Но отдохнув, он снова принялся двигаться, потом опять поднялся на ноги с помощью дуса и еще раз заставил себя пройти те несколько удавшихся ему шагов.

Долгий сон: наверное, прошел день, а может быть, нет; время не имело значения. Оно измерялось лишь появлением пищи и теми периодами, когда Ньюн оставался один, когда он мог пытаться вернуть жизнь своему телу.

Еще сон: в этот день он проснулся, когда Дункана рядом не было; лишь дус составлял ему компанию. Тело болело после упражнений, которые он заставлял себя выполнять, и Дункан по-прежнему не спешил возвращать ему оружие. Некоторое время Ньюн неподвижно лежал в темноте, глядя в освещенный коридор.

Затем он поднялся, на этот раз без помощи дуса, и, твердо ступая, направился в ванную. Умывшись, он не спеша облачился в одежды, которые лежали свернутыми на столе. Напоследок он надел на голову украшенную кисточкой зейдх, козырек которой прикрывал глаза от слепящего солнечного света — оставив, правда, козырек поднятым; и, надев зейдх, застегнул под подбородком мэз, вуаль, деликатно оставленную здесь Дунканом — хотя на корабле не было других землян, а Дункан знал его лицо. В черных одеяниях кела он снова почувствовал себя прежним, и лишь коснувшись принадлежащих ему золотых наград, ощутил боль: тяжелый символ Эдуна Кесритуна с отпечатком раскрытой ладони… на цепочке, как носила этот джи'тэл на своей шее Интель, умершая Мать; и небольшой перстень, прикрепленный к одному из шнуров — в памяти вспыхнули горе и ужас — из рук Матери Элага; и — снова воспоминания, полные недавней боли — маленький символ удачи, джи'тэл в форме листика, которые никогда не вырастали на голой Кесрит — от старшего брата-Кела: и Ньюн вспомнил своих наставников, которые учили его владению оружием и законам Келов.

И он получил их обратно из рук землянина.

Отдыхая, он немного постоял, прислонившись к стене. Дус беспокойно терся об его ногу. Наконец, справившись с дыханием, Ньюн подошел к двери, выглянул и беспрепятственно вышел в коридор. Дус последовал за ним.

После наклонных стен его собственного дома, который сейчас лежал в руинах, или змеящихся тоннелей регулов узкие прямоугольные коридоры показались ему невероятно чуждыми. Тяжелый, наполненный резкими незнакомыми запахами воздух затруднял дыхание. Впереди, дальше вниз по коридору, из дверного проема показалась голова другого дуса. Ньюн остановился в растерянности и едва не упал, когда его собственный дус, оттолкнув хозяина, как ни в чем не бывало направился по коридору навстречу другому дусу.

Ньюн вспомнил. Еще тогда, где-то в затуманенных наркотиками глубинах своего сознания, он чувствовал присутствие второго зверя, успокаивающее и зовущее его. Два дуса, второй — с Мелеин, бывшей кел'е'ен, которая все еще могла касаться одного из зверей.

Прогулка оказалась куда более долгой, чем он предполагал. Оттолкнувшись от стены, Ньюн направился к нужной двери, прислонился к дверному косяку и заглянул внутрь.

Мелеин, госпожа.

Она в самом деле была жива; она спала — полностью облаченная в свою скромную, местами порванную золотистую мантию касты Сенов, которую она продолжала носить. Какой хрупкой она стала, — с болью подумал Ньюн, — какой худой! Кел'ен был единственным, кого следовало мучить, и морить голодом, и сковывать наркотиками… но за что они это сделали с ней?! От вспыхнувшей в нем ярости Ньюн на мгновение ослеп. Дусы застонали и отодвинулись в угол.

Он оставил свой пост в дверном проеме, сделал несколько шагов и опустился на колени у постели, где она спала, повернувшись на бок и подложив под голову руку. Подошли дусы и обступили его; и он коснулся тонких пальцев ее раскрытой ладони.

Ее золотистые глаза открылись, изумленно заморгали. Вначале, казалось, Мелеин была ошеломлена, затем протянула руку и дотронулась до его обнаженного лица, словно желая убедиться, что это не сон.

— Ньюн, — прошептала она. — Ньюн.

