Сразу после ухода инспектора сенсацию произвел приход Сидни Баттеруика. Само по себе это никого не взволновало бы, но пикантности визиту придало сообщенное горничной из столовой обстоятельство, что раньше он звонил миссис Хаддингтон и просил разговора, а на просьбу оставить сообщение ответил, что никакого сообщения оставлять не станет, и бросил трубку. Не располагая инструкцией не впускать Баттеруика, Фримби проводил его наверх, в гостиную, где миссис Хаддингтон, за полчаса до того закончившая чаепитие, пыталась убедить дочь, что идти вечером на прием с коктейлями ей было бы совершенно неприлично. Синтия уведомила мать, что любая попытка ограничить свободу сведет ее с ума, когда в комнате появился Баттеруик, тоже в лихорадочном состоянии. Пренебрегая приличиями, он заговорил прежде, чем Фримби успел доложить о нем:

— У меня к вам разговор, миссис Хаддингтон!

Никогда еще Фримби так не хотелось найти предлог, чтобы задержаться. Но такового не существовало. Чайный столик вынесли. По случаю тусклого февральского денька он сам в четыре часа задернул во всех гостиных шторы. В камине ярко горел огонь. Не нашлось даже полной пепельницы. Дворецкий был вынужден удалиться на лестничную площадку, а оттуда через две минуты к себе, поскольку Синтия, используя возможность ускользнуть от материнской опеки, вышла из гостиной и сильно удивилась, застав перед дверью его. Он смог поведать миссис Фостон совсем немного: Баттеруик спросил миссис Хаддингтон, зачем та, черт возьми, наврала про него полицейским. Она ледяным тоном ответила, что не понимает его, а он в ответ закричал: «Вы все отлично понимаете! Хотелось бы мне знать, зачем вы бросаете на меня тень подозрения, будто я виновен в смерти Дэна!»

Через четверть часа — Баттеруик еще не выходил от миссис Хаддингтон — Фримби открыл дверь новому посетителю — лорду Гизборо. Утром дворецкий слышал разговор миссис Хаддингтон с ним по телефону и ждал его прихода. Лорд Гизборо звонил с целью предложить Синтии провести вместе еще один вечер, на что миссис Хаддингтон ответила, что ей самой срочно нужно с ним поговорить и она будет рада, если он найдет возможность заглянуть к ней во второй половине дня. Миссис Фостон заметила, что мадам давно пора научить его светлость уму-разуму, а мисс Мапперли уточнила, что старая-то устроит ему взбучку за то, что он задерживает мисс Синтию допоздна.

Поскольку лорд Гизборо был без шляпы, черная шевелюра растрепалась сильнее обычного, но это, похоже, волновало его не сильнее, чем отсутствие перчаток и трости. Он отверг попытку Фримби помочь ему снять пальто и прочитал ему краткую лекцию на предмет всеобщего равенства, что заставило дворецкого сильнее его презирать. Он зашел еще дальше и попросил Фримби не докладывать о нем хозяйке, но это возмутительное предложение дворецкий отмел и стал молча подниматься по лестнице, опередив его светлость.

В этот момент дверь на лестничной площадке над ними открылась, и стал слышен голос Баттеруика, заверявшего миссис Хаддингтон, что ничто теперь не принудит его появиться в ее доме. После этого он ринулся вниз по лестнице и чуть не врезался во Фримби. Обругав дворецкого, он увидел лорда Гизборо, занесшего ногу на первую ступеньку, покраснел, смущенно пробормотал извинение и кинулся мимо него в холл. Фримби, немного поколебавшись, завершил величественное восхождение, распахнул дверь в гостиную и объявил о приходе его светлости.

— А, лорд Гизборо! Рада, что вы смогли уделить мне несколько минут, — проговорила миссис Хаддингтон, вставая с дивана и протягивая ему руку.

Было ясно, что визит обойдется без драм, поэтому Фримби удалился, готовый при необходимости подать Баттеруику пальто. Однако внизу он его уже не застал. О Баттеруике напоминала лишь ротанговая тросточка, которую он, видимо, забыл от волнения. Фримби спустился в свою комнату и устроился поудобнее, чтобы погрузиться в чтение вечерней газеты. Не позднее чем через полчаса его потревожил сильный хлопок входной двери, от которого содрогнулся весь дом. Позвонили из гостиной. Фримби встал с кресла, привел в порядок волосы и галстук и поднялся на второй этаж. Он не торопился, поскольку был грузным мужчиной, к тому же берег свое достоинство. В пути услышал голос хозяйки, спрашивавшей, не собирается ли он потратить целый день на то, чтобы явиться на звонок. Не дав ему времени на ответ, она продолжила самым едким тоном, какой только имелся у нее в запасе:

— Лорд Гизборо изволил нас покинуть. Имейте в виду, впредь для его светлости меня нет дома! Когда бы он ни позвонил, отвечайте, что ни я, ни мисс Синтия к телефону не подойдем. Вы хорошо меня поняли?

