— Я не собирался его трогать, — стал оправдываться он, выпрямившись.

Бледно-серые глаза старушки заблестели, и она пристально посмотрела на Уилла.

— Его и не надо трогать, — сказала она и добавила: — Наш Бартлби очень чуткий. — Она ласково поглядела на гигантское животное, нежащееся у огня.

— Бабушка, это Уилл, — сказал Кэл.

Проницательный взгляд старой женщины снова остановился на Уилле, и она кивнула.

— Прекрасно вижу. Он Маколей с головы до пят, и глаза у него точь-в-точь как у матери. Здравствуй, Уилл.

Уилл онемел, потрясенный ее ласковым тоном и светлым сиянием глаз. Оно как будто что-то зажгло в нем, какое-то смутное воспоминание, подобно тому как ветерок заставляет гаснущие угли вновь воспламениться. В ее присутствии мальчику было спокойно. Но почему? Обычно он всегда держался настороженно с незнакомыми взрослыми, а уж здесь, в этой загадочной подземной стране, ни в коем случае нельзя было терять бдительность. Уилл решил про себя, что постарается поладить с Джеромами и подыграет им, но ни за что не будет им доверять. А эта старушка была особенной. Он как будто давно знал ее.

— Присаживайся, поговорим. Уверена, что ты можешь рассказать мне немало занимательных историй о жизни наверху, — она на секунду подняла глаза к потолку. — Кэлеб, поставь-ка чайник да принеси сласти. А Уилл пока мне расскажет о себе, — сказала старушка, указывая на второе кресло. Рука у нее была изящная, но сильная — рука женщины, жившей тяжелым трудом.

Уилл присел на краешек. Рядом с весело потрескивающим огнем ему стало тепло и хорошо. У него появилось необъяснимое ощущение, будто он наконец оказался в безопасном месте, в надежном убежище.

Старая женщина внимательно смотрела на Уилла. Ее внимание согревало так же, как огонь в очаге. Мучения прошлой недели показались ему бесконечно далекими, даже чужими. Он вздохнул и подвинулся поглубже, с растущим любопытством рассматривая старушку.

У нее были тонкие белоснежные волосы, собранные в аккуратный пучок на макушке и заколотые черепаховым гребнем. Одета она была в простое голубое платье с длинными рукавами и высоким кружевным воротником.

— Почему мне кажется, будто я вас знаю? — вдруг спросил Уилл. Он чувствовал, что этой незнакомке можно говорить все, что придет в голову.

— Потому что ты меня знаешь, — улыбнулась она. — Я тебя нянчила, пела тебе колыбельные.

Уилл раскрыл рот, собираясь возразить, но остановился. Он нахмурился. Мальчик как будто каждой клеточкой тела чувствовал, что старушка говорит правду. В ней было что-то поразительно знакомое. У Уилла появился ком в горле, и он несколько раз сглотнул, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Старая женщина заметила, что его глаза наполняются слезами.

— Знаешь, она бы очень гордилась тобой, — сказала бабушка Маколей. — Ты был ее первенцем. — Она кивнула в сторону каминной полки и попросила: — Дай-ка мне вон ту фотографию. Ту, что в середине.

Уилл поднялся и стал разглядывать фотографии в рамках всевозможных форм и размеров, никого на них не узнавая. Одни незнакомые лица весело улыбались, другие серьезно смотрели в аппарат, но все они казались ему какими-то бесплотными, как похожие на призраков люди на старинных дагерротипах, которые Уилл видел в музее у отца. Он взял самую большую фотографию, которую просила старушка. Она стояла на почетном месте, в самом центре каминной полки. Увидев, что на ней изображены мистер Джером и Кэл, несколькими годами младше, чем сейчас, Уилл заколебался.

— Да, именно эту, — подтвердила она.

Уилл протянул ей рамку. Старушка перевернула ее, отогнула скобочки и вытащила задник. Там была еще одна фотография, которую она аккуратно подцепила ногтями, вынула и молча протянула мальчику.

Неловко опершись на спинку кресла, он повернул ее к свету и стал рассматривать. На фотографии была запечатлена молодая женщина в белой блузке и длинной черной юбке. В руках она держала небольшой сверток. Волосы белее белого, как у Уилла, обрамляли красивое лицо: добрые светлые глаза, тонкий нос, пухлые губы, квадратный подбородок… его подбородок, которого мальчик невольно коснулся.

— Да, — тихо сказала старая женщина, — это Сара, твоя мать. Ты очень на нее похож. Эту фотографию сделали всего через несколько недель после твоего появления на свет.

— Что? — воскликнул Уилл, чуть не уронив фотографию.

— Твое настоящее имя — Сет… Так тебя окрестили. Это тебя она держит на руках.

Уиллу показалось, что у него остановилось сердце. Он осторожно поглядел на сверток. Видно было, что это ребенок, но из-за пеленок различить лицо не удавалось. У него задрожали руки, в сознании завертелись десятки мыслей. Из путаницы ощущений всплывало что-то определенное, связное, понятное, словно он долго бился над задачей и наконец обнаружил решение. Как будто подсознательно Уилл всегда чуть-чуть сомневался, что доктор Берроуз, миссис Берроуз и Ребекка ему родные; как будто чувствовал в глубине души, подозревал, не решаясь признаться самому себе, что отличается от них.

Уилл заставил себя снова сосредоточиться на фотографии в поисках новых доказательств.

— Да, — ласково сказала бабушка Маколей, и он обнаружил, что кивает в ответ.

Это могло показаться невозможным, но он знал, он совершенно точно знал, что она говорит правду. Что эта женщина на черно-белой, немного расплывчатой фотографии — его родная мать, и что эти люди, которых он почти не знает, — его настоящая семья. Уилл не мог этого объяснить, он просто знал, что это так.

Он уже не считал, что его пытаются перехитрить, все сомнения рассеялись, как дым, и по щеке мальчика побежала слеза, оставляя тонкий светлый след на грязной коже. Он быстро смахнул ее рукой. Возвращая фотографию бабушке Маколей, он чувствовал, что у него горит лицо.

— Расскажи мне, как там, в Верхоземье, — попросила она, чтобы помочь ему справиться с неловкостью.

Уилл благодарно вздохнул. Он подождал у ее кресла, пока она вставит фотографию обратно, а потом вернул ее на каминную полку.

— Ну… — нерешительно начал он.

— Знаешь, я никогда не видела дневного света. Как это, когда солнце светит в лицо? Я слышала, что оно жжется.

Уилл, снова усевшийся в кресло, с изумлением посмотрел на нее.

— Вы никогда не видели солнца?

— Мало кто видел, — сказал Кэл, входя в комнату и усаживаясь на ковре у ног бабушки. Он начал ласково разминать обвисшие складки кожи на шее у облезлого кота, и комната тут же наполнилась громким мурлыканьем.

— Расскажи, Уилл. Расскажи, как это, — сказала бабушка Маколей, гладя Кэла по голове.

И Уилл начал рассказывать, сперва неуверенно, но потом слова полились из него рекой, и он во всех подробностях стал описывать им жизнь наверху. Он не ожидал, что говорить с этими людьми, которых он едва знает, будет так легко, так просто. Он рассказал им о своей семье, о школе, о раскопках, которые они проводили с отцом — вернее, с человеком, которого он до сих пор считал своим отцом, — о матери и сестре.

— Ты очень любишь свою верхоземскую семью, да? — спросила бабушка Маколей.

Уилл смог только кивнуть в ответ. Пусть оказалось, что у него здесь, в Колонии, есть родная семья, но это не заставит его по-другому относиться к отцу. И как бы ни портила иногда ему жизнь Ребекка, он все-таки очень по ней скучал. Уиллом овладело чувство вины — сестра наверняка места себе не находила от беспокойства, не зная, что с ним случилось. В ее маленький упорядоченный мир как будто ворвался тайфун. Уилл сглотнул. «Прости, Ребекка, пожалуйста! Надо было рассказать тебе, надо было оставить записку!» Вызвала ли она полицию, когда обнаружила, что он исчез? Скорее всего, это ни к чему не привело, как и тогда, когда пропал их отец. Но мысли о доме отошли на второй план, как только Уилл вспомнил о Честере и представил, каково ему там, одному, в ужасной камере.

— Что будет с моим другом? — выпалил он.

Бабушка Маколей ничего не сказала и рассеянно посмотрела на огонь, и Кэл быстро ответил за нее: