– Они убивают вредителей, – сухо сказал он.

– Пол, но ты же не серьезно, правда? Я понимаю, ты просто хочешь отомстить мне за то, что я дразнила Линнетт, но это правда не смешно…

– Нет. Не смешно.

– Ну, иногда я говорю такие вещи. Это просто… разрядка. Для чувств. Бог мой, нельзя же винить меня за то, что я чувствую! Но это ведь только так, пустой звук. Неужели ты считаешь, что я способна всерьез навредить кому-то…

– Обычно нет.

– А это что должно означать?

– Ну, как все тебе говорят, сейчас ты ведешь себя не совсем нормально. Это не вполне ты, понимаешь?

Я уставилась на свои ноги. Они выглядели вполне нормальными. Руки и плечи тоже вроде не изменились. Живот, конечно, толще, чем нужно, но все равно он мой. Я – это я. Я не изменилась! Я же не превращаюсь в монстра по ночам, правда?

– Но ты не… не собираешься никому об этом рассказывать? – тихо спросила я. Голос у меня дрожал.

– Пока нет, – буркнул Пол.

Пока нет. Это прозвучало как угроза. Пока нет, но я могу. Могу рассказать газетчикам, местной радиостанции, полиции.

Я содрогнулась. Полуночный стук в дверь.

– Миссис Бриджмен? Жена мистера Бриджмена, ныне проживающего у Линнетт из частной больницы? Мы арестовываем вас по обвинению в попытке убийства путем отравления черно-белого кота и худой рыжеволосой женщины. Вы не обязаны отвечать на вопросы, но…

– Я этого не делала! – завизжу я. – Я люблю этого кота! Он мой единственный друг в целом мире! Спросите его! Давайте, спросите его! Он скажет, как я его люблю, как я разговариваю с ним, когда кормлю его «Вискасом», как я глажу его, когда он прыгает мне на колени, как я возила его к ветеринару, когда он заболел…

И не смогла заплатить за лечение.

– Единственным свидетелем защиты, – скажет судья на суде, – является черно-белый кот, который отказывается отвечать на вопросы.

– Принес ли кот присягу?

– Он не хочет класть лапу на Библию, милорд.

– Арестуйте это животное за неуважение к суду!

– Кексик! – закричу я, когда его уведут в цепях, жалобно мяукающего.

– Вы не получите кекс там, куда вы отправитесь, – рявкнет тюремщик, и меня увезут в «воронке», а вокруг будет толпиться народ, они будут заглядывать в окна и кричать на меня.

«Отравительница средствами от вредителей!» – будут вопить заголовки таблоидов. «Женщина испытывала отраву для любовницы мужа на собственном коте!»

И все защитники прав животных в стране будут посылать мне в тюрьму злобные письма, и меня переведут в одиночную камеру, чтобы оградить от меня других заключенных, которые не захотят терпеть рядом с собой человека, способного отравить кота. Никто не будет скорбеть о Линнетт, кроме Пола, который посвятит остаток жизни борьбе за ужесточение моего приговора. Я буду чахнуть в тюрьме, медленно теряя рассудок, перестану разговаривать с людьми и только иногда буду рыдать и кричать: «Кексик!» Какой-нибудь мягкосердечный посетитель сжалится надо мной и принесет мне кусочек фруктового десерта, и не сможет понять, почему я брошу его на пол и начну топтать ногами, продолжая призывать Кексика, моего единственного друга, который мог бы спасти меня, если бы умел говорить…

– Что? – рявкнул Пол.

– Если бы только он умел говорить, – повторила я, с удивлением обнаружив, что говорю вслух. – Кексик. Он бы сказал тебе, что я не давала ему яда.

– Извини, Элли. Коты не умеют говорить, – резко сказал он, поднимаясь на ноги. – Потому-то ты и попробовала на нем эту дрянь, да?

Я уставилась на него:

– Пол! Но ты же не думаешь?..

– Я пойду, – отрезал он.

Гундосая Николя, кажется, удивилась, услышав мой голос.

– Ах, да! Элли! – сказала она, как будто забыла, кто я такая. – Как дела? Вы… э-э… повредили спину или что-то в этом роде, да?

– Нет. У меня был стресс, – твердо ответила я, страстно желая добавить «от переутомления на работе», но не осмеливаясь сделать это.

– Ах, да. Ну и как ваш стресс?

