— Будем считать, что я не понял приказа. — Максимов не спускал глаз с лица Гаврилова. — Поясните, а то выйдет, как вчера.

Намек был слишком прозрачным, Гаврилов не мог не понять. Судя по красным пятнам, выступившим на скулах, вчерашние неприятности еще не забылись.

— Для бестолковых поясняю. Сопровождаешь казачка и его телку на тусовку. Крутишься вокруг них весь вечер. Потом сопровождаешь до дома. Возвращаешься на дачу. Все.

— А если его убивать начнут?

— Сегодня не начнут, можешь мне верить.

— А завтра?

— Завтра ты получишь командировочные в фирме «Рус-Ин» и полетишь в Стокгольм.

Максимов кивнул, достал сигарету, прикурил, выдохнув струю дыма в лобовое стекло. Прищурившись, следил за голубоватыми водоворотиками дыма, стекающими по панели к полу.

— Самые тяжелые дни в Абхазии были перед зарплатой, — начал он тихо, словно самому себе. — Обычные бои — ерунда. Там опасность всегда спереди. А вот перед зарплатой надо крутить головой на триста шестьдесят градусов. Потому что бухгалтерия экономию любит. Получишь пулю в спину, на тебе и сэкономят зарплату. Обидно будет до чертиков, а ничего не поделаешь. Ведь, как учил верный ленинец Леня Брежнев, «экономика должна быть экономной».

— Не понял? — Гаврилов насторожился.

— Я потому и жив до сих пор, что за неделю до окончательного расчета начинаю крутить головой.

— Не доверяешь, значит.

— Извините, Никита Вячеславович, нет. На мне висит энное количество миллионов. И пока они лежат на счету в Стокгольме, я сплю спокойно. Но неужели я такой дурак, что, как бобик, по первому свистку принесу их в зубах?

— Без тебя снимем.

— Ага! Кротова туда повезете. — Максимов усмехнулся. — Только он не я, все ходы-выходы в том мире знает, хоть в кандалах его в банк введите, он все равно уйдет. И деньги с собой унесет.

С воем пронеслась, набирая ход, электричка на Москву. Гаврилов, едва дождавшись, когда поднимется шлагбаум, сорвал машину с места.

— Полегче! — Максимов ухватился за ремень. — Живой сейф, можно сказать, везете.

Гаврилов вырулил на шоссе, вдавил педаль газа, покусывая губы, следил за стрелкой спидометра, подбирающейся к отметке в сто километров.

— Ладно, говори, чего ты хочешь? — Он откинулся на подголовник кресла, скосив глаза на Максимова.

— Первое, на кой черт я еду на эту тусовку?

— На тебя хочет посмотреть один человек.

— Куратор операции? — уточнил Максимов. — Только не делай круглые глаза! Хватит играть в крутого босса. Банк твоему агентству на фиг не уперся. Тем более, не по зубам.

— Да, куратор, — выдохнул Гаврилов. Максимов отметил, что красные пятна спали, теперь лицо Гаврилова сделалось синюшно-бледным.

«Ох, как его корежит! — мысленно усмехнулся Максимов. — Сболтнул от страха. А что оставалось делать? Хватило ума сообразить, только стоит сказать, что надо кончить „Казачка“, как я выскочу из машины, оставив в ней гавриловский труп. Убить „Казачка“ означает поставить точку в игре и повязать концы на себя. А концы сейчас начнут рубить с молодецким хряком, только кровавые брызги полетят».

— Контакта там не будет. Он посмотрит на тебя, и все, — продолжил Гаврилов. — Он всегда так делает. Понравишься — сделает предложение. Но не сегодня. Через пару дней.

— А смысл какой?

— Как какой? — удивился Гаврилов. — Надо договориться, на каких условиях ты передаешь деньги со счета. И как с тобой дружить дальше. — Он покрутил головой. — Жук ты еще тот. К тому же душегуб отмороженный. Но работать умеешь. А ни я, ни куратор зря такими кадрами не разбрасываемся.

— Правильно, — кивнул Максимов. — Кадры — не массы, поэтому и решают все.

Он уже давно заметил в зеркало заднего вида прилипший к хвосту черный «форд». Гаврилов стал сбавлять газ, «форд» сделал то же самое. Впереди у обочины был припаркован джип. Гаврилов принял в правый ряд, убрал ногу с педали, машина накатом пошла прямо к джипу, из которого, завидев приближающуюся «Ауди», выскочили двое.

