли рядом над телом поверженной мантикоры, а чуть поодаль стояла Флёр. С такого расстояния было уже трудно разобрать, кто же из этих мужчин Драко и, прежде, чем Гарри сумел это понять, охрана протащила его через дверь и крепко захлопнула ее за ним.

Чарли так никогда и не смог понять, что именно подняло его посреди той ночи. Позже он решил, что это было какое-то неопределенное беспокойство, ощущение, что с этим миром что-то не в порядке. Хотя, скорее всего, ему просто внезапно ужасно захотелось шоколадного печенья.

Он встал, натянул фланелевые пижамные штаны и майку и прошлепал босиком на кухню, стараясь производить как можно меньше шума. Проскользнув через гостиную и, наконец, очутившись на кухне, он взмахнул палочкой, пробормотав  Инсендиус, зажег огонь под чайником на плите, лениво призвал коробку печенья из буфета и стал методично ее уничтожать, невидящим взглядом уставившись в настенные часы. В зависимости от того, с какой стороны посмотреть, было или уже довольно поздно, или, судя по светлеющему серому небу за окном, еще слишком рано. А еще небо предвещало дождь.

Закипел чайник. Чарли потянулся, снял его с плиты… и замер, снова посмотрев на часы.

Бам!

Пальцы Чарли неожиданно ослабли, чайник упал на пол, кипяток выплеснулся ему на ноги, хотя он вряд ли это заметил: он уже несся через комнату к стене, к часам в золотой раме, и уставился на них с недоумением, граничащим с шоком.

На них имелись золотые стрелки, на каждой было имя одного из членов семьи Висли — стрелка Перси указывала на надпись — «на работе», Билла — «дома», Фред и Джордж, похоже, были «на веселой вечеринке. Домой не ждите!». Его собственная стрелка сообщала, что он «навещает семью».

А еще были стрелки с надписями Рон и Джинни, и они не показывали ни «дома», ни «в пути», ни даже «в смертельной опасности». Чарли еще ни разу не видел ничего подобного: они бешено вращались по кругу, бесцельно и безостановочно, словно место, куда отправились его младшие брат с сестрой, было настолько далеко, что теперь даже магия часов не могла отыскать их…

**************

Джинни перевернула Хроноворот, и мир выскользнул из-под ног Эрмионы — так было и тогда, когда она пользовалась Хроноворотом МакГонагалл, однако сейчас все было иначе, словно те ощущения усилили в сотни раз: ей словно выстрелили из пушки, перед глазами все застлала серая беспросветная мгла. Вытянув руки, она наткнулась на что-то — руку Рона — поймала его пальцы, изо всех сил сжала их и почувствовала, как он сжал ее руку в ответ: Рон был жив, он ответил на пожатие, а значит, она была не одна. Она облегченно вздохнула, вернее только попыталась это сделать: воздуха не было.

Она попробовала снова — но ее легкие втянули лишь пустоту. Я умираю, — подумала она, и страх заструился по ее венам, наполняя тело отчаянием. Она сопротивлялась, стараясь думать о Гарри.

…Она не имеет права умереть, она должна добраться до Гарри, защитить его — без нее Гарри умрет, а она может его спасти, может — ведь любовь уже спасла его однажды, на втором году жизни…

Яркие голубые вспышки разорвали серый туман перед ее глазами, и вдруг на какую-то долю секунды она увидела Гарри — действительно увидела его, словно бы он находился прямо перед ней: вот он — сидит у голубоватой стены со скрученными за спиной руками, одежда на нам разодрана, словно ее рвали когтями дикие звери, из-под нее просвечивает худое тело… Он поник, словно был полностью обессилен, лица она не увидела — он опустил голову, его скрывали темные волосы… И он был… весь в крови… Она рванулась вперед, но видение исчезло, и мир свернулся обратно. Рон крепче вцепился в ее руку, его ногти царапали ее ладонь, но пальцы внезапно соскользнули — вот они соприкасаются только кончиками… — и она осталась одна.