Гермиона ощутила, что подсмотрела что-то, вовсе не предназначенное для ее глаз, и покраснела. Что было самым ужасным, она помнила, каково это — целоваться с Драко. Раньше у нее не возникало возражений по поводу его взаимоотношений с Блез. Теперь же она вдруг ощутила, что у нее просто масса возражений. И тут же устыдилась этих мыслей.

Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Драко и Блез уже отстранились друг от друга — хотя и не так, чтобы очень далеко. Блез улыбалась ему, и в темноте коридора их волосы — его светлые и ее алые, — сияли, как маяк. Это могли быть Драко и Джинни. Но Джинни бы никогда не улыбнулась ему так, как сейчас это сделала Блез.

— Похоже, нет, — от голоса Драко у Гермионы подкосились колени. О Боже… — Можешь злиться дальше…

— Не сейчас, однако, если я когда-нибудь поймаю тебя так же целующимся с другой девушкой, Драко Малфой… — задыхаясь, прошептала Блез.

Драко оборвал ее со смехом:

— Этого не произойдет.

Блез посмотрела на него томным взором. Её зеленые глаза под темными ресницами светились, как у кошки. Каким-то образом ей удалось спустить с одного плеча квиддичную мантию, демонстрируя свое сиреневое неглиже. Гермиона понять не могла, как она ухитрилась это сделать. Вот что значит все хорошо продумать и рассчитать.

— Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю.

Он отпустил ее, и она отступила от него, приводя себя в порядок.

— Думаю, нам пора уходить отсюда, — произнесла она и добавила, — если я внезапно тебе понадоблюсь, я буду в Гостиной, — в ее устах это прозвучало приглашением к чему-то непристойному, но ужасно приятному. Что б тебя…

Гермиона взглянула ей вслед: Блез уходила, завораживающе покачивая бедрами. Как она умудряется так двигаться? Уму непостижимо…

Блез исчезла зелено-красным вихрем, Гермиона перевела глаза и увидела, что Драко смотрит на нее.

Их глаза встретились, и она почувствовала, что снова краснеет. Он стоял и смотрел на нее, не двигаясь, отблески пламени факела играли бликами на его светлых волосах. Под глазами синяками залегли тени, губы тоже казались разбитыми — возможно, это из-за поцелуев. Он утратил свою летнюю хрупкость, под одеждой угадывались мускулы — крепкие плечи, руки… Он сделал шаг назад, поднял к ней голову, и неровный свет факела заиграл на его волосах и лице, и на мгновение ей показалось, что на его лицо наложилось изображение другого лица.

— Драко, — позвала она.

Он улыбнулся, но улыбка эта не коснулась его глаз, в них царило какое-то темное, первобытное отчаяние.

— Что?

— Ты ее любишь? — это было вовсе не то, что она хотела сказать.

— А ты как думаешь?

— Я думаю, ты не знаешь.

— О, ты меня переоцениваешь, — хмыкнул Драко, — слушай, если я кое-что тебе дам, ты передашь это Джинни от меня?

Она отрицательно покачала головой:

— Передай ей это сам.

— Ты не должна говорить ей, что это от меня.

— Драко, — вырвался у нее то ли вопль, то ли обвинение, — почему ты так себя ведешь?

— Я не веду себя. Я такой есть, — он еще выше вздернул подбородок, став таким высокомерным и гордым, каким она его еще не видела; факел вспыхнул, бросив на его волосы яркий отблеск — и померк. Она видела в этой полутьме его глаза, холодные, как вода, его грудь часто вздымалась — то ли от ярости, то ли от поцелуев, и она знала, что он вложил в те поцелуи: лютую ярость и свирепую страсть, которую он чувствовал к кому-то. Не к Блез.

— Ты ведь можешь любить не одного человека, знаешь?…

Его глаза вспыхнули.

— Не корми меня банальностями, Гермиона. Думаешь, я этого не знаю?

— Ты не любишь ее, — произнесла она, на этот раз утвердительно. — Ты целовал ее так, будто пытался кому-то отомстить.

— Отомстить? Кому? — сдавленным — то ли от раздражения, то ли от чего-то еще — голосом поинтересовался Драко.

Гермиона качнула головой:

— Я не знаю…

— Что ж, — пожал плечами Драко, — пришлешь сову, когда узнаешь, ладно? Может, в библиотеке найдется подходящая книжка.

