В 5.30 вспыхнули прожекторы. Их лучи вырвали из темноты позиции неприятеля, ослепили его. Наша артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны. Пехота, самоходные пушки, танки ринулись на прорыв. Когда наступил рассвет, советские войска уже прошли первую позицию и начали штурм второй.

Противник постепенно приходил в себя. Сопротивление гитлеровских войск нарастало. К тому же уцелела в основном оборона противника на Зеловских высотах (найди на карте город Зелов). Страшный, упорный бой завязался там. Гитлеровцы понимали: если они не удержат этих позиций, останется только Берлин. Они дрались ожесточенно, с упорством обреченных.

Верховное Главнокомандование было обеспокоено задержкой на Зеловских высотах. Командующему фронтом пришлось дополнительно ввести в бой две танковые армии. Только после этого 19 апреля враг начал отходить к Берлину. Правда, за эти трое суток гитлеровское командование несколько раз перебрасывало на высоты резервы из самого Берлина. И они были уничтожены нашими войсками, а сделать это было проще в полевом сражении, чем в уличных боях.

Как только танковые армии вышли из лабиринта минных полей, дотов, бронеколпаков, дело наладилось, все пошло своим чередом. 20 апреля войска 1-го Белорусского фронта уже обходили Берлин с севера. Тогда же наша артиллерия нанесла первый огневой налет по рейхстагу. А 21-го советские солдаты ворвались на северную окраину фашистской столицы.

Что происходило в те дни у соседей? Войска 2-го Белорусского фронта вели напряженные бои на узком и длинном острове между Восточным и Западным Одером. Подавив здесь сопротивление врага, они вскоре форсировали и Западный Одер (Вест-Одер) и стали продвигаться на запад и северо-запад. Ты помнишь, в их задачу входило прикрыть 1-й Белорусский фронт от удара во фланг? Они свою задачу выполнили, сковав 3-ю танковую армию немцев.

Войска 1-го Украинского фронта начали артподготовку тоже 16 апреля, но чуть позже 1-го Белорусского, в 6.15. Здесь командующий маршал Конев, наоборот, как бы продлил темное время суток: по всему почти четырехсоткилометровому фронту самолеты-штурмовики поставили дымовую завесу. Линия фронта проходила по берегу реки Нейсе, и противник не мог определить, где советские войска начнут переправу. Под прикрытием дыма наши части форсировали реку, прорвали оборонительный рубеж на ее западном берегу и устремились вперед. Здесь укреплений было меньше, чем на восточных подступах к Берлину. И подвижные войска вскоре с ходу форсировали еще одну реку — Шпрее.

24 апреля войска 1-го Украинского фронта соединились с войсками 1-го Белорусского юго-восточнее Берлина, окружив 200 тысяч гитлеровских войск в лесах у Вендиш-Буххольца. Через день замкнулось кольцо на западе от Берлина, в нем оказалось еще 200 тысяч неприятеля.

25-го же часть войск 1-го Украинского фронта достигла города Торгау на Эльбе и встретилась там с американскими войсками.

До конца войны осталось две недели.

Если бы война кончилась двумя неделями раньше, сколько людей осталось бы жить! Каких страданий избежали бы берлинцы, каких разрушений избежал бы сам город! Но Гитлер, другие руководители фашистской партии и гитлеровское командование не пошли на прекращение военных действий даже в момент очевидного краха. Они все еще надеялись заключить мир с англичанами и американцами, при условии продолжения войны против СССР. На худой конец — сдать город не советским войскам, а тем же англичанам и американцам.

Мы с тобой, читатель, полистаем сейчас записки Гергарда Больдта, молодого офицера, который в последние дни войны находился не просто в Берлине, а в убежище Гитлера под имперской канцелярией:

«25 апреля… ровно в 5 часов 30 минут утра начался такой обстрел, какого центральная часть города еще не видывала, и только через час он перешел в обычный беспокоящий огонь. После получения утренних сообщений нам было приказано явиться для доклада (к Гитлеру). Прежде чем Кребс (начальник генштаба) успел начать, выступил Лоренц (советник) и попросил слова.

Утром ему удалось принять сообщение нейтральной радиостанции, которое гласило: при встрече американских и русских войск в Центральной Германии между командующими обеих сторон возникли небольшие разногласия относительно того, кому какие районы занимать. Русские упрекали американцев, что в этой области те не выполнили условий Ялтинского соглашения…

Гитлер загорелся, как от электрической искры, глаза его заблестели, он откинулся на спинку стула.

