Дусы чем-то напоминали детей. Загадочные четвероногие создания, в которых было что-то от людей и что-то от животных — они были рады служить мри, но те предпочли стать их друзьями, а не хозяевами. Дункан сомневался, что человечество сможет согласиться на подобное. Регулы не смогли.

Он сидел довольный и спокойный, ощущая прикосновения зверей; в ту ночь он не знал, правильно ли было допускать дусов на корабль: теперь это казалось самым верным решением. Дункан неожиданно почувствовал, как в него вливается тепло и в тот же миг узнал, что к нему прикасается малыш… малыш, который был в три раза больше взрослого человека. Размеренное монотонное урчание смывало все страхи Дункана, словно вода, забиравшая соль из почвы Кесрит и уносящая ее в море.

Зверь заглушал страхи, затоплял их.

Испугавшись, Дункан резко качнулся назад, и это не понравилось дусам. Они зафыркали и отошли. Он не смог вернуть их. Стоя поодаль, они рассматривали его маленькими блестящими глазками.

Он почувствовал, как холод наполняет его.

Они пришли по своей воле, использовав Дункана: они захотели… и он открыл им дорогу; и все же он нуждался в них, в них и мри, в них и мри…

Дункан собрался все свои силы и начал взбираться по узкой лестнице, обливаясь потом, и только когда достиг площадки наверху, почувствовал, что весь дрожит. Он взглянул вниз. Один из дусов вздыбился, протягивая к нему лапы. От его рычания, казалось, задрожал воздух.

Дункан толкнул спиной дверь, выскочил наружу и трясущимися руками запер ее за собой. Но бояться было просто глупо. Просто глупо. Дусы использовали его страх. Это было их оружие.

И сейчас они находились там, где хотели: на орбитальной станции Кесрит, рядом с мри. Дункан выполнил все, что они хотели. Он сделал бы это снова, потому что ему были необходимы они, необходимо то незаметное воздействие, которое они могли оказать на мри, давая им спокойствие, облегчая их страдания. Теперь у него появилось подозрение, что он ошибался.

Но он не мог бросить мри на произвол судьбы.

От подобных мыслей Дункана охватывал панический страх; ему казалось, что он в чем-то ошибся. Пройдя десяток шагов, он с опозданием понял, что какой-то человек поздоровался с ним в коридоре, резко развернулся и попытался исправить свою оплошность, но было слишком поздно; человек удалялся. Дункан в смятении двинулся дальше, засунув руки в карманы и сминая в крохотные шарики обнаруженные там записки Боаз и Ставроса.

«Черт тебя возьми, Ньюн!» — с яростью думал Дункан, спрашивая себя, в своем ли он уме, чтобы дать возникнуть даже малейшему подозрению. Дусы, кем бы они ни были, не могли повлиять на его сознание; они действовали на каком-то более низком уровне… обычные инстинкты — с ними вполне можно справиться, если избавиться от своего страха и потребности в зверях. Страх и удовольствие — вот что они использовали для своих вторжений — либо одно, либо другое. Делай им приятное — и будешь чувствовать себя очень хорошо; а дразнить их опасно.

И никто из исследователей этого не заметил. В отчетах о наблюдениях за зверями об этом не было ни строчки.

Возможно, звери не пытались воздействовать на них.

Дункан закрыл дверь своей крохотной каюты рядом с опустевшими теперь каютами мри и начал собираться, складывая одежду, которую совсем недавно распаковал.

Закончив, он подсел к столу и вызвал по интеркому «Сабер».

«Перемещение дусов возможно и необходимо», — передал он командиру «Сабера».

«Оставайтесь на месте, — пришел ответ. И мгновением позже: Немедленно доложить лично командованию „Сабера“.

Казалось бы, в том, что ПлаРа куда-то ведут, не было ничего необычного, но среди членов экипажа уже расползлись слухи. Дункан понял это по устремленным ему вслед взглядам, пока эскорт препровождал его к командованию: его вели, похоже, самым коротким путем, не разрешая ни с кем разговаривать. Даже интерком молчал — совсем уж необычный случай на корабле вроде «Сабера».

Дункана привели к каютам старших офицеров, а не в командную рубку. Здесь он предстал перед самим контр-адмиралом Кохом, командующим боевыми операциями в зоне Кесрит. Для Дункана встреча была не из приятных. К негодованию офицеров регулярной армии, по уставу они были обязаны подчиняться ПлаРам, но последние обычно относились к этим привилегиям с плохо скрываемым презрением: их жизни и служба были слишком коротки, чтобы тратить их на соблюдение устава и вопросы офицерской чести. Дункан ожидал холодного приема, но Кох, похоже, был озабочен чем-то другим; впрочем, на покрытом шрамами лице контр-адмирала это было обычное выражение.

