– Ну ладно, ладно, уговорила. Я возьму саронг у «Маркса и Спенсера».

И вот я, счастливая, вернулась домой со своим саронгом, а девочки восторженно притащили пакеты с множеством самых разных туалетов, которые выглядели просто кукольными. Весь вечер мы устраивали показ мод: дочери демонстрировали мне свои невесомые наряды, а я прохаживалась в саронге с застывшей улыбкой, от которой у меня уже начинало болеть лицо. Это происходило вовсе не потому, что я много думала о Джеймсе. Все дело было в том, что я изо всех сил старалась не думать о нем.

– Может, он еще вернется. Ему просто надо переступить через это, – сказала Бев, когда пришла домой с работы и заметила выражение моего лица.

– Меня он совершенно не интересует. – Я попыталась спрятать голову в песок.

– Не ври мне.

– Да нет, проблема-то не в этом. Мне не следовало врать ему. Я постоянно делаю это. Раньше я никогда не врала, а теперь просто не могу остановиться.

– Не накручивай себя, Элли. Нет никакой катастрофы в том, что ты старше, чем он думал. Или в том, что здоровье у тебя хуже, чем он думал!

– Очень смешно.

Собственно, я вообще не больна. Это опять ложь.

– На самом деле я не больна, – сказала я, желая покончить с ложью раз и навсегда, пока она не натворила новых бед. – Я пошла к врачу за справкой только потому, что мне пришлось прогулять несколько рабочих дней.

– Врачи не идиоты, – резко заявила Бев.

– Но мне попалась идиотка.

– Нет. Тебе просто не понравилось то, что она сказала. Если хочешь знать мое мнение, Элли, это чертовски здорово, что ты пошла к врачу, иначе кто знает, сколько времени этого никто бы не замечал.

– Чего? Симуляции? Вранья?

– Стресса! Ты даже не понимаешь, что мучаешься от него.

– Да нет у меня стресса. Я пытаюсь объяснить, вовсе это не…

– Видишь, ты до сих пор отказываешься принять очевидное!

Я сдалась. Люди просто не желают верить мне, когда я говорю правду.

Вечером у нас был ужин в честь дня рождения, только для нас четверых, с колбасными рулетиками, пиццей, нарезанной на кусочки смешной формы, бисквитом с вином и взбитыми сливками и двойным шоколадным тортом. Я отщипывала кусочки сыра и сельдерея и ужасно жалела себя.

– Это глупо, – сказала наконец Виктория, поставив передо мной большой кусок торта и сунув мне в руку вилку. – Это твой день рождения, а ты издеваешься над собой и над всеми окружающими. Съешь что-нибудь, мать, ради бога, а о диете подумаешь завтра, раз уж тебе так хочется.

Ненавижу, когда они называют меня «мать». Звучит очень сердито.

– Простите, – тихонько сказала я и взялась за вилку.

– Если, конечно, ты не из-за мужчины страдаешь, – добавила дочь еще более сердито.

– Не говори глупостей! – огрызнулась я.

А я и не страдала.

Правда, не страдала, что бы вы там ни думали. Я отлично знала, что долго эта история с Джеймсом не продлится. Я только жалела, что она закончилась вот так, когда я к этому совершенно не готова и прошло еще так мало дней. И так мало ночей. Совсем не по-дружески. В атмосфере всеобщего порицания. Пока я все еще хочу его. Я знала, что когда-нибудь буду со смехом вспоминать выражение его лица, когда он увидел шарики с цифрой «50», и то, как он повернулся на каблуках и убежал при упоминании о моем стрессе. Надо только дожить до этого «когда-нибудь», вот и всё.

Я сунула в рот большой кусок торта, полюбовалась удовлетворенной улыбкой Виктории и чуть не выплюнула весь торт обратно, когда зазвонил телефон.

– Ну вот, пожалуйста, – подмигнула Беверли. – Он хочет сказать, что сейчас зайдет!

– Здравствуй, Элисон, дорогая! – Это был голос моей матери с Майорки. – Звоню поздравить тебя с пятидесятилетием!

– Мам! – закричала я, брызгая на трубку шоколадом. – Мы пытались найти тебя! Что это за ерунда? Насчет того, чтобы остаться там?

– Это не ерунда, – твердо сказала мать. Я так и видела, как окаменело ее лицо. – Мы собираемся заняться бизнесом. Мы покупаем маленький бар на главной площади у самого моря!

– Не может быть! Ради бога, мамочка, скажи, что ты еще ничего не подписала…

– Нет, мы всё подписали! Мы приедем домой в конце месяца, на пару недель, чтобы утрясти все наши дела в Англии, упаковать вещи…

– Мама!

