Я не буду подробно останавливаться на деталях. Отравление сильным раствором соляной кислоты (оказалось, это была она) – один из наиболее мучительных видов смерти. В тот момент, когда я склонилась над ней, чтобы сделать инъекцию, она сделала отчаянную попытку что-то сказать. В этом дававшемся страшными усилиями шепоте я смогла различить лишь два слова: «Окно... сестра, окно...»

И это было все, ничего добавить она уже не смогла и сникла.

Я никогда не забуду эту ночь. Прибытие доктора Райлли. Прибытие капитана Мейтленда. И наконец, с рассветом – Эркюля Пуаро.

Это именно он взял меня тихонько за руку и отвел в столовую, где заставил сесть и выпить чашку хорошего крепкого чаю.

– Ну вот, mon enfant[43], – сказал он, – так-то лучше. Вы утомились.

И тут я разрыдалась.

– Это страшно, – всхлипывала я. – Это был какой-то кошмар. Такие страдания! А ее глаза... О мистер Пуаро, ее глаза...

Он похлопал меня по плечу. Женщина не могла бы быть ласковее.

– Да, да – не думайте об этом. Вы сделали все, что могли.

– Это была какая-то едкая кислота.

– Это был сильный раствор соляной кислоты.

– Вещество, которым промывают горшки?

– Да. Мисс Джонсон, вероятно, выпила его, как следует не проснувшись. Если не сделала это намеренно.

– О мистер Пуаро, какая гадкая мысль!

– Это же возможно, в конце концов, как вы думаете?

Я поразмышляла с минуту, потом решительно покачала головой.

– Не верю. Нет, ни за что не поверю. – А потом сказала: – Я думаю, она обнаружила что-то вчера днем.

– Что вы сказали? Она что-то обнаружила?

Я повторила ему любопытный разговор с ней. Пуаро слегка присвистнул...

– La pauvre femme[44]. Так она сказала, что хочет подумать, а? Вот и подписала себе смертный приговор. Если бы только она это сказала тогда, сразу. Повторите-ка мне еще раз ее слова.

Я повторила.

– Она поняла, что кто-то смог зайти снаружи незамеченным? Ну, ma soeur, давайте поднимемся на крышу, и вы покажете мне, где она стояла.

Мы поднялись на крышу вместе, и я показала Пуаро место, где стояла мисс Джонсон.

– Ну и что же? – сказал Пуаро. – Что я вижу? Я вижу полдвора и арку, вижу двери чертежной, фотолаборатории и лаборатории. Был кто-нибудь во дворе?

– Отец Лавиньи как раз проходил по направлению к арке, а мистер Рейтер стоял в дверях фотолаборатории...

– И все же я никак не могу понять, как кто-то мог войти снаружи, никем не замеченным... А вот она поняла... – Он остановился и кивнул. – Sacre nom d'un chienva![45] Что же она поняла?

Всходило солнце. Вся восточная часть неба была буйством розового, оранжевого и светло-жемчужного цветов.

– Какой красивый рассвет! – тихо сказал Пуаро.

Река кружила слева от нас, и Телль стоял, обрамленный золотым светом. На юге были видны цветущие деревья и мирные возделанные поля. Водяное колесо тяжело постанывало в отдалении – слабый неестественный звук. На севере – стройные минареты и клочковатая ослепительная белизна Хассаньеха.

Было невероятно красиво.

И вдруг рядом со мной послышался тяжелый вздох Пуаро.

– Дурень, глупец я, вот кто, – проворчал он. – Ведь все так просто, совершенно просто.

У меня не было времени спросить Пуаро, что он имел в виду, потому что нас позвал капитан Мейтленд и попросил спуститься вниз.

Мы заторопились вниз по лестнице.

– Послушайте, Пуаро, – сказал он. – Вот ведь какая история. Монах-то исчез.

– Отец Лавиньи?

– Да. И заметили это только сейчас. Кому-то вдруг пришло в голову, что его единственного из партии не видно, кинулись: кровать нетронута, и никаких его признаков.

Все было, как в дурном сне. Сначала смерть мисс Джонсон, теперь исчезновение отца Лавиньи.

Вызвали и допросили слуг, но они не смогли пролить света на загадку. Видели его в последний раз накануне около восьми вечера. Он сказал, что пойдет прогуляется снаружи перед сном.

Никто не видел, чтобы он возвратился с прогулки.

Большие двери были закрыты и заперты на засов в девять часов, как обычно. И никто не помнил, чтобы их открывали утром. Из двух боев, обслуживающих дом, каждый полагал, что дверь, должно быть, отпер другой.

Возвратился ли вчера вечером отец Лавиньи? Обнаружил ли во время своей прогулки что-нибудь подозрительное и ушел выяснять это или стал третьей жертвой?

Капитан Мейтленд мерно вышагивал по двору, когда появился доктор Райлли с мистером Меркадо позади.

– Привет, Райлли. Есть что-нибудь?

– Да. Раствор взят отсюда, из лаборатории. Я только что проверил количество с Меркадо. Это соляная кислота.

– Из лаборатории, а? Она была закрыта?

Мистер Меркадо покачал головой. Его руки тряслись и лицо дергалось. Он выглядел, как развалина.

– Такого никогда не было, – сказал он, заикаясь. – Видите ли... сейчас... все время ею пользуемся. Я... никто бы никогда не подумал...

– Помещение закрывается на ночь?

– Да, все комнаты запираются. Ключи висят в общей комнате.

– Значит, если бы у кого-то был ключ, он мог бы достать кислоту?

– Да.

– И это самый обыкновенный ключ, я полагаю?

– Да.

– А нет ли таких данных, что она сама взяла ее из лаборатории? – спросил капитан Мейтленд.

– Она не брала, – громко и уверенно сказала я.

Я почувствовала предупреждающее прикосновение к моей руке. Позади меня стоял Пуаро.

А потом произошло нечто очень неприятное.

И даже не то чтобы неприятное, а просто нелепость, отчего это выглядело еще хуже.

Во двор въехала машина, и из нее выскочил маленький человек. На нем были пробковый шлем и короткая толстая куртка.

Он подошел прямо к доктору Лейднеру, который стоял рядом с доктором Райлли, и сердечно пожал ему руку.

– Vous voila, mon cher![46] – крикнул он. – Рад вас видеть. Я проезжал этой дорогой в субботу днем, ездил к итальянцам в Фуджиму. Ходил к вам на раскопки, но не увидел ни одного европейца, и увы! Я не говорю по-арабски. Сегодня утром я выехал из Фуджимы в пять, в два часа здесь у вас, а потом я догоню транспортную колонну. Eh bien[47], как идет сезон?

Это было непереносимо.

Неудивительно, что доктор Лейднер слова не мог сказать от изумления и посмотрел с мольбой на доктора Райлли.

Доктор оказался на высоте.

Он отвел маленького человека (он, как я позже узнала, был французским археологом по имени Верье, который вел раскопки на греческих островах) и объяснил ему, что у нас случилось.

Верье ужаснулся. Он последние дни находился на раскопках итальянцев, вдали от цивилизации, и ничего не слышал.

Он без конца извинялся и наконец крупными шагами подошел к доктору Лейднеру и сердечно обеими руками пожал ему руку.

– Какая трагедия! Бог мой, какая трагедия! У меня нет слов. Mon pauvre collegue[48].

И, покачав головой в последней неудачной попытке выразить свои чувства, маленький человек забрался в свою машину и укатил.

Как я уже заметила, этот небольшой комический инцидент оказался крайне неприятным в нашей трагической ситуации.

– Теперь завтракать, – твердо сказал доктор Райлли. – Да-да, я настаиваю. Лейднер, вы должны поесть.

Несчастный доктор Лейднер был прямо развалиной. Он пришел с нами в столовую. Здесь на столе уже была поминальная трапеза. Я думаю, горячий кофе и яичница хорошо подействовали на всех, хотя никому, в общем-то, не хотелось есть. Доктор Лейднер выпил кофе и сидел, рассеянно вертя в руках бутерброд. Лицо у него от переживаний и суеты стало серым.

После завтрака капитан Мейтленд приступил к делу. Я рассказала, как проснулась от странного звука и пошла в комнату мисс Джонсон.