— Гаврилов, — прошептал Максимов.

— А?

— Не шали — Ствол пистолета уперся в бок Гаврилову.

Тот дрогнул всем телом и нажал на тормоз. «Форд» мигнул фарами и замер сзади, метрах в трех.

«Пулю в бок Гаврилову, кувырком из машины, двумя выстрелами снять тех, у джипа. Потом пулю в салон „форда“, вторую в радиатор. Назад в машину, выбрасываю Гаврилу, пулю на добивание, захлопнуть дверь — и по газам. Дай бог, оторвусь», — пронеслось в голове. Тело уже приняло приказ и собралось для рывка из машины, усилием воли он расслабил палец, лежащий на спусковом крючке пистолета.

— Гаврилов, у меня нет ни фирмы, ни семьи, ни дома. Даже кошки плешивой нет, — скороговоркой прошептал Максимов. — А у тебя есть все. Умирать тебе будет больнее и обиднее.

— С ума сошел, убери ствол!

— Это что за фокусы? — Максимов кивнул на стоящих у джипа.

Гаврилов набрал полные легкие воздуха, выдохнул, закатив глаза в потолок.

— Это, душегуб, твоя машина, — медленно закипая, произнес он. — На ней поедешь к «Казачку». Не пехом же к нему переть! А телка его в свой «мере» тебя не пустит, понял?!

— Понял. — Максимов спрятал пистолет в рукав. — Предупреждать надо. Он взялся за ручку двери.

— Я не прощаюсь, Никита Вячеславович.

— Блин, глаза бы мои тебя не видели! — прошипел Гаврилов.

— Про кошку и все остальное остается в силе. Терять мне нечего. Если меня разозлить и не убить сразу, остановить будет сложно. Найду и оторву голову.

— Угрожаешь? — нехорошо усмехнулся Гаврилов.

— Предупреждаю. А в Стокгольм я должен прибыть живым. Запомните и передайте куратору. Конечно, проще отрубить мне руки. Но, боюсь, на тамошних банкиров это произведет неизгладимое впечатление. Представляете, входите в банк и достаете из кейса мои синие ладошки? — Максимов рассмеялся и толкнул плечом дверь.

В джипе он стер нервную испарину с висков. Посмотрел на себя в зеркальце. В глазах, окруженных темными тенями, притаилась тревога.

«Решили поиграть в кошки-мышки? Поиграем! Куратор операции, конечно, приманка хорошая. Очень хочется на него взглянуть. Но если куратор не дурак, а он не дурак, если так долго держался в тени, то он будет последним, кого ты увидишь на этом свете». — Он суеверно сжал кулак. На секунду возникло желание выхватить пистолет и разом решить все проблемы. На дороге остались бы трупы Гаврилова и его людей. Через полчаса максимум он был бы уже в надежном укрытии Ордена. Живой.

Но его приучили к мысли, что ты живешь за счет тех, кто погиб, прикрывая тебя. Они, держась до последнего, выигрывали минуты, часы, возможно, годы твоей жизни. И если пришел твой черед тянуть время, отвлекая огонь на себя, надо это делать. Забыть об инстинкте самосохранения и умирать как можно медленнее, цепляться за жизнь, чтобы жил тот, кому предстояло довести операцию до конца.

Сейчас он был уверен, что знает этого человека. Все время он был рядом. Именно ему Орден поручил самую сложную часть работы.

«Соберись, Макс, — приказал он себе. — Делай то, что от тебя требуется, и ни о чем не думай. — Повернул ключ зажигания, под капотом ожил мотор. — Еще рано прыгать за флажки».

«Ауди» Гаврилова, бибикнув сигналом, на медленном ходу прокатила мимо.

Максимов пристроился следом.

Сопроводив машину Максимова по Рублевскому шоссе до отвилки, ведущей к особняку «Казачка», Гаврилов развернулся и погнал «Ауди» к Можайскому шоссе.

Люди Самвела Сигуа ждали в невзрачном пикапе у ограды Кунцевского рынка.

Гаврилов заглянул внутрь салона, в нос ударил острый запах армейской формы. Все семеро были в полувоенной форме: камуфляжные куртки, темные штаны и высокие бутсы.

«Моджахеды, твою мать!» — подумал Гаврилов, переводя взгляд с одного заросшего до синевы лица на другое.

— Кто старший?