— Рад слышать, — Драко говорил удивительно смиренно — уж не присутствие ли Джинни на него так повлияло? Гермиона не пропустила странных взглядов, которыми обменялась эта парочка. Драко шёл, ведя рукой по стене, будто пытаясь таким образом сохранить равновесие.

За дверью, распахнувшейся от толчка, находилась комната, окна которой смотрели на долину и горы за ней. Звёзды обнажёнными кинжалами скалились с неба. Стены покрывали золотые и серебряные гобелены, в центре стояла круглая золотая клетка.

— Хм… — Драко с удивлением приподнял бровь.

— Ну-ка, ну-ка… ничего себе клеточка, — оценила Гермиона.

— Она была сделана для моей матери, — сообщила Рисенн и взмахнула рукой с длинными тонкими пальцами, опуская Тома на пол перед клеткой. Её глаза горели. — А теперь можете нас оставить.

— Ладно, — попятилась Гермиона, однако Драко не шелохнулся: он стоял, не сводя глаз с присевшей рядом с Томом Джинни — та осторожно убрала волосы с его лица, потом отряхнула пепел со ставшей лохмотьями бархатной мантии, тронула ссадину на виске. И подняла голову.

— Драко, — она чуть нахмурилась, как если бы забыла, что слизеринец всё ещё тут, — тебе нельзя здесь оставаться.

Он ответил ей долгим взглядом, но потом отвёл глаза и быстро пошёл к дверям. Гермиона сопровождала его, обернувшись напоследок в уже закрывающуюся дверь: Рисенн присела рядом с Томом напротив Джинни, — будто собравшиеся на консилиум доктора, оценивающие состояние пациента.

Двери защёлкнулись.

Гермиона заторопилась следом за Драко:

— Подожди, а разве нам не в Церемониальный Зал?

— А кто сказал, будто я хочу в Церемониальный Зал? — резко спросил Драко. Он по-прежнему вёл рукой вдоль стены, опираясь на неё заметно сильней, чем раньше.

— Но Гарри…

— Он занят убийством моего отца. Я не виню его, однако это вовсе не значит, будто я желаю понаблюдать.

— Он не убьёт его.

Они завернули за очередной угол, и она окончательно потеряла представление о том, где же они находятся; как ни крутила головой, все длинные серые коридоры походили один на другой, но этот был ещё и на редкость тёмным — факелы вдоль стен не горели. Гермиона зажгла палочку.

— Он просто потребует сведения о противоядии.

— Ответа не получит, — ответил Драко. — Противоядия не существует. Он просто гонится за фантомом…

— Откуда такая уверенность?

— Я знаю своего отца. Он ничего не делает наполовину, — в голосе Драко прозвучала горькая гордость. — Neque enim lex est aequior ulla, Quam necis artifices arte perire sua.

— Что?

— Это было выгравировано на отцовском надгробном камне. «Тот, кто лелеял смертный план, убит своим же порожденьем — вот справедливость высшая», — он остановился и врезал по стене кулаком — да так, что разбитые костяшки кроваво засеребрились. — Справедливость, равно как и любовь, зачастую переоценивают.

— Может, она просто жестока?

— У меня никогда не было отца, — как заправский лекарь изучая нанесённый собственной руке урон, продолжал Драко. — Просто надзиратель с мечом в одной руке и хлыстом — в другой. Однако он создал меня — такого, какой я есть. И если я потеряю его, то, возможно, больше никогда не смогу найти себя.

— В том, что он не любил тебя, нет никакой твоей вины, — Гермиона потянулась к его руке, однако испуганно остановилась в последний момент. — Ну, в любом случае, теперь-то ты в этом уверен.

— Да уж, теперь он меня точно любит и умирает, любя, пронзённый моим мечом в сердце. Я пытался не думать об этом, понимаешь ли.

— Если ты велишь, Гарри не тронет Люциуса… — встревоженная бледностью Драко, напомнила Гермиона. — Пойдём же, скажем ему — ещё не поздно.

— Я не могу так поступить.

— Можешь, и он, несомненно, выслушает тебя.

— Ладно…

Однако он не пошёл следом за ней — обернувшись, Гермиона увидела его привалившимся к стене и изучающим свои ботинки с таким видом, будто те принадлежали кому-то другому.

— Я чём дело, Драко?

— Ни в чём. Просто мне нужно передохнуть.