— Что я должен делать? — спросил он ее, дрожа от ужаса: ведь он осмелился задать вопрос. Ньюн был лишь кел'еном и не мог решать: он являлся Рукой Народа, а госпожа — его Разумом и Сердцем.

Если она не захочет жить, тогда он убьет ее и себя; но взгляд Мелеин был холодным и ясным — у отчаявшихся людей такого взгляда не бывает.

— Я ждала тебя, — сказала она ему.

Ньюн взял дусов с собой. Они шли впереди него, друг за другом — слишком большие, чтобы идти по коридору бок о бок. Когти неторопливо постукивали по твердому полу. Благодаря своему странному чутью они знали, кого он ищет… знали также, что это не охота за какой-то добычей, которую в конце можно будет убить. И все же, наверное потому, что они шли с Ньюном и, следовательно, тоже охотились, звери были встревожены.

И в небольшом холле, прямо за поворотом, они встретили Дункана.

Дункан, видимо, направлялся, чтобы как обычно проведать их. Оружия у него не было; его не было никогда, с внезапным смущением вспомнил рассерженный Ньюн. Конечно, Дункан мог быть готов к этой встрече и просто проверял их сейчас. Похоже было, что он знает, в чем его собирается упрекать Ньюн. Он спокойно стоял перед дусами и ждал, что Ньюн заговорит или сделает то, что хотел. Он, безусловно, знал, что его жизни угрожает опасность.

— На борту больше никого нет, — Ньюн бросил ему в лицо его собственные слова.

— Да. Я говорил правду.

Дункан был испуган. Близость дусов подавляла его; но он не давал своему страху вырваться наружу, иначе его ждала неминуемая смерть.

— Яй! — одернул дусов Ньюн, пытаясь отвлечь внимание зверей от этого опасного занятия Дункана. Дусы продолжали нервировать его, и страх землянина усилился. Звери уже не могли не обращать на него внимания. — Дункан, — прямо спросил Ньюн, как спросил бы он брата-Кела, — что ты собираешься с нами сделать?

Дункан пожал плечами — обычная манера землян; рот его устало скривился. Лицо его было открыто, он казался смертельно уставшим. Да, порою Дункан бывал наивен, но он вполне мог позаботиться о собственной безопасности, и наверняка знал, что сейчас ему следовало бы сделать так же. Ньюн мгновенно взял себя в руки.

— Я хотел вытащить вас из рук регулов, — сказал Дункан.

— Ты просто попросил своих людей, и они исполнили эту твою прихоть. Ты настолько важен для них, что они все наперебой торопятся тебе угодить?

Дункан не обратил внимания на сарказм Ньюна. На его лице по-прежнему отражалась лишь усталость, и он снова пожал плечами.

— Я один. И я не собираюсь сидеть за пультом управления. Это можешь сделать ты. Но не забывай, что это не военный корабль, мы безоружны и, возможно, уже делаем то, что от нас требуется. Не думаю, правда, что тебе удастся изменить курс: в навигационный компьютер уже загружена курсовая лента.

Ньюн нахмурился. Об этом он, по своей неопытности, даже не думал. Он пристально глядел на Дункана, понимая, что его собственные силы ограничены: их уже с трудом хватало, чтобы просто держаться на ногах. Конечно, он мог дать волю дусам и захватить корабль; но то, что рассказал Дункан, объясняло спокойствие землянина: корабль не подчинялся никому.

— Куда мы летим? — спросил Ньюн.

— Я не знаю, — проговорил Дункан. — Не знаю. Пойдем со мной к пульту управления, и я покажу тебе, что я имел в виду.

В футляре, на пористой прокладке, лежал овоид, сверкающий и прекрасный предмет, единственный в своем роде, святыня. На его поверхности не было заметно ни единого изъяна, хотя Ньюн видел, как тот падал на камни, и лишь боги знали, что ему еще пришлось вынести, чтобы в конце концов оказаться здесь. Не обращая внимания на стоящего рядом Дункана, Ньюн преклонил колени и, протянув руку, с благоговением коснулся гладкой холодной поверхности, словно то была кожа нежного существа.

То был пан'ен, частица души мри, чудо, которое он нес до тех пор, пока мог это делать. Ньюн был готов умереть, чтобы руки ци'мри не коснулись его.

И, побывав у ци'мри, тот вернулся к нему — оскверненный.

Это дело рук Дункана. Больше никто не смог бы отыскать его.