– …а бар мы переоборудуем и оформим в стиле кокни.

– Мама!

– И будем готовы открыться в следующем месяце. Захватим пик сезона. Мы сняли жилье рядом с…

– Мама, послушай меня!!!

Молчание. Я слышала собственное тяжелое дыхание в телефонной трубке. Вдох, выдох, вдох, выдох. Успокойся, успокойся.

– Незачем так кричать, – обиженно сказала мама.

– Я не могу поверить, что ты это сделала, – простонала я. Вдох, выдох, вдох, выдох. – Ты же ничего не знаешь о пабах…

– Мы всё прекрасно знаем. У Теда был паб. «Белый олень», в Тоттенхэме. Знаешь, где автобусное кольцо, за магазином Вулворта…

– Но это совсем не то же самое, что этот чертов бар в стиле кокни на Майорке! – Дыши. Вдох – раз, два, три, выдох – раз, два, три. Постараться успокоиться…

– Что она говорит? – прошипела Бев через всю комнату.

– Они открываются в следующем месяце, – сказала я, передавая ей трубку. – Сама с ней поговори.

– Мам? – Беверли старалась, чтобы ее голос звучал радостно и ободряюще. – Как дела? Нашли подходящее заведение, да? – Не очень хорошая мысль – снисходительно разговаривать с нашей мамой. Даже до меня донесся негодующий рокот, а бедной Беверли пришлось отодвинуть трубку подальше от уха. – Ну конечно, мы все желаем тебе добра, мам. Да нет, ничего мы не отвергаем. Мы просто озабочены. Но ты же должна понимать, что мы волнуемся… Да, я знаю, что за тобой отлично может присмотреть Тед, но мы же его почти не знаем, правда, мам? Нет, я уверена, что он прекрасный человек… Да, думаю, он действительно заботится о тебе гораздо больше, чем я… О, ради бога! – Бев швырнула трубку назад мне; лицо у нее было красное, руки дрожали. – Мне нужно выпить!

Я сделала еще несколько вдохов и выдохов с трубкой в руках, прежде чем продолжить.

– Ты, – медленно проговорила я матери, – не совсем здорова.

– Здесь я чувствую себя гораздо лучше. Солнце. Это мне очень полезно. Я помолодела на двадцать лет.

Помолодела на двадцать лет. Черт, это ведь немало, правда? И, если говорить честно, голос у нее стал совсем другой. Оживленный, возбужденный. У нее снова появился интерес к жизни, она снова строит планы. Надежда. Вот что требуется всем нам, без исключения. Нам нужно просыпаться по утрам и думать: «Сегодня будет отличный день. Он может быть захватывающим, он может быть интересным!» – даже если на самом деле день получается скучным и нудным. Даже если все до единого дни нашей жизни до сих пор были скучными и нудными, нам необходимо верить, что, может быть, завтра нас ждет нечто совершенно другое. Потому что, если это не так, то какой во всем этом смысл? Можно с тем же успехом весь день оставаться в постели.

Как знать, вдруг до сих пор моя мать чувствовала себя так, словно все время проводит в постели? А зачем ей было вставать, если хорошенько подумать? Ей все надоело, она скучала и жаловалась. Каждый день она находила какую-нибудь новую проблему, очередную болезнь или недомогание. Нечто такое, на что можно посетовать, что может осложнить жизнь еще кому-нибудь. А теперь она наслаждается солнечным светом с мужчиной, который любит ее, и, конечно, она чувствует себя на двадцать лет моложе. Да что со мной такое? Неужели это просто зависть?

– Прости меня, мамочка, – сказала я совсем тихо.

– Простить? За что? – спросила она, явно удивленная.

Внезапно во мне возникло удивительно теплое чувство к ней. Это произошло чуть ли не первый раз в жизни.

– Прости, что я была… да, немного негативно настроена. Если ты посоветуешься с хорошим юристом… да, я уверена, что Тед знает, что делает, но… да, и совет финансиста тоже… Нет, я в этом не сомневаюсь; судя по тому, что ты говоришь, он просто супермен… ну, я надеюсь, у вас все пойдет удачно. И Беверли тоже. Да, она кивает мне через комнату, она тоже на это надеется. – Беверли приветственно подняла бокал с вином с совершенно безмятежным видом. – И девочки тоже здесь, мам! Виктория и Люси – они обе надеются, что все будет хорошо! Ладно, слушай, этот разговор будет стоить тебе кучу денег, так что… Да, у меня чудесный день рождения, спасибо. И… мы желаем тебе удачи. Что бы ни случилось.