— Йен? — окликнула она его. — Я в кабинете.

Он вошел и широко улыбнулся, увидев, чем она занимается.

— Найдется ли в Англии другая женщина, которая так ухаживала бы за кашей из заплесневелого хлеба?

Салли повернулась, чтобы Йен смог оценить персиковое платье по достоинству. Его улыбка погасла, и он посмотрел на нее так, словно она превратилась в какую-то мерзкую тварь, вроде тех, какие прячутся в сырой земле под камнями.

Испугавшись такой реакции, она пролепетала:

— Что случилось?

— Ничего. — Его щека начала дергаться в нервном тике. — Если не считать того, что я вдруг понял, насколько не пристало молодой леди приходить сюда одной. Не знаю, почему я раньше об этом не подумал! В конце концов, меня ведь растили как джентльмена — пусть я и давно опустился ниже общепринятого уровня!

— С каких это пор визит к врачу стал считаться неприличным? — спросила Салли, стараясь скрыть тревогу под непринужденным тоном.

— Но вы же приходите сюда не как пациентка Вы — молодая привлекательная женщина. Это может испортить вашу репутацию. А что, если наниматели будут недовольны вашими встречами с мужчиной наедине? Вы можете лишиться места.

— Лонстоны — люди очень прогрессивные и придерживаются широких взглядов: их подчиненные имеют право на личную жизнь. Они полагаются на то, что я никогда не сделаю чего-то такого, что пошло бы во вред детям, — возмущенно ответила она. — И кроме того, я собираюсь в скором времени предупредить их о своем уходе. Благодаря пожизненной ренте от леди Джослин мне нет нужды служить у Лонстонов.

Он поставил на стол свой саквояж, стараясь не смотреть на нее.

— Тем более у вас появились основания позаботиться о своей репутации. Мне вообще не следовало разрешать вам сюда приходить.

Дрожащими руками Салли накрыла крышкой кувшин с хлебной смесью.

— Вы хотите сказать, что больше не желаете меня видеть? Мне… мне казалось, что мы — друзья.

Несмотря на все ее усилия, голос у нее задрожал. Прежде Иен никогда не говорил о том, что она привлекательная молодая женщина, и ему не приходило в голову, что в ее визитах есть нечто неприличное. Бог свидетель: она ни за что не стала бы менять свою внешность, если бы предвидела, что это его оттолкнет.

Его голос зазвучал мягче:

— Мы действительно были друзьями, и мне будет очень вас не хватать. — Его шотландский акцент становился все заметнее. — Но мой кабинет в больнице или таверна — неподходящее для вас место. Как часто вам приходится меня дожидаться? Три раза из четырех?

Вопрос был чисто риторический: оба знали ответ. Жизнь медика непредсказуема, и очень часто ему приходится задерживаться из-за какого-нибудь экстренного случая или просто при наплыве больных.

— Я даже не знаю, что хуже — заставлять вас дожидаться меня в таверне или встречаться здесь со мной наедине? — размышлял он вслух. — И то и другое не подобает леди.

В его голубых глазах читалась тревога. Салли ужаснулась при мысли о том, что этот приступ благородства разлучит их навеки. Она в отчаянии выпалила:

— Существует проверенный временем способ, с помощью которого мужчина и женщина могут быть вместе и при этом сохранять респектабельность. Он называется браком.

И она застыла, ужаснувшись тому, что только что сказала.

Йен изумленно воззрился на нее:

— Салли, ты только что сделала мне предложение? Она молча кивнула, сгорая от стыда.

Не решаясь взглянуть на нее, он прошел к окну и стал смотреть на Харли-стрит, где наступающие сумерки не правдоподобно удлинили тени. Ему следовало бы предвидеть, к чему все это приведет Сердце у нее такое открытое, и в нем было столько любви! Нет, он это предвидел, но отказывался думать о последствиях! Присутствие Салли значило для него так много, что он даже самому себе не признавался в том, что на самом деле ему нужно от нее гораздо больше…

— Я когда-то был женат, — резко проговорил он. Сердце у него сжалось от боли. Он уже много лет никому не говорил о своем браке, но время не принесло облегчения.

Салли негромко откликнулась:

— Расскажите мне о ней.

