«Вспоминая те дни, — писал К. К. Рокоссовский, — я в мыслях своих представляю себе образ нашей 16-й армии. Обессиленная и кровоточащая от многочисленных ран, она цеплялась за каждую пядь родной земли, давая врагу жестокий отпор; отойдя на шаг, она вновь была готова отвечать ударом на удар, и она это делала, ослабляя силы врага. Остановить его полностью еще не могла. Но и противник не мог прорвать сплошной фронт обороны армии.

Обе воюющие стороны находились в наивысшем напряжении сил. Сведения, которыми мы располагали, говорили, что все резервы, имевшиеся у фон Бока, использованы и втянуты в бой под Москвой. Войскам Западного фронта, в том числе и нашей армии, нужно было во что бы то ни стало продержаться.

Мы понимали: остается нам продержаться совсем немного, и в этом святая наша обязанность».

Ноябрь был на исходе. Приближался морозный декабрь. В Москву гитлеровцы не пробились. Фашист, сидевший в окопе на подмосковной земле, обессилел. Ему, готовившемуся кончить войну в теплые месяцы, стало холодно. Он натянул на кованые сапоги соломенные калоши (сплетенные в Германии, у нас таких никогда не делали), укрылся одеялом, замотал голову шалью, отнятой у крестьянки. Впервые — после победных парадов в Варшаве и Париже — он понял, что война дело нешуточное.

…Генерал Жуков, обещая Верховному Главнокомандующему удержать Москву, просил в распоряжение фронта еще хотя бы две армии. К началу декабря резервы были готовы. По предложению командующего фронтом они стали выдвигаться в полосы предстоящих действий: в район Дмитрова — 1-я ударная, несколько южнее — 20-я. А в районе Рязани сосредоточилась 10-я. Они стоят за нашими войсками, на которые сильнее всего давят фашисты, все еще надеясь окружить Москву. Если врагу вдруг удастся прорвать фронт, то положение восстановят резервные армии. Если все будет благополучно и фронтовые соединения удержат свои позиции, все равно лучших исходных рубежей для нашего контрнаступления, чем сейчас заняты резервами, не выбрать. Советские войска глубоко охватили северную и южную группировки гитлеровских войск.

На юге прямо гриб получился — с ножкой и широкой шляпкой. В азарте наступления фашистские военачальники сами для себя создали опасное положение. По этим «грибам» и ударят войска Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов совместно с резервными армиями, авиацией Московской зоны обороны, 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО и другими соединениями и частями.

Над серединой Москвы скрестились лучи прожекторов, поймали, ослепили вражеский бомбардировщик. «Арбат военный». Линогравюра В. Бибикова.

Задача перед нашими войсками в контрнаступлении ставилась такая: разгромить основные силы группы армий «Центр», как можно дальше отбросить врага от Москвы. Чтобы ставить более решительные задачи, у нас еще не было сил. Перед контрнаступлением мы имели в составе фронтов западного направления около 1 миллиона 100 тысяч бойцов, 7652 орудия и миномета, 415 установок PC («катюши»), 774 танка и 1000 самолетов. Противник был сильнее: 1 миллион 708 тысяч солдат, 13 500 орудий и минометов, 1170 танков, 615 самолетов.

При таком соотношении сил наступать трудно. Но надо было найти способ наступать и в этой ситуации — дополнительных войск взять было негде.

Георгий Константинович Жуков в полной мере владел военным искусством. В сплаве с мужеством оно обеспечивало ему и его войскам победы. Летом 1939 года советские и монгольские войска под его командованием окружили и уничтожили на реке Халхин-Гол отборную японскую армию. Жукову тогда удалось довольно сложным путем внушить японским генералам, что советские войска намерены не наступать, а обороняться, что они готовятся зимовать на занятых позициях и задача их — не допустить дальнейшего продвижения японцев в глубь Монголии. За ту победу Георгий Константинович получил Звезду Героя Советского Союза — первую из четырех, украсивших его мундир впоследствии. Что же можно было сделать теперь?