До сей поры он ни разу не просил отдыха — ни во время совместных путешествий, ни во время учёбы, когда силы день за днём оставляли его, — никогда. К ужасу Гермионы, Драко вдруг потерял равновесие и съехал по стене.

К тому моменту, когда Гарри добрался до комнаты, где поджидал его Рон, Terminus Est уже не оттягивал руку; вес его стал привычным и где-то даже приятным. В своём воображении Гарри рисовал стоящего на коленях Люциуса, под угрозой остро заточенного клинка молящего о сохранении собственной жизни. А он ему в ответ нечто вроде «Я пощажу тебя в обмен на рецепт зелья, которое нейтрализует наполнивший вены Драко яд»… И Люциус выскочит из собственной шкуры, махом преподнеся всё на блюдечке с голубой каёмочкой. И тут Гарри поспешит к Драко, принесёт ему противоядие — и вот на смену бледности придёт румянец, и…

— Ты ведь убить его собрался?

Рон стоял на посту у дверей, неловко держа наперевес меч Гриффиндора, покрытый засохшей кровью Вольдеморта. Когда он перехватил его поудобнее, Гарри заметил на запястьях друга тёмные шрамы.

— Не знаю.

— Ты бы хотел, чтобы я пошёл с тобой?

Гарри поколебался. Судя по виду, Рон едва ли действительно горел желанием идти, однако он предложил, и предложил искренне. Гарри почувствовал резкую и острую вспышку давней привязанности к Рону — неуклюжей, однако весьма цепкой, самой сильной из всех, кои ему доводилось испытывать. Сильней, чем к Гермионе. Сильней, чем к Сириусу. Чем даже к Драко.

— Да.

Они вошли вместе. Рон прикрыл дверь и замер с мечом у бедра.

В эту маленькую комнатушку сквозь высокое окно с синими стёклами струился таинственный свет. Стиснув руки, у стены сидел Люциус. Едва Гарри шагнул в комнату, он вскочил.

— Где мой сын? — вопросил он, не обращая внимания на насмешливую ярость, разлившуюся по измождённому лицу гриффиндорца. — Где Драко?

— Первым делом — противоядие, — отрезал тот. — А потом я расскажу тебе про Драко. И, как знать, может, даже позволю его увидеть, — если, конечно, он сам захочет с тобой встречаться.

— Ты такой же, как твой отец, Гарри Поттер, — из горла Малфоя-старшего вырвался лающий смешок. — Дай тебе чуток силы — сразу грудь колесом. В какой восторг, поди, впадаешь, занося надо мной эту штуку…

— В том, что он ненавидит тебя, нет моей вины. Да и при чём тут я? Это ведь ты отравил его…

Люциус стиснул зубы.

— Я думал… я подумал… Со всем вашим Хогвартсом и Дамблдором вы могли бы исцелить его и без моей помощи.

— Снейп попытался создать противоядие, — каждое слово Гарри взблескивало острием ножа. — Он сделал всё возможное, однако этого оказалось недостаточно — не хватает одного компонента, одного вещества, которое он так и не смог идентифицировать. Что это?

Люциус отчаянно замотал головой, свет метался в его глазах:

— Я же сказал вам… вам обоим, в ту ночь на башне — это всё противоядие, которое имелось, больше нет. А Драко взял и разбил сосуд, верно? Смело и глупо — чисто по-гриффиндорски. Кто-кто, а уж мой сын должен был знать…

— Довольно, — Гарри стиснул Terminus Est ещё крепче и одним взмахом указал остриём на ямку у основания малфоевской шеи. — Скажи, чего не хватает в противоядии Снейпа. Скажи или я медленно перепилю тебе глотку.

Люциус воздел руки вверх — не пытаясь защититься, но, скорее, умоляя о понимании:

— Я скажу, — прохрипел он, — не нужно мне угрожать. Я скажу. Это — кровь дракона.

— Кровь дракона? — пренебрежительно рассмеялся Гарри. — Ты вправду думаешь, будто Снейп не сумел бы её определить? Я, конечно, не слишком-то его люблю, однако должен признать: он вовсе не глуп.

— Это — кровь не обычного дракона, а серебряного…

Гарри усилил давление на меч:

— Никогда не слышал ни о каких серебряных драконах.

— Конечно. И не должен был. Они же вымерли тысячу лет назад.

— Enervate.