„Господа, это новое блестящее доказательство разлада у наших врагов. Разве германский народ и история не сочли бы меня преступником, если бы я сегодня заключил мир, а завтра наши враги могли бы поссориться? Разве не каждый день и не каждый час может вспыхнуть война между большевиками и англо-саксами за дележ Германии?“».

Вновь и вновь Гитлер подтверждал свой приказ: сражаться до последнего патрона и солдата. Тех, кто прекращал сопротивление, вешали или расстреливали эсэсовцы. Когда Гитлер узнал, что советские солдаты заходят в тыл к немцам через тоннели метро, он приказал пустить в метро воду из Шпрее, хотя там лежали тысячи раненых немецких солдат и укрывались женщины с детьми.

Нам, читатель, сцена в подвале имперской канцелярии интересна вот чем: были мысли подыхающего фюрера целиком бредовыми или же для них имелись основания? Целиком бредовыми они не были. Господин Черчилль, «враг коммунизма № 1», уже снова размашисто шагал по дороге антисоветизма. После войны стало известно его секретное заявление английскому правительству: «Должен признаться, что мои мысли обращены главным образом к Европе, являющейся матерью современных стран и цивилизации. Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство задушило культуру и независимость древних государств Европы». В переводе на простой и ясный язык слова Черчилля читаются так: «Должен напомнить правительству, что наши хозяева — промышленники и банкиры не столько беспокоятся за будущее Азии, где мы сражаемся с Японией, сколько за будущее Европы. Для империализма было бы страшной катастрофой, если бы примеру советского народа последовали другие народы Европы».

Утаивая до поры истинные чувства и намерения, Черчилль публично восхищался новыми успехами Красной Армии. После Висло-Одерской операции, когда наши войска за 23 дня прошли от реки Вислы из Польши до реки Одер в Германии полтысячи километров и только в плен взяли 141 тысячу гитлеровцев, он писал И. В. Сталину: «Мы очарованы вашими славными победами… Примите нашу самую горячую благодарность и поздравление по случаю исторических подвигов».

Чем ближе был конец кровопролитной войны, тем прямее изъяснялся английский премьер. 1 апреля Черчилль в послании Рузвельту писал: «Русские войска, несомненно, захватят Австрию и войдут в Вену… Если они займут и Берлин… то это приведет к серьезным и грозным последствиям в будущем. Поэтому я считаю, что с политической точки зрения необходимо продвинуться как можно дальше на восток Германии и поставить перед собой цель занять Берлин…»

И еще один совершенно откровенный и, конечно, совершенно секретный вопль английского премьера, напуганного тем, что в странах, освобожденных советскими войсками, власть берет в свои руки народ: «…Советская Россия стала смертельной опасностью для свободного мира… против ее дальнейшего продвижения должен быть создан новый фронт». Вот так-то: фронт против войск, чьи победы «очаровывают»!

Армии США и Англии в то время подошли с запада к Берлину на сто километров. И несмотря на то что главы союзных правительств задолго до тех дней договорились, чьи войска и на каких территориях будут вести военные действия, наши союзники, вопреки договоренности, намеревались первыми войти в столицу фашистского рейха.

Гитлеровские дивизии, по сути, без сопротивления складывали оружие перед американцами и англичанами, открывали им дорогу на восток Германии. И все же сухопутные войска союзников не успевали с исполнением тайных замыслов своих правительств. Тогда начали готовить воздушно-десантную операцию. Генерал К. Ф. Телегин пишет: «Об этой операции позднее рассказал мне в порыве откровенности командир 82-й воздушно-десантной американской дивизии генерал Джеймс Гейвин на приеме, устроенном Военным советом 1-го Белорусского фронта для союзного командования. По его словам, на конец апреля — начало мая в штабе Эйзенхауэра (верховный главнокомандующий союзными войсками) усиленно готовилась высадка его дивизии и 1-й английской на аэродромы в районе Берлина с задачей занять его до подхода наших войск. Но сделать это не успели. „У нас рассчитывали, — говорил Гейвин, — что после такой глубокой и быстротечной операции от Вислы до Одера раньше середины мая вы не будете в состоянии начать наступление. А вы разгромили немцев и заняли Берлин“».