В той обстановке у нас был единственный шанс на успех. Он заключался в том, чтобы с предельной точностью определить момент, когда гитлеровцы израсходуют наступательные силы и средства. Тогда, не дав им ни дня, ни часа для оборонительных дел, пока они не в блиндажах, не в траншеях, не в укрытиях, пока не перегруппировали войска, пока не создали узлов обороны, не приготовили артиллерийских позиций для отражения нашего удара, не загородились минными полями, дерзко и решительно контратаковать.

По данным разведки, по характеру боев, все еще ожесточенных, но со стороны врага лишенных энергии и азарта, наше командование пришло к выводу: момент наступил! Но наступил ли? За точность суждения брал на себя ответственность командующий фронтом. Еще одно мужественное решение, от которого зависело многое и многое. 29 ноября Г. К. Жуков позвонил И. В. Сталину и попросил дать приказ о контрнаступлении.

— А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку? — спросил Верховный Главнокомандующий.

Вопрос понуждал командующего фронтом еще раз (последний) проверить самого себя. Жуков был уверен в точности выводов. Поздно вечером он получил из Ставки положительный ответ.

Это снимали они сами. В стереотрубу им будто бы видна Москва. Москву они увидят через три года, когда пленными пойдут по ее Садовому кольцу.

Еще одно очень важное обстоятельство. Под Москвой фашисты израсходовали резервы — и в людях и в технике. Но Гитлер, когда фашисты побегут от Москвы, может снять дивизии с других участков советско-германского фронта и бросить их на помощь бегущим… Не сможет Гитлер этого сделать. Наше Верховное Главнокомандование, учитывая вероятность такого, приказало провести наступательные операции на северо-западе страны и на юге. Советские войска в канун контрнаступления под Москвой освободили город Тихвин у Ладожского озера и город Ростов у Азовского моря, сковав в тех районах боями крупные силы противника.

Наше командование было озабочено малым количеством танков. Отступающий враг будет далеко отрываться от наших войск, и нечем будет перерезать пути его отхода, нечем окружить гитлеровские дивизии. Чтобы возместить недостачу механизированных войск, командование решило использовать кавалерию. Забегая вперед, надо сказать, что конники принесли большую пользу в разгроме отступающего врага, его штабов и тылов. Имена командиров кавалерийских корпусов генералов П. А. Белова и Л. М. Доватора открывают золотой список героев войны.

В своих воспоминаниях Георгий Константинович Жуков писал о тех днях: «Поздно вечером 4 декабря мне позвонил Верховный Главнокомандующий и спросил:

— Чем еще помочь фронту, кроме того, что уже дано?

Я ответил, что необходимо получить поддержку авиации резерва Главнокомандования и ПВО страны, и снова попросил хотя бы две сотни танков: без них фронт не может быстро развить контрнаступление.

— Танков пока нет, дать не можем, — опять, как и в наш предыдущий разговор, сказал И. В. Сталин, — авиация будет. Договоритесь с Генштабом. Я сейчас туда позвоню. Мы дали указание 5 декабря перейти в наступление Калининскому фронту, 6 декабря — оперативной группе правого крыла Юго-Западного фронта в районе Ельца».

И вот не хватало танков!

Плакат В. Дени.

«Этот крест ты искал?» Фотомонтаж А. Житомирского.

Накануне второй мировой войны во многих армиях мира разрабатывались теории ведения войны с использованием нового вооружения. Французский маршал Дуэ отводил главную роль авиации, которая, по его мнению, самостоятельно могла решить исход войны. Англичанин Фуллер, военный писатель и генерал, такой силой считал танки. Советский военный теоретик Владимир Кириакович Триандафиллов разработал тактику глубокого боя. В основе ее было взаимодействие танков, авиации, артиллерии и мотопехоты. Уже по войне в Польше и Франции было видно, что гитлеровские генералы из трех основных теорий современной войны выбрали нашу. К. К. Рокоссовский так писал об этом: