Но самый громкий стон издал Вархар, когда не смог оторвать от игрушечного чайника, намертво вделанного в столешницу… бабу. Куклу нарядили в сарафан цвета фуксии, с кружевами и рюшами везде, где можно и даже… хм… там, где нельзя. Русую голову ее венчал кокошник, усыпанный блестками, как зимняя улица – снегом. Даже мне захотелось сощуриться.

Вархар несколько минут кружил возле фигурки, как ворон вокруг добычи. Потом схватил, дернул и… ничего. Стол приподнялся над полом вместе с куклой. Когда во взгляде Вархара полыхнуло возмущение, я подскочила к окну и пошире распахнула ставни. Фуф. Успела. Хотя бы стекла спасла!

Вархар издал рев раненого мамонта. Схватил стол и отправил в окно. Оттуда послышался треск, грохот и дикое мяуканье. Думаю, местные коты тоже еще помнили Вархара – скорее всего зверушки передавали легенды о нем из поколения в поколение. В их нечленораздельных криках так и слышалось:

– Мяуон мяувернулся… Мяужас…

К окну грустно прислонились тонкие ветки ближайших деревьев, перебитые столом. Тот срикошетил о соседнее здание и полетел куда-то в сторону. Я проследила за стремительным полетом.

Стол перемахнул через дальний корпус и повис на башне, на голове мускулистого джентльмена. Бронзовый мужчина стоял на одной ноге прямо на башенном шпиле, а другую поднял вверх, как девушки из группы поддержки. Раньше на голове статуи красовалась элегантная шляпа. Но она совершенно не сочеталась ни с тогой, похожей на римскую, ни с сандалиями, похожими на греческие, ни тем более – с позой, похожей на йоговскую. Зато теперь шляпу полностью скрыл стол, и баба на нем улыбчиво подмигивала прохожим.

Кажется, радости ее не было предела. Еще бы! И от Вархара далеко и у всех на виду.

Я уже почти вышла из ступора и намеревалась примерно отчитать скандра. Только въехал и сразу крушит уютное гнездышко! Ну и что, что квартира похожа на домик для куклы Барби? И в сараях живут!

Хотя что-то подсказывало мне, что Вархар как раз предпочел бы самый захудалый сарай местному розово-ванильному безобразию.

Я уже открыла рот, чтобы излить на скандра всю силу воспитательной беседы, а попросту пригрозить ему воздержанием, если не утихомирится.

Пока это был самый надежный способ воздействия. Кроме ночевки у подруги, конечно. Но желание резко отпало.

– Ничего-ничего! Нам давно требовался флюгер, – успокаивал кого-то во дворе Гвенд. – Я понял, что стол и статуя оплавились и прилипли друг к другу. Зато что-то новенькое в архитектуре. Не переживайте так. Остальным внушим, что это такое новомодное украшение. Кто не поверит – внушим дважды. Если расплавятся мозги, внушим, что так и было. Да, и родственникам тоже.

От возмущения у меня слова застряли в горле. Я открывала рот, но выдавить ничего путного не выходило. Вот тебе и раз! Ничего себе галантные и интеллигентные «внушатели» в белом! Чужими мозгами распоряжаются как мешками с картошкой!

– Ты поняла, какие мы добрые? – прокомментировал мое потрясенное лицо Вархар. – Мы мозги не плавим. Никогда! – Он гордо вскинул голову и бровь с родинками тоже. – Мы даем легкую встряску… У вас она называется потрясение мозга. Ой, сотрясение, конечно, сотрясение.

– А как же мои ромашки? – раздался истеричный мужской возглас за окном. – На них упали ветки деревьев, осыпалась листва, и приземлились коты…

Видимо, обладателя этого голоса и успокаивал Гвенд. Вархар принялся за ревизию холодильника, а я выглянула наружу. Женское любопытство, как же без него.

Под окном стоял изящный истл. Я даже не думала, что расу людей-львов можно довести до такого состояния.

Его грива была выбрита так, что теперь ничем не отличалась от обычной человеческой шевелюры. Расчесанный, уложенный и обильно покрытый лаком хвост на затылке напоминал прическу подиумной модели перед выходом. На мускулистой, но непривычно стройной фигуре как влитой сидел зеленый бархатный пиджак с кружевными манжетами и воротом. Я начинала всерьез опасаться, что и аудитории тут тоже сплошь драпированы кружевами и рюшами. На партах нет места для студенческих тетрадей из-за купидонов, птиц и сердечек, а лабораторные установки слепят мириадами пайеток. Должно быть, ребята занимаются в черных очках.

Бархатные брюки истла выглядели слишком короткими – между ними и ботинками из крокодиловой кожи нескромно выглядывали скромные носки.

Что-то нежно-бежевое и, конечно же, с кружавчиками. Да-а-а. Тяжело тут пришлось Вархару в его прошлый визит.

И вот стоило мне так подумать, скандр вихрем вылетел из кухни и надрывно прокричал:

– Ольга! Ты представляешь, из всех блюд только половина мясные! Да они с ума посходили! Я жрать траву не буду! Слышал от женщин твоей Зейлендии, что все мужики типа козлы… Но не думал, что заблуждение докатилось и до этих краев.

С этими словами Вархар помчался к окну с целой горой пластиковых емкостей в руках. И прежде чем я успела его остановить, выкрикнуть хотя бы одно возражение, с размаху выбросил «траву» наружу. И все бы ничего, но несколько полупрозрачных коробочек приоткрылись в полете.

Теперь я поняла значение слова – вешать лапшу на уши. Несмотря на возмущение от столь вопиющего разбазаривания еды, смех так и рвался из горла.

Зеленая, розовая и белая лапша обильно повисла на ушах, прическах и плечах истла с Гвендом.

Спутник проректора поднял голову, увидел Вархара, покачнулся и простонал:

– Господи! За какие грехи?! Он вернулся…

Истл воздел очи к небу и, не дождавшись ответа, упал в обморок.

– У нас народ… э-э-э… чувствительный… к макаронам… – растерянно промямлил Гвенд. Закинул истла себе на плечи и потащил куда-то в сторону.

– Да погоди ты! – Вархар перегнулся из окна и дернул за пиджак истла. В его руке осталась… сверкающая всеми цветами радуги муха-брошь, разумеется, вместе с куском ткани. – Ой, – улыбнулся Вархар Гвенду, и на лице проректора отразилась гримаса неподдельного ужаса. – Я думал, муха села.

Истл приоткрыл глаза, посмотрел на плечо – из огромной дыры в бархате торчали куски розовой шелковой подкладки – и снова упал в обморок.

– Видишь! – ткнул пальцем в понурую фигуру Гвенда Вархар. – Это они только внушили себе, что устойчивы к стрессу. Слюнтяи.

Если бы не речь сальфа о поджарке мозгов, я не преминула бы возмутиться очередным вандализмом скандра. Как минимум объяснить, что принимающую сторону нужно постепенно погружать в прелести варварской жизни. Чтобы не побросали манатки и не сбежали с насиженных мест куда глаза глядят. Кто ж тогда руководить Академией останется? Но после рассуждений Гвенда у меня отпало всякое желание отчитывать Вархара.

Теперь я понимала, почему любимый так не хотел сюда ехать, и даже немного устыдилась собственного упрямства.

Настолько ближе и понятнее казался мне Вархар с его варварским благородством и понятиями о чести, чем утонченные поганцы с трусливой и подлой моралью, что рылись в чужих мозгах, как в собственном кармане!

Что ж… мой скандр научит их уважать чужие мозги. Он педагог от бога, правда, вопрос от какого. Боюсь, что от какого-нибудь дикого бога-воителя.

Потом попробую утихомирить Вархара. Когда наестся. Судя по всему, скандр уже не надеялся, что ему удастся это сделать.

И, конечно же, Вархара ждет долгая лекция о том, что нельзя выбрасывать еду. Даже «траву». Даже макароны.

Правда, им немедленно нашлось применение. Над головами Гвенда с истлом закружила пестрая стая птиц, ловко склевывая лапшу.

Проректор неловко отмахивался, прыгал из стороны в сторону, но голодные пернатые не отставали, роняя белые кляксы. Зато когда Гвенд добрался до желанной двери корпуса, макарон на нем уже почти не осталось. Из прически топорщились во все стороны «петухи» – птицы не очень-то церемонились, не знали, с каким уважаемым внушателем имеют дело. Необразованные животные, что с них возьмешь. Из пиджака Гвенда торчали нитки – по той же причине. Хотя после земляных «погон» этот ненавязчивый дизайн уже не так бросался в глаза.