Дворецкий был далек от понимания того, что вызвало столь стремительную перемену, однако ответил с поклоном:

— Конечно, мадам.

— И передайте мисс Бертли, что я хочу ее видеть, прежде чем она уйдет.

— Мадам, мисс Бертли ушла четверть часа назад, в шесть часов, — доложил Фримби.

— Все эти профсоюзы с их правилами! — фыркнула миссис Хаддингтон и неприязненно усмехнулась. — Что ж, прекрасно! Можете нести в верхнюю гостиную коктейли.

Фримби опять поклонился, борясь с желанием заметить, что он и так намеревался принести коктейли, и если хозяйке захотелось коктейлей за полчаса до положенного времени, то она их получит, а свои неизбежные при этом соображения он оставит при себе.

— А еще, — крикнула миссис Хаддингтон, — я потеряла свою бриллиантовую брошь!

Дворецкий расправил плечи:

— Неужели, мадам? Крайне опечален и могу вас заверить…

— Я не обвиняю вас в воровстве! Застежка разболталась и, наверное, расстегнулась. Я просто сообщаю вам, что она где-то в доме и должна найтись при утренней уборке.

— Непременно, мадам. Я сам поставлю в известность служанок, — промолвил Фримби, готовясь к спуску.

Когда он принес поднос с коктейлями в гостиную, там было пусто. Пока Фримби поправлял подушки и приводил в порядок камин, с третьего этажа спустилась миссис Хаддингтон. Ее лоб был нахмурен.

— Не знаете, мисс Синтия ушла?

— Не могу сказать, мадам.

— Она не просила вас вызвать такси?

— Нет, мадам. Я не видел мисс Синтию.

— Что ж, видимо, сидит в будуаре, — продолжила миссис Хаддингтон.

В спальне дочери она заметила признаки быстрого переодевания и хотя не исключала, что Синтия всего лишь переоделась в вечернее платье, подходящее для дома, считала более вероятным, что дочь сбежала в новом смелом наряде на запретный прием.

В будуаре было темно. Миссис Хаддингтон закрыла дверь и, видя, что Фримби спустился следом за ней, произнесла:

— Мисс Синтия ушла. Сообщите Гастону, что к ужину я ее не жду, если она не вернется до восьми часов. Боже правый, кто там опять?

— Сказать, что вас нет дома, мадам? — осведомился Фримби, готовясь спуститься в холл и открыть дверь.

— Да. То есть нет! Если это леди Нест, сэр Родерик, мистер Харт, кто-либо еще, я их приму. — И она отошла в сторону, чтобы из двери ее не было видно.

Гость не принадлежал к перечисленным персонам. Однако миссис Хаддингтон, услышав с лестничной площадки ровный голос Годфри Паултона, вышла на свет и промолвила светским тоном:

— Мистер Паултон! Приятный сюрприз! Я как раз говорила дворецкому, что никого не приму, но вы — всегда желанный гость! Дорогая леди Нест не с вами?

Паултон отдал Фримби перчатки и шарф и ответил, задрав голову:

— Добрый вечер, миссис Хаддингтон! Нет, супруга не со мной. Буду очень признателен, если вы уделите мне несколько минут.

— Разумеется! — сказала она, не переставая улыбаться. — Надеюсь, вы не принесли дурных вестей о ней?

Он двинулся к ней вверх по ступенькам. Не ответив на вопрос, он сказал:

— Мы можем побеседовать наедине? Надеюсь, я вас долго не задержу.

Миссис Хаддингтон открыла дверь в будуар.

— Вы меня встревожили, мистер Паултон! Входите! Здесь нас никто не потревожит. Знаете, я весь день беспокоюсь за леди Нест. Так на нее не похоже — даже мне не позвонить!

Он проследовал за ней в комнату и закрыл дверь. Фримби вернулся вниз, где, встретив мисс Мапперли, сообщил, что назревает нечто необычное.