Она не могла бы говорить менее заинтересованно, даже если бы постаралась. Возможно, Саймон как раз целует ее в ушко.

– Мне уже лучше, спасибо, – с достоинством ответила я. – Я выйду на работу в понедельник.

– Правда? Вы уверены?

Мне не понравился ее тон. Они должны были ожидать моего возвращения. Три недели как раз истекали.

– Конечно, я уверена, – сказала я, стараясь придать своему голосу оптимизм.

– А доктор вас уже выписал?

– Он сделает это завтра. Я иду на прием утром. Так что ждите меня в понедельник.

– Тогда окажите мне одну услугу, Элли. Позвоните еще раз, когда придете от доктора, хорошо? – Николя говорила мягким, низким голосом, как будто имела дело с ребенком, страдающим глухотой. – Тогда мы все обсудим.

Все обсудим? Что обсудим? И какого черта я загнала себя в ситуацию, когда мне приходится что-то обсуждать с жалкой секретаршей?

– Мне бы хотелось поговорить с Саймоном, – твердо заявила я. – Немедленно.

Если только он в силах вылезти из-под твоей юбки.

– Извините, Элли, – ласково пропела Гундосая Николя. – Его сейчас нет на месте.

Ну конечно.

– В таком случае, я позвоню ему позже, – сказала я.

– Да, так будет лучше всего. Позвоните, когда повидаетесь с доктором. Хорошо, Элли? Тогда и обсудим всё как следует.

Остаток дня я потратила на обдумывание вопроса, что такое «всё» и почему его нужно обсуждать «как следует». В конце концов, я не выдержала и позвонила по прямому номеру в мой собственный кабинет. Лиз с удовольствием успокоит меня и уверит, что ничего страшного не происходит. Она, по крайней мере, будет счастлива услышать, что мне уже лучше. Она будет ждать моего возвращения на работу, верно ведь? Я улыбнулась, уже предвкушая ее радость.

– Только не переутомляйся в первые дни, – скажет она. – Начинай не торопясь и позволь мне отвечать за тебя на звонки и готовить тебе чай…

– Добрый вечер. Чем я могу быть полезной? – сказал странный голос, прерывая мои сладостные мечты.

– Э-э… простите… кто это? – проблеяла я.

– Трейси Макмарн, временный секретарь. Чем могу помочь?

– Ничем! – огрызнулась я. – А Лиз здесь?

В холодной, оскорбленной тишине она переключила звонок.

– Алло? – тревожно сказала Лиз, которую, без сомнения, предупредили, что ей звонит какая-то сумасшедшая.

– Лиз, это я, Элли! Кто эта мерзкая Трейси и что она делает в моем кабинете?

– Привет, Элли! Как ты? Тебе лучше?

Смешно, но голос Лиз очень походил на голос Николя.

– Я в порядке, спасибо. Но кто…

– Ты хорошо провела время в Корнуолле? С сестрой? Погода была хорошая?

Я чувствовала себя ребенком, лежащим в коляске, в то время как взрослые наклоняются над ним и агукают. Вот-вот начнут мурлыкать колыбельную.

– Да, это было здорово, спасибо. Но кто…

– И ты чувствуешь себя лучше? Как будто из отпуска? Красивая и загорелая?

Да, а еще мне пятьдесят лет и я способна понимать предложения, состоящие более чем из пяти слов. И я хочу получить ответы.

– Лиз, – громко сказала я, – кто меня заменяет? Трейси Мак-как-там-ее? Сколько она уже работает и сколько еще планирует оставаться?

– Да, Трейси отлично справляется, – сообщила Лиз тем же тоном, который я использовала, когда мои дочери в первый раз шли в детский сад. – Она просто чудесно справляется. Правда, Трейси?

Вообще-то это я плачу за звонок, а не твоя проклятая Трейси. Могла бы поговорить с ней позже.

– Что, поставила на мой стол свои семейные фотографии? – с горечью спросила я. – И ящики уже вычистила?

– Ну, она прекрасно справляется, – весело прощебетала Лиз, совершенно игнорируя меня. – Она уже знает большинство клиентов. Правда, Трейси?

Я ненавидела ее. Сука.

– Ходит с тобой в паб по пятницам, так, что ли? – настаивала я, стиснув телефонную трубку.

– Да-да, мы часто выпиваем вместе. Правда, Трейси?

– И она наверняка ищет постоянную работу, да?

– Ну, всегда ведь надеешься, что подвернется местечко. Правда, Трейси?