– Ты только послушай, мам! «Исторический период, в течение которого мужчина был главой семьи и вождем племени, подходит к концу и вряд ли продлится больше десяти лет»! Ух ты! Как думаешь, это правда?

– Возможно, – признала я, пытаясь сосредоточиться на аккуратной записи на второй странице моего дневника.

– «Мужчины проиграли и очень растерянны», – продолжала дочь.

Вступаю в клуб.

– «Им нет места, в их существовании нет смысла, они ничем не отличаются друг от друга. Они безразличны большинству женщин в цивилизованном мире. Их агрессия не только никому не нужна, она еще и нежелательна».

Бедняжки, пожалуй, пора их пожалеть.

– «Миллионы лет патриархата завершаются переворотом…»

– Виктория, как ты думаешь, ты не могла бы читать про себя?

Я чуть не написала неудачную букву «д» в слове «диета», а мне очень не хотелось испортить эту страницу.

– Но мам! Это же просто потрясающе! Разве нет?

– Честно говоря, я все это уже слышала, – устало сказала я. – Предполагается, что мы способны обойтись без мужчин и жизнь наша без них станет гораздо счастливее и полнее. Здорово! Тогда почему мы все прилипаем к телевизору, когда показывают «Скорую помощь» с Джорджем Клуни, и замираем каждый раз, когда он улыбается?

– Жалкое зрелище! – согласилась Виктория. – Ну что ж, я, по крайней мере, не собираюсь всю оставшуюся жизнь зависеть от гормонов.

Я в тревоге посмотрела на дочь. О чем это она? Гистерэктомия? Операция по изменению пола?

– Я откажусь от них! – твердо заявила она с религиозной убежденностью святой. – Буду жить свободно!

– И как же ты это сделаешь? Уйдешь в монастырь или подашься в лесбиянки?

Она бросила на меня уничтожающий взгляд:

– Мне хватит и самоконтроля.

Я уронила ручку, поставив кляксу на слово «диета», и вырвала всю страницу.

– Черт! – сердито воскликнула я. – Ты только посмотри, что я из-за тебя сделала!

– Обет безбрачия! – радостно продолжала моя старшенькая. – Это единственный путь!

– Да ну?

– Он становится все более популярным. Помяни мое слово, мама, через несколько поколений все будут давать его.

Прекрасно. Рано или поздно она поймет, что при таком положении дел неизбежно возникнут определенные трудности, но пока, по крайней мере, она отложила проклятую книгу. И немного повеселела, хотя, конечно, нелегко будет жить в одном доме с девицей, которая дала обет безбрачия, бросила принимать противозачаточные таблетки и отказывается смотреть «Скорую помощь». Когда в дверь позвонили, я испугалась, что, если пришедший – мужчина, Виктория может встретить его одной из своих цитат. На всякий случай я пошла к двери, чтобы опередить ее.

Это был Сопливый Саймон, с работы. И в руках у него была корзина с цветами. И он улыбался.

Возможно, обет безбрачия и вправду имеет свои плюсы.

Я сказала первое, что пришло мне в голову, и, кажется, ничего хорошего мне в голову не пришло.

– Вы что тут делаете? Мне не разрешены контакты с работой. Мой врач говорит…

– Извините, – сказал мой начальник, и это уже было странно: Саймон извиняется.

Он и выглядел виноватым. Топтался на пороге, прижимал к груди корзину с цветами и казался очень несчастным, когда из-за моей спины выплыла Виктория, от которой исходили почти видимые волны враждебности. Я начала волноваться, что она назовет его тупиковой ветвью эволюции или перегруженной тестостероном ошибкой генной инженерии.

– Пожалуйста, Виктория, пойди и… э-э… покорми кота, – твердо сказала я.

Я спиной почувствовала возмущение дочери, но она все-таки повиновалась, и я услышала, как она загремела на кухне кошачьими мисками.

– Заходите, – сказала я тупиковой ветви эволюции. – А то соседи могут подумать что-нибудь не то.

Саймон вошел, явно чувствуя себя ужасно неловко.

– Это вам, – сказал он, не глядя на меня, и поставил цветы на стол.

От коллег? Пожертвование?

Подарок умирающей?

Или прощальный презент?

Что он хочет мне сказать?

