«Уходи, — попытался обратиться он к баргесту, удивляясь, каким далёким и глубоким теперь казался ему собственный голос. — Здесь нет ничего интересного».

Однако дикий зверь даже не шелохнулся, продолжая стоять возле деревьев и принюхиваться к холодному воздуху. Взгляд его, жёлтый и голодный, остановился на Эване, неподвижно замершем впереди. Неужели хищник услышал его и теперь присматривался?

«Уходи, — уже настойчивее повторил юноша, мысленно напрягая все силы и пытаясь говорить громче. — Прошу тебя. Вернись к своей семье. Вернись к своей стае».

Баргест едва заметно склонил голову, навострил висячие чёрные уши, точно прислушиваясь. Теперь он вовсе напоминал библиотекарю обычную дворовую собаку, разве что более крупную. Эта мысль воодушевила Эвана, который, сжав дрожащие пальцы в кулаки, вновь погрузился в водоворот мыслей и воспоминаний зверя. Ну же, осталось совсем немного… Ещё чуть-чуть, и он сумеет достучаться до баргеста, явно не привыкшего к какому-либо контакту с людьми. Только бы не разгневать его, только бы не вынудить напасть…

«Уходи отсюда. И больше не приближайся к городу», — каждая новая фраза отчего-то давалась юноше с большим трудом. Он уже чувствовал, как слабели его колени и как тяжелели плечи, будто не выдерживая груза чужих эмоций. И хотя мыслями Эван всё ещё продолжал блуждать среди обрывков сознания животного, боль и усталость в теле манили его обратно, так и норовя выцепить из чужой головы. Баргест не внимал ему, а время стремительно утекало, точно родниковая вода сквозь пальцы. Только бы не сейчас…

— Эван, что ты делаешь? — вдруг донёсся до него слабым эхом голос Роксаны. Неужели ноги предательски не выдержали? Библиотекарь попытался на секунду вернуться в собственное тело, однако то отозвалось тупой ноющей болью. Эван не без сожаления осознал — ещё одного шанса у него могло бы не быть. А потому, оставив напрасные слова, юноша попытался прикоснуться к воспоминаниям баргеста, надеясь, что какое-то из них убедит его вернуться к собратьям. Он представил бесконечные зелёные коридоры соснового бора, по которым часто гулял, возвращаясь из Кентлберри. Представил поросшие мхом кочки и разинутые пасти глубоких оврагов. Размашистые листья папоротника и пёстрые шляпки грибов, появляющихся после дождя. Представил серебристый серп луны, который изредка показывался из-за древесных верхушек, точно подмигивая припозднившемуся путнику.

Пейзажи перед глазами начали размываться. Эван тряхнул головой, пытаясь вновь сосредоточиться на чужих воспоминаниях, однако дар его отчего-то сопротивлялся, выталкивал обратно на поляну, в немощное и слабое тело, уже согнувшееся, как от непосильной тяжести.

— Эван! Эван! — голос Роксаны становился всё громче и тревожнее, однако, прежде чем юноша успел вынырнуть из мыслей и хотя бы вскинуть голову, его тело вдруг сковало внезапной судорогой. Эван вскрикнул от боли и без сил рухнул на землю, перед погружением в темноту едва успев увидеть, как в густых колючих зарослях скрывался кончик мохнатого чёрного хвоста.

Вызванное испугом оцепенение продлилось всего мгновение. Стоило Роксане услышать болезненный вскрик Эвана, как она, позабыв об опасности, сорвалась с места. Потревоженная совесть болезненно колола ребра. Она же видела, видела, что с ним происходило что-то неладное, однако до последнего не представляла, чем это грозило обернуться! Странное поведение казалось всего лишь следствием тюремного заключения, а необщительность — результатом тяжёлого характера и долгого одиночества. Если бы она только прислушалась к внутреннему голосу, убеждающему не спускать глаз с юноши, несколько раньше…

Чародейка не успела подхватить осевшего наземь Эвана, как и не успела обернуться к Витарру, чтобы узнать, последовал он за ней или же бросился в сторону зарослей, в которых укрывался баргест. Да и это было уже неважно. Все мысли Роксаны были заняты Эваном, а точнее его странной аурой, сейчас угасающей буквально на глазах. Теперь девушка явственно чувствовала её, слабую, нестабильную, точно короткую вспышку солнечного света, однако о природе подобного могла лишь догадываться. И оттого тревога за малознакомого парня, обычно не свойственная колдунье, прожившей столько времени вдали от людей, усилилась. Библиотекарь с самого начала показался ей подозрительным, а природное чутьё девушку подводило редко. Что-то в исследователе упорно не давало ей покоя, и она никак не могла понять, что именно. До тех пор, пока её собственная магия случайно не наткнулась на чужую силу, отчего-то тщательно скрытую от посторонних глаз.