— Если ты думаешь…

— Просто оставь меня одного, — Драко развернулся на пятках и пошел прочь. Гермиона смотрела ему вслед, чувствуя, что напряжение в груди становится просто невыносимым. Все шло хуже не придумаешь. И некому об этом рассказать. Ни Гарри. Ни Рону. Ни Драко. Некому. Как она подозревала, Гермиона Грейнджер, самая сообразительная ведьма Хогвартса, всех потеряла и осталась ни с чем.

Совершенно обессилевший, Гарри брел по длинному коридору, ведшему в заброшенный арсенал. Он ходил сюда каждую пятницу в шесть часов, за час до обеда. Дамблдор показал ему эту дорогу в первый день учебы. Ему и Драко. Пыльные стены — ни гобеленов, ни украшений. Шаги гулко отражались от каменных стен, и это эхо заставляло Гарри чувствовать себя удивительно одиноким. Он со всеми остальными проторчал у лазарета почти полчаса, пока мадам Помфри не отправила гриффиндорскую команду восвояси. Он пробежался по замку, но Гермиону так и не нашел, а потом пришло время, когда им с Драко нужно было идти, и теперь в груди Гарри ныло из-за того, что он не встретился с ней. Ему так хотелось, чтобы она была рядом, — особенно после всех этих событий… Но он понимал, что не имеет права требовать от нее компании — после того, как он начал так себя вести. Ему ужасно хотелось дать ей понять, как много она для него значит…. — но он не мог; он чувствовал, что она отдаляется от него, и казалось, не было ничего, что он должен или мог бы сделать, чтобы избежать этого. Тоска неизбежной потери парализовала все его чувства.

И вот он уже добрался до деревянной двери — старой, растрескавшейся. Он толкнул ее, она распахнулась и Гарри вошел внутрь и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Он стоял в овальной комнате с высокими окнами и решеткой футах в двадцати над головой — в совершенно пустой комнате, если не считать длинного стола вдоль одной из стен. На стенах в стеклянных футлярах висели мечи и щиты, топоры и копья, всевозможное магическое оружие. Сейчас им никто не пользовался. В сумрачном свете уходящего зимнего дня, лившегося сквозь зарешеченные окна, плясали пылинки.

В луче голубоватого света, прислонившись к столу, склонив голову, стоял Драко — то ли погруженный в мрачные размышления, то ли просто усталый. Terminus Estво всей своей серебрящейся красе лежал на столе у него за спиной, рисунки и надпись на клинке горели подобно огненным письменам. Тусклый робкий свет, касаясь волос Драко, превращал их в перламутр.

Он все еще не переоделся, его зеленая квиддичная мантия казалась почти черной.

— Здорово, Малфой, — приветственно произнес Гарри.

Драко поднял голову. По обе стороны его рта залегли тени, глаза темно поблескивали.

— Давай сюда, Поттер.

— С ней все в порядке. Ты вроде хотел знать…

— Она очнулась?

— Нет. Пока нет, — Гарри прошел в середину комнаты. — Слушай, начет того, что случилось на поле…

— Ах, да… — бесцветным голосом произнес Драко. — Я извиняюсь…

— Малфой, — Гарри протянул руку и кончиками пальцев, — я тут подумал… нам надо остановиться.

— Что? — Гарри почувствовал, что глаза Драко метнулись к лежащему мечу. — Остановить тренировки? Почему?

— Нет, я не об этом, — Гарри убрал руку с плеча и коснулся эфеса висящего у него на поясе меча. Ощутил эту приятную тяжесть. — Я про вражду. Надо кончать с этой показной ненавистью. Если бы это произошло на поле… если бы мне пришлось бы тебя толкнуть, а ты бы все равно стоял на своем, я бы не знаю, что бы я делал…

— Мы не можем, — возразил Драко, — не можем остановить вражду, ведь Дамблдор сказал…

— Да я знаю, знаю… Но мы можем пойти к нему и все объяснить.

— Объяснить? Что объяснить? Что нам больше не смешно и не прикольно? — в голосе Драко слышалась горечь. — Что там мы себе думаем — не имеет никакого значения. От тех, кому многое дано, многого и ждут, — кажется, он сказал что-то в этом роде?

— Что-то я не чувствую у себя этого «многого», — заметил Гарри с внезапно вспыхнувшей горечью, и Драко впервые поднял на него взгляд — темные серые глаза в обрамлении черных ресниц. У него был почти рассерженный вид.