И зачем, в конце концов, он явился сюда – Саймон, ненавидевший меня, Саймон, в чьей власти было уволить меня или оставить на работе, Саймон Сопливый? Пришел в мой дом, принес цветы, выглядит странно. Очень странно.

– Вы меня увольняете, – проговорила я, и голос мой дрогнул. – Верно ведь? Вы хотите сказать, что увольняете меня и берете на мое место Трейси Мак-совершенство?

– Нет!

Удивительная горячность. Чуть ногой не топнул.

– Что? – продолжала я, с легким намеком на сарказм. – «Нет» в смысле «пока нет»? Или «нет» в смысле «только не Трейси»? Ну же, я отлично знаю, как прекрасно она справляется с моей работой! И я слышала, что ей нужно место. Держу пари, вы дождаться не можете…

– Нет! Не Трейси и никто другой!

Я уставилась на своего начальника. Он действительно был очень возбужден. На одну миллисекунду в моем воспаленном мозгу возникла мысль, что, возможно, вся его антипатия ко мне была лишь маской, под которой пряталась безумная любовь, отсюда и цветы, и волнение… но я быстро пришла в себя, и это обнадеживало.

– Не могли бы мы, э-э… Как вы думаете, не могли бы мы присесть? – уныло продолжал он.

Я отвела его на кухню, где Кексик самозабвенно лопал «Вискас», а Виктория притворялась, что заряжает посудомоечную машину.

– Спасибо, Виктория, – новым, твердым голосом сказала я.

Дочь выплыла из комнаты, даже не посмотрев на Саймона, но по дороге бросила на меня укоризненный взгляд.

– Это мой начальник, – сообщила я одними губами, но это не произвело на нее никакого впечатления. Он был просто врагом, представителем вымирающей расы, пережитком патриархального общества.

– Дело в том… – нервно начал Саймон, усевшись на кухонную табуретку.

Нервно! Как поменялись роли! Он вертится как уж на сковородке! Если бы я была способна предвидеть в тот день, когда он заставил меня умолять о пощаде, сидя напротив него за огромным полированным столом, что однажды он будет торчать у меня на кухне, извиваясь как червяк!

– Дело в том, Элисон, что я хочу поговорить с вами об этом стрессе из-за переутомления на работе.

– Вы не можете перестать платить мне! – немедленно отозвалась я, и в моем голосе было гораздо больше уверенности, чем в душе. И, сказав это, я с удивлением поняла, что внезапно обрела уверенность. Первый раз в жизни я была в лучшем положении. У меня имелось несколько значительных преимуществ, а именно:

1) это был мой дом;

2) Саймон сидел, я стояла;

3) это была моя кухня.

Моя кухня. Мое царство, где я провела чуть ли не всю свою проклятую жизнь, пока чистила картошку и кормила кота, готовила обед детям и мыла раковину, выбрасывала мусор и мазала маслом хлеб, жарила яичницу и разбирала сумки с продуктами, пила кофе и… ну, вы понимаете. И кроме того:

4) на кухне я храню ножи.

Нет, не поймите меня неправильно. Я не думала, что мне понадобится нож. Я не до такой степени спятила, чтобы воткнуть Саймону в спину хлебную пилку или перерезать горло ножиком для разрезания грейпфрута. Но меня как-то обнадеживало, что они были рядом. Мысль о ножах всегда успокаивала меня, когда я сидела в одиночестве на кухне и пила кофе, если Пола не было дома, а дети уже спали. В моей кухне достаточно острых ножей, чтобы справиться со всей русской армией, если она начнет вторжение в Англию.

– Вы не можете перестать платить мне! – повторила я и, скрестив руки на груди, посмотрела на Саймона через кухонный стол. – Я больна, и у меня есть справка от врача.

– Я знаю, – сказал он. – И поверьте, мы не собираемся прекращать выплаты.

Мне не нравился этот новый, нервный, вертлявый, до жути искренний и приносящий цветы Саймон. Мне вообще все это не нравилось. Я совсем-совсем не доверяла ему и очень-очень злилась. Я смотрела на него и вспоминала, как он обошелся со мной в тот день в своем кабинете – такой высокомерный, такой заносчивый, такой увольняющий… Мне хотелось вышибить из него дух. Или все-таки ткнуть ножиком для разрезания грейпфрутов?