— Если ты войдешь, я закричу. Придут стражники.

— Тогда лучше накрой для них стол, — ответил я мрачно и вернулся к своему занятию.

В одно мгновение Молли распахнула ставни. Она стояла в оконной раме, танцующий свет огня в очаге освещал ее сзади. Она была в ночной рубашке, но еще не заплела на ночь волосы. Они были распущенны и блестели. Она накинула на плечи шаль.

— Уходи, — свирепо сказала она. — Убирайся оттуда!

— Не могу, — сказал я, задыхаясь. — У меня нет сил влезть обратно, а веревка недостаточно длинная, чтобы спуститься до самого низа.

— Ты не можешь войти, — повторила она упрямо.

— Очень хорошо. — Я сел на подоконник, одна нога внутри, другая болтается за окном.

Ветер ворвался в комнату, играя с ночной рубашкой Молли и раздувая пламя в очаге. Я молчал. Спустя мгновение она начала дрожать.

— Чего ты хочешь? — спросила она сердито.

— Тебя. Я хотел сказать, что завтра я иду к королю просить разрешения жениться на тебе. — Эти слова вырвались у меня неожиданно. В какой-то головокружительный миг я почувствовал, что могу говорить и делать все, что угодно.

Молли некоторое время смотрела на меня. Голос ее прозвучал глухо, когда она сказала:

— А я не хочу за тебя замуж.

— Этого я не собирался ему говорить. — Я обнаружил, что улыбаюсь ей.

— Ты невыносим!

— Да. И очень замерз. Пожалуйста, дай мне, по крайней мере, войти и согреться.

Она не дала мне разрешения. Но от окна отошла. Я легко спрыгнул вниз, не обращая внимания на боль в руке. Закрыл и запер ставни. Прошел через комнату, опустился на колени у очага и добавил дров, чтобы выгнать из комнаты остатки холода. Потом встал и протянул к огню руки. Молли не сказала ни слова. Она стояла, прямая как меч, скрестив руки на груди. Я посмотрел на нее и улыбнулся.

Она по-прежнему хмурилась.

— Ты должен уйти.

Я почувствовал, как моя улыбка гаснет.

— Молли, пожалуйста, просто поговори со мной. Когда мы последний раз виделись, мне казалось, что мы понимаем друг друга. Теперь ты не хочешь говорить со мной, ты отворачиваешься… Я не знаю, что изменилось, не понимаю, что происходит между нами.

— Ничего. — Она внезапно показалась очень хрупкой. — Ничего не происходит между нами. Ничего не может произойти между нами, Фитц Чивэл. — И это имя так странно звучало в ее устах. — У меня было время подумать. Если бы ты пришел ко мне вот так неделю или месяц назад, порывистый и улыбающийся, я знаю, что тогда бы сдалась. — Она слабо улыбнулась. — Но ты не пришел. Ты был вежливым и благоразумным и все делал правильно. И как бы глупо это ни звучало, это обидело меня. Я сказала себе, что если бы ты любил меня так сильно, как говорил, ничто — ни стены, ни правила поведения, ни репутация, ни этикет — не помешало бы тебе видеть меня. Та ночь, когда ты пришел, когда мы… но она ничего не изменила. Ты не вернулся.

— Но это было ради тебя, ради твоей репутации… — начал я в отчаянии.

— Замолчи. Я сама сказала, что это глупо. Но чувства не обязаны быть мудрыми. Они просто есть, и все. Твоя любовь ко мне не была мудрой, так же как и моя к тебе. Теперь я поняла это. И я пришла к мысли, что разум может пересилить чувства. — Она вздохнула. — Я была так сердита, когда твой дядя впервые заговорил со мной. В такой ярости! Из-за него я решила, что ни за что не подчинюсь этому. Не уйду, что бы ни стояло между нами. Но я не камень, а ведь даже камень вода точит. Так и мои чувства разрушились бы от постоянно падающих холодных капель здравого смысла.

— Мой дядя? Принц Регал? — Я не мог поверить такому предательству.

Она медленно кивнула.

— Он хотел, чтобы я сохранила этот визит в тайне. Он сказал, что не будет никакой пользы, если ты об этом узнаешь. Он должен действовать в интересах своей семьи. Он сказал, что я должна это понять. И я поняла, но это меня рассердило. И только через некоторое время он заставил меня согласиться, что это и в моих собственных интересах. — Она замолчала и провела рукой по щеке. Она плакала. Бесшумно, просто слезы текли по ее щекам, когда она говорила.