— Рад познакомиться с вами, ПлаР Дункан. — У Коха был акцент уроженца Хэйвена, как у остальных, пришедших на Кесрит вместе с флотом сразу после окончания боевых действий у Элага-Хэйвена.

— Сэр, — отдал честь Дункан; сесть его не пригласили.

— У нас мало времени, — проговорил Кох. — На подходе корабль регулов, «Сигграв». К счастью, это, вроде бы, корабль рода Аланей. Бай Хулаг велел им быть повежливее; и мы, вероятно, должны будем позволить им пристыковаться к станции. Но напугать их ничего не стоит. Поэтому уходите вместе со своими мри как можно быстрее. В ваше распоряжение должен быть предоставлен разведчик «Фокс». Возможно, вы, в отличие от меня, знаете, что делать дальше… — Дункан вдруг понял, что Кох обижен недоверием Ставроса. — «Фокс» сейчас выгружает экипаж: там какое-то недоразумение. «Сигграв» пока что довольно далеко. Вы должны быть готовы вылететь сразу, как только закончится выгрузка.

— Сэр, — заговорил Дункан. — Я хотел бы взять дусов. Я справлюсь с ними и прослежу за их отправкой на «Фокс». Я также хочу, чтобы на «Фокс» были погружены все находящиеся на станции вещи мри, независимо от того, сможете ли вы выделить мне помощь для погрузки или нет.

Кох нахмурился, на этот раз уже не пытаясь скрывать своих чувств.

— Хорошо, — сказал он через некоторое время. — Я отдам необходимые распоряжения. — Он долго разглядывал Дункана, и тот вдруг вспомнил о своем наполовину загорелом лице и понял, что для контр-адмирала кажется куда более чуждым. Перед ним был человек, чья власть не уступала Ставросу, привыкший встречать опасность лицом к лицу и самостоятельно принимать решения, и приказ, согласно которому из-под командования Коха изымался «Фокс», а его экипаж и ученые перегружались на корабль контр-адмирала, не устраивал Коха. Он отнюдь не был похож на человека, который привык мириться с подобным вмешательством.

— Я буду готов в любой момент, сэр, — негромко сказал Дункан.

— Вам лучше немедленно перебраться на «Фокс» и обосноваться там, — сказал Кох. — Когда ваш разведчик уйдет, страсти здесь немного поутихнут. Корабль загрузят всем необходимым; мы постараемся помочь вам и с дусами. Лучше поторопиться.

— Благодарю вас, сэр, — проговорил Дункан. Он повернулся и вышел в коридор, где его поджидал эскорт.

Дункан прикинул, что Кох отдал мри сорок лет своей жизни; контр-адмирал казался достаточно старым для того, чтобы видеть войну с самого ее начала и, без сомнения, не питал любви к этой расе. Ни один из видевших свою планету под пятой регулов жителей Хэйвена, зная, какой ценой ее удалось вернуть назад, не мог спокойно смотреть, как кто-нибудь пытается водить дружбу с регулами или выполнявшими их приказы кел'ейнами мри.

В этом они ничем не отличались от килуванцев, одним из которых был Ставрос; но расположенная на границе исследованной человечеством части вселенной Килува рождала людей совершенно иных. Килуванцы не были воинами; эти упрямые люди посвящали все свое время размышлениям, науке, анализу… Когда планета была захвачена, они рассеялись по разным мирам и почти никто из них не стремился вернуться домой. Жителей Хэйвена понять было легче. Их вела ненависть. И пройдет немало времени, прежде чем они избавятся от этой ненависти.

И после войны оказалось немало людей, подобных Дункану: тех, кто не знал кто они и откуда, были тысячи. Война заменила им мать, она стала смыслом их жизни. Сколько Дункан жил, он всегда помнил войну: от усталой, изможденной женщины она швырнула его в ясли для эмигрантов, а потом, через школу и колледж, где его обучали не торговать или заниматься каким-нибудь ремеслом, а воевать, властно притянула к себе. Акцент Дункана не поддавался идентификации — это была сборная солянка отовсюду, где юноше пришлось жить. У него не было дома. Его верность человечеству не подпитывалась ничем кроме того, что он родился человеком.