Роксана опустилась на колени около Эвана, аккуратно приподняла его за плечи, надеясь, что тот просто неудачно отступился, однако всё упорно твердило об обратном, в том числе и загадочный ореол тёплого оранжевого света, который она почему-то не замечала раньше. Юноша не был колдуном — это было ясно с самого начала. Магического дара в нём не чувствовалось, однако теперь, присмотревшись, Эйнкорт отчётливо ощущала незнакомую энергию, тусклую, эфемерную, но всё же живую. Вот только… Чем она была на самом деле?

— Что с ним? Никак упал в обморок? — раздался совсем рядом громкий голос Фэйрхолла, но девушка лишь коротко кивнула на место подле себя и потянулась к маленькой прикрытой плащом сумке. Где-то там, среди многочисленных склянок и пузырьков, обложенных для надёжности мягким шёлком, должна была лежать позабытая бутылочка с пропитанной цветочным маслом солью. От волнения, стремительно распространявшегося по телу холодными волнами, пальцы плохо слушались и никак не хотели справляться с тугими завязками. Роксана, продолжавшая присматриваться к стремительно слабевшему свечению вокруг неподвижного Эвана, постаралась отогнать в сторону плохие мысли, но не без мрачного предчувствия сознавала — одной соли могло быть недостаточно.

— Если сейчас не проснётся, открывай, но только осторожно, — велела она растерявшемся Витарру, после чего сунула ему в руки крошечную плотно закупоренную баночку и принялась торопливо растирать ладони, стараясь скрыть явно выступившую на лице неуверенность. С заклинанием восстановления у колдуньи никогда не возникало трудностей — Верховная ведьма, несмотря на любовь к тонкому искусству составления зелий и траволечения, настаивала на том, чтобы её воспитанницы каждый день тренировались в колдовстве, пробуя использовать новые техники и оттачивать давно известные чары. Но Роксана, помнившая о чуждой энергии внутри Эвана, всё равно сомневалась. Маги, особенно неопытные, зачастую не умели рассчитывать свои силы, а потому после очередного неудавшегося ритуала могли внезапно прерваться и без сил опуститься на пол с трясущимися от покидавшего тело волшебства руками. Заклинание восстановления позволяло колдуну передать часть магии ослабевшему товарищу по гильдии, однако девушка не была уверена, что в их случае подобные чары сработают. Аура Эвана разительно отличалась от её собственной, холодной, яркой, окутывающей Роксану, точно плотный кокон света. Возможно, в ней говорила мнительность. Возможно, заклинание действительно могло помочь странной силе, угасающей искрой пульсирующей внутри библиотекаря, окончательно не потухнуть. Но Эйнкорт никак не могла отделаться от навязчивой мысли, что любое её неосторожное и необдуманное действие могло привести к ещё более печальным последствиям. Связываться с неизвестностью было опасно, особенно если в деле участвовала магия. Этот урок колдунья усвоила назубок ещё за время пребывания в светлой башне леди Делорен.

Впрочем, выбора у неё не было. Бездействия Роксана боялась больше, чем ещё одной неудачи, а потому, осторожно положив ладонь на слабо воздымающуюся грудь Эвана, сосредоточилась на его ауре и тихо начала зачитывать заклинание, пальцами выводя соответствующие знаки на грубой ткани рубашки. Приятная прохлада заструилась по кисти, обвивая руку подобно древесной лиане, и колдунья немного расслабилась, ощутив пробуждение знакомой силы, уже спешившей ей на выручку. Волшебство всегда успокаивало девушку и внушало ей чувство уверенности и безопасности, но не столько из-за открывающихся безграничных возможностей, сколько из-за ощущения контроля, которого в повседневной жизни зачастую так не хватало.