Я прошел через комнату к ней. Осторожно обнял. Молли не сопротивлялась, и это удивило меня. Я держал ее бережно, как будто она была бабочкой, которую так легко раздавить. Она наклонила голову, так что ее лоб почти касался моего плеча, и заговорила:

— Еще через несколько месяцев у меня будет достаточно сбережений, чтобы я снова могла жить собственной жизнью. Не начать дело, но снять где-нибудь комнату и найти работу, которая поддерживала бы меня. И начать копить на лавку и мастерскую. Вот что я собираюсь сделать. Леди Пейшенс очень добра, а Лейси стала мне настоящим другом. Но мне не нравится быть служанкой. И я буду служанкой не дольше, чем мне это необходимо. — Она замолчала и стояла неподвижно в моих объятиях. Она немного дрожала, словно от усталости. Видимо, у нее не было больше слов.

— Что тебе сказал мой дядя? — спросил я осторожно.

— О. — Она сглотнула и потерлась о меня лбом. Я думаю, что она просто вытерла слезы о мою рубашку. — Только то, что и следовало ожидать. Когда он впервые пришел ко мне, он был холоден и замкнут. Он решил, что я… уличная девка, я думаю. Он жестко предупредил меня, что король не потерпит больше скандалов. Он потребовал, чтобы я сообщила ему, не беременна ли я. Конечно, я рассердилась. Я сказала ему, что это невозможно. Что мы никогда… — Молли помолчала, и я чувствовал, как стыдно ей было, что кто-то мог просто задать такой вопрос. — И тогда он сказал мне, что, если это так, все хорошо. Он спросил, что бы я хотела получить в качестве возмещения за твой обман.

Казалось, что у меня внутри повернулся нож. Ярость во мне росла, но я заставил себя молчать, чтобы она могла все это высказать.

— Я сказала ему, что не хочу ничего. Что я обманывала себя не меньше, чем ты. Тогда он предложил мне денег. Чтобы я уехала. И никогда не говорила о тебе. И о том, что было между нами. — Она говорила с трудом. С каждой фразой голос ее становился все более высоким и натянутым. Она изо всех сил пыталась казаться спокойной, но я знал, что это не так. — Он предложил мне достаточно, чтобы открыть свечную мастерскую. Я рассердилась. Я сказала ему, что деньги не могут заставить меня перестать кого-то любить. Что если бы это было так, я действительно была бы шлюхой. Он очень рассердился, но ушел. — Она внезапно прерывисто всхлипнула, потом взяла себя в руки.

Я легко провел руками по ее плечам, чувствуя ее напряжение. Я погладил ее волосы; они были мягкими и густыми, как лошадиная грива. Она замолчала.

— Регал плетет интриги, — услышал я свой голос. — Он хочет причинить мне боль, заставив тебя уехать. Уничтожить меня, обидев тебя. — Я покачал головой, удивляясь собственной глупости. — Мне следовало это предвидеть. Я думал, что он может только нашептывать людям на ухо всякие гадости о тебе или попытается организовать какой-нибудь несчастный случай. Но Баррич прав. У этого человека нет совести. Для него нет ничего святого.

— Сперва он был холоден. Но никогда не бывал откровенно груб. Он сказал, что пришел только как посланник короля, чтобы избежать скандала. Он явился лично, чтобы об этом знало не больше народа, чем необходимо. Он хотел пресечь ненужные разговоры, а не давать для них пищу. Позже, после того как мы несколько раз поговорили, он сказал, что ему жаль видеть меня такой загнанной в угол. Он обещал сказать королю, что это не моя вина. Он даже купил у меня свечи и устроил так, чтобы другие знали, что я продаю их. Я верила, что он пытается помочь. Фитц Чивэл, или, по крайней мере, что он так понимает помощь.

То, как она защищала Регала, ранило меня глубже, чем любое оскорбление или упрек, который она могла бы мне бросить. Мои пальцы запутались в ее мягких волосах, и я осторожно отвел свои руки. Регал. Получается, что я, боясь скандала, не встречался с Молли, избегал ее, не разговаривал с ней только для того, чтобы мое место мог занять Регал. Он не ухаживал за ней, нет, он пустил в ход все свое очарование, чтобы разрушить мой образ в ее мыслях, пока я не мог противопоставить что-нибудь его словам. Он выставил себя ее союзником, в то время как я превратился в бездумного неоперившегося юнца, легкомысленного негодяя. Я прикусил язык, чтобы не сказать о нем ничего плохого. Это прозвучало бы как слова разозленного мальчишки, которому осмелились перечить.