– Здесь адвокат мистера Волин, желает тебя видеть, Ал.

Через час Алекс наблюдал как Волин садится в черный мерседес и уезжает в сопровождении одного из самых крутых адвокатов штата. Ничего, мразь, я тебя поймаю. Я посажу тебя надолго.

***

Ксения держала в руках чашку с кофе и смотрела в окно, когда Алекс прикрыл дверь кабинета, она даже не обернулась к нему. Заславский подошел ближе и почувствовав, как от нее пахнет, прикрыл глаза. Он дьявольски соскучился по её запаху.

– Ты как?

– Никак. Зачем я здесь? Или меня ты тоже задержишь? Иван уже отпустили?

Ал выдохнул и сел на краешек стола, протянул ей сигарету и поднес зажигалку.

Кэт подурила, зазвонил её сотовый, и она быстро полезла в сумочку. Достала смартфон и когда посмотрела на дисплей, Алекс готов был поклясться, что выражение её лица изменилось, даже щеки раскраснелись.

– Да. Я еще здесь, – прикрыла аппарат и посмотрела на Алекса, – хорошо, я позвоню. Да, – улыбается, даже сквозь слезы, нервно поправляет прядь волос за ухо, – я хочу. Очень.

Алекс поморщился. Интересно, когда он сам ей звонил она вот так улыбалась? Вот этой загадочной улыбкой влюбленной женщины. Внезапно в глаза бросились пятна на ее шее. Заславский подался вперед. Твою ж мать! Это следы пальцев?!

– О Боже, Кэт, он что бил тебя?

Она резко повернулась к Заславскому и ее глаза гневно сверкнули:

– Кто?

– Волин? Что это за следы у тебя на шее?

Ксения наконец–то посмотрела на него, и Заславский мог поклясться, что на ее чувственных губах снова заиграла эта проклятая улыбка…словно, она о чем–то вспомнила.

– Нет, Алекс. Он меня не бил.

– Ты упала. Да! Конечно! Ты шла по коридору, упала, ударилась об угол. Господи, Кэт! Ты что не понимаешь, он опасен?! Иван Волин обвиняемый в семи убийствах. Семь мертвых девушек возможно дело его рук! Он чертов извращенец!

– Это ты сделал такие выводы? – снова металлический блеск в равнодушных глазах и Алекс вдруг понимает какими жестокими могут быть женщины, которые разлюбили, в каких безразличных сук они могут превратится, когда вы ей больше не интересны. – Мы уже разобрались с тем, что в ночь убийства Ли Иван был у меня.

Да, у сукиного сына было алиби, потому что он сутки трахал Кэт в ее квартире и это крутое, мать его, алиби, которое не опровергнет ни один прокурор.

– Это не точно, Ксения. Не точно. Он приехал к тебе в десять часов вечера. А мы нашли тело в одиннадцать. Эксперты установили, что остановка сердца наступила между десятью и одиннадцатью часами. У Волин могло быть достаточно времени, чтобы покинуть место преступления и даже переодеться.

– Это предположения. И любой, даже самый паршивый адвокат, разнесет эти домыслы в пух и прах. Ты думаешь, что он убил мою подругу, нанизал ее на крючья, потом переоделся и приехал встретиться со мной на приеме с иностранцами? Думаешь, это возможно?

– Что угодно возможно, Ксения, кому как ни тебе знать, что люди способны и не такое.

– Верно, Алекс. Кому, как не мне знать, на что способны близкие люди!

Когда теряешь женщину, она тут же становится для тебя другой. Какой–то непостижимо красивой, загадочной, обворожительной…именно тем, что больше недоступна тебе, именно тем, что ты больше не можешь и не имеешь право назвать ее своей. Но самое страшное - ты понимаешь, что начинаешь ее ненавидеть. И Заславский чувствовал этот всплеск ненависти. Едкое желание схватить ее и трясти, пока не оторвется ее голова с этой хрупкой шеи на которой проклятый итальянец оставил свои автографы.

– Ты отлично знаешь, как можно быть циничной сволочью и, трахая одну женщину, приезжать после к другой и при ней разговаривать с той по телефону!

Заславский судорожно сглотнул. Твою ж мать! Она знает… Но где–то в глубине души появилось чувство триумфа, потому что он хотел сделать ей больно именно сейчас. Очень больно….Но это, все же не та боль…Это не ревность.

– Откуда?

– С компьютера Ли. Там ее дневник, где она пишет, как вы трахались за моей спиной пока мы жили вместе, как она похоронила мою мать втайне от меня. Как ненавидела меня! Об этом ты тоже знал?

– Стоп! Что значит за твоей спиной? У нас был секс после того, как мы с тобой расстались! И что за бред насчет матери? Твоя мать жива. Я говорил с ней по телефону…лично два дня назад.

Ксения изменилась в лице… Ее подбородок дрогнул. Заславскому показалось, что она даже вдруг стала меньше, худее, словно прозрачнее.

– Как?...Но там…написано! О Господи, Алекс!

Заславский несколько секунд смотрел на Кэт, а потом вытащил мобильник.

– Ферни, срочно тащи ноутбук Ли в лабораторию. Кто–то взломал его и писал от ее имени. Проверьте все ай-пи адреса. Давай! Работай! Я скоро присоединюсь к тебе!

Повернулся к Кэт, которая обхватила себя двумя руками и мелко дрожала.

– Там…там было написано, что мама… что она умерла и Ли похоронила ее. Было написано, что Ли меня ненавидит, что она желает мне смерти, потому что… Боже, Алекс… У тебя есть номер мамы?

Заславский протянул Ксения сотовый, чувствуя, как по спине стекают липкие струйки пота. Если Ксения прочла все это в компьютере Ли, следовательно, тот, кто написал, не только смог взломать ноутбук, но и прекрасно знал, КТО это прочтет и когда!

– Мама! Это я, – вздрогнул, услышав, как Кэт заговорила по–русски, по ее щекам текли слезы и Заславский знал, что это первый разговор за очень много лет, и это первый разговор, в котором Кэт назвала Елену матерью, – Мамочка…мам…это Ксю…мам, где ты? Я хочу к тебе приехать. Ма–маааа!

Заславский сжал переносицу пальцами. Ему казалось его голова разорвется от мыслей.

Благотворительный прием проходил в огромном белоснежном трехэтажном здании мэрии, его со всех сторон окружили полицейские машины, телевидение, журналисты. Сумасшедшая толпа людей со смартфонами снимает само здание и огромную круглую сцену, выстроенную снаружи с громадными экранами, на которых видно прямую трансляцию. На благотворительном аукционе собрались певцы, актеры, политики. Я даже подумать не могла, что Но Нейм, с которым я так запросто общаюсь в мессенджере, может быть организатором и спонсором такого крупномасштабного мероприятия. Кто он? Актер? Политик? Бизнесмен? Зачем такому человеку понадобилось быть донором? Он ведь совершенно не нуждается в деньгах. Может быть, что-то личное? Эти тайны, окружающие моего друга, привлекали меня к нему еще сильнее. Мне хотелось его разгадать, мне хотелось узнать, что за человек этот Но Нейм. Никогда еще мужчина настолько не волновал меня, Волин не в счет. Волин получает меня только силой. Никогда бы я не позволила ему себя коснуться добровольно. Он жестокое чудовище, которое любит только себя самого. Уверена, что этот подонок никогда бы не занимался благотворительностью, не помогал детям и животным. Только себе любимому. Моя неприязнь к Волину, как к человеку, росла пропорционально восхищению Но Неймом.

К зданию мэрии я приехала на такси с большим опозданием. Мне нужно было создать иллюзию, что я нахожусь в больнице. Я долго сидела с Варей и с Лешей, а потом сбежала оттуда с заднего хода, стащив медицинский халат и маску. К Лешиной бабушке я так и не дозвонилась, а поехать к ней пока не получалось. По моей просьбе врач сменил дежурящую у Леши медсестру, и теперь я была более или менее спокойна, что к мальчику хорошо относятся. Сегодня он даже мне улыбнулся. Говорить ему пока тяжело, и мы договорились, что через несколько дней вместе с бабушкой принесем ему альбом и фломастеры, он сможет нам рисовать. Я попросила Скалу съездить по адресу, который мне дал врач, и узнать, что с бабушкой мальчика. А пока все мои мысли были заняты встречей с Но Неймом.

Я протиснулась сквозь толпу к первым рядам, отыскивая репортеров независимой газеты «Луч», где раньше работала Женька. Она договорилась, что они проведут меня к самой сцене. Увидела парня с камерой и полусолнцем на куртке с желтыми буквами на всю спину с хвостиком вьющихся волос, виднеющихся под бейсболкой. Кажется, Женя сказала, что его зовут Валера.