— Мы с Элизой дружили с детства. Прелестнейшее существо, нежное, словно эльф…

На улице стало уже настолько темно, что он видел в оконном стекле отражение своего лица — лица человека, встретившегося с призраком. Он женился еще мальчишкой. С тех пор прошла целая жизнь.

— Я всегда знал, что мне следует посвятить себя изучению медицины. Призвание врача — такое же сильное, как призвание священнослужителя. Я читал книги, выхаживал больных животных, ходил с местным врачом к больным. Но медицина — неподходящее занятие для джентльмена. Элиза была настоящей леди и заслуживала лучшего. Мы поженились после того, как я окончил Кембридж, и поселились в Эдинбурге, где я получил место правительственного чиновника. — Он сделал глубокий судорожный вдох. — Спустя четыре месяца после свадьбы Элиза упала с лестницы в нашем доме. Казалось, она не получила серьезных повреждений. Но уже вечером ей стало плохо. Это было кровоизлияние в мозг. Спустя двенадцать часов она умерла.

— Как это ужасно! — В мягком голосе Салли слышалось только сострадание. — Как это было ужасно — и для вас, и для остальных ее родных!

Он почувствовал, что она стоит совсем близко. И знал, что в ее глазах прочтет только сочувствие, и не был уверен, что сможет это вынести. Она была такой чистой, такой верной — и не сомневалась в том, что он тоже такой!

— Не знаю, нашелся бы в мире такой хирург, который бы смог спасти Элизу. — Собравшись с духом, он повернулся к Салли. — Но одно я знаю твердо: если бы я на ней не женился, если бы доверился зову сердца и стал заниматься медициной, Элиза не умерла бы. Вышла бы замуж за человека, более достойного, чем я, родила бы чудесных детишек и была бы счастлива. Она… она была рождена для счастья.

Салли покачала головой, не соглашаясь с тем, что он сказал.

— Ты слишком строг к себе, Йен. Ты не знаешь, какая судьба ждала бы Элизу, если бы вы не поженились. Но, любя тебя, она могла бы предпочесть четыре месяца счастья с тобой целой жизни без тебя.

— Ее судьбу я знать не могу, — согласился он с горечью. — Но одно знаю определенно: я поступил неразумно, предпочтя любовь призванию. После ее смерти я с головой ушел в изучение медицины, хирургии. Был в кругосветном плавании, служил военным хирургом, повсюду приобретал опыт и знания. Иногда мне кажется, что от докторов мало толку, но бывают ситуации, когда я могу что-то изменить. И в этом вся моя жизнь — что-то менять к лучшему. Брак, деньги, честолюбие — то, что движет большинством мужчин, — это не для меня.

— А одиночество? — Ее вопрос прозвучал очень мягко. Ему мучительно хотелось зарыться в шелке ее волос, найти утешение в тепле ее души. А вместо этого он должен был доказывать ей, насколько он неблагороден, какие грехи совершил вопреки укорам его пресвитерианской совести.

— Конечно, я испытывал одиночество. Иногда мне встречались женщины, которые были благодарны мне за то, что я мог сделать для них самих или их близких, и им хотелось выразить свою благодарность, скажем так, личным путем. Как правило, я отказывался. Ведь меня растили джентльменом. Но порой… Я ведь всего лишь мужчина со слабостями, свойственными моему полу.

Она поняла, о чем он говорит. И тем не менее не отвернулась с отвращением!

— И со всеми достоинствами, свойственными мужчинам. Не забывай об этом, Йен.

Понимая, что должен говорить резко, он сказал:

— Ты благодарна мне за то, что я спас твоего брата. Не совершай ошибки и не путай благодарность с любовью. К его глубочайшему изумлению, она улыбнулась.

— Не считай меня идиоткой, Йен. Конечно, я благодарна тебе за то, что ты сделал. Чтобы спасти Дэвида, я с радостью отдала бы тебе все свои деньги — все до последнего пенни! — Она решительно протянула руку и положила ее ему на плечо. — Но благодарность не заставила бы меня полюбить тебя так, как я люблю. Мою любовь вдохновил ты сам — хороший, плохой или даже глупый, как вот сейчас.