— Просто вспомнилось. — Белов стал разливать кофе по чашкам. — Назвали фамилию, Журавлев был опер известный. Вот и пошли ассоциации. Невольно вспомнились кое-какие старые дела.

— Нет ни архивных, ни закрытых дел. Старые дела преследуют нас всю жизнь. А после нашей смерти лягут на плечи наших детей. И, не дай бог, внуков. — Настя не спускала взгляда с Белова. — А это и есть карма. Чужие и свои «старые дела». У вас, у папы, у того же Журавлева не один том сдан в архив. А там чьи-то надежды, слезы, любовь… Сброшюрованы, подшиты и под литерой «сов. секретно» сданы на вечное хранение. Когда заводили эти дела, вряд ли о нас, своих детях, думали. А мы живем, как на минном поле. Куда ни ступи — «старое дело».

— М-да. Может, вы и правы. — Белов затушил сигарету. — Но Кротов, Журавлев да и я, старый пень, — все это старые дела. А вы уже успели свои завести, так? Вот и показывайте, с чем пришли.

Настя вышла в прихожую, пискнула змейка на сумке. Белов воспользовался паузой и беззвучно выматерился.

«Со Столетова ящик коньяка! Сплавил своего „вождя краснокожих“, а я отдувайся».

— Вот. — Настя положила перед ним толстую тетрадку, забралась на диван и пододвинула к себе чашку.

— И что здесь?

— Схема транспортировки наркотиков из Чуйской долины в Москву. — Настя отхлебнула кофе и недовольно поморщилась. — С кофейком у нас проблемы.

«Это у меня сплошные проблемы, — подумал Белов, листая страницы. — Глупая девчонка, в самую круговерть попала! Такие совпадения никогда не бывают случайными. Если фактики сами собой вяжутся в цепь, можно давать голову на отсечение — ты нарвался на чужую операцию. А если, отдав всю жизнь секретному ремеслу, осознаешь, что мир есть продукт чьих-то удачных и проваленных операций, заговоров и контригры, то вполне разумно предположить, что случайности в нашей жизни практически исключены. Для них просто не остается места».

Через два часа, отправив Настю домой, он вернулся на Лубянку, вызвал Рожухина и, плотно прикрыв за ним двери кабинета, сказал:

— С этой минуты ты забываешь, что такое свободное время. Не делай круглых глаз, Дмитрий, так надо. Об этом деле будут знать только двое: ты и я.

Еще через час он подъехал к банку Ярового. Позвонил, вызвав условленной фразой на встречу. Яровой с минуту изучал фотографию Журавлева, поочередно закрывая пальцем лоб, середину лица и подбородок. Так делает любой профессионал, боясь проколоться на похожести лиц. Наконец кивнул: «Он, сука».

На следующее утро Дмитрий через знакомых молодых оперов в Шереметьеве добыл ксерокопию контрольного талона, заполняемого пассажиром перед паспортным контролем. Белов с первого же взгляда понял — писал не Журавлев. Его каракули за годы совместной работы он изучил хорошо. Это был первый прокол, допущенный теми, на кого теперь работает Журавлев.

«Вот и славно! Нормальные люди, ошибаются, как все. По таким можно работать», — с облегчением вздохнул Белов.

— Так, Дмитрий, ты с родителями живешь? — спросил он.

— Один, вы же знаете. — Дмитрий насторожился. Белов, как правило, в личную жизнь подчиненных не лез. На семейном фронте у него самого шли затянувшиеся позиционные бои, так что своих проблем хватало.

— Не дело это. Как старший товарищ, обязан о тебе позаботиться. Хочешь, с одной милой барышней познакомлю?

— Спасибо, не надо.

— Надо, Дима, надо. — Белов тяжело посмотрел на притихшего Дмитрия. — Ей, мне и еще одному человеку. И отвечать ты за нее будешь головой. Потому что она очень хороший человек, который по глупости влез в дело, которое могут потянуть только такие мужики, как мы с тобой.

— Понятно, — обреченно вздохнул Дмитрий.

— Дурак ты, мимо своего счастья пройти можешь! Слушай меня, салага, если тебя такая баба полюбит — будешь на седьмом небе. Можешь мне верить. — Белов вспомнил, что пора возвращаться домой, где ждет очередной концерт, и так же, как Дмитрий, вздохнул. — Уж я-то знаю.

Если бы в парижском Институте мер и весов задумали поместить эталон компьютерщика, они бы за любые деньги отловили, заспиртовали и закрыли в стеклянный саркофаг Костика. Чем думал Гаврилов, включая в операцию этого уникума, никто не знал. С первого же дня его появления на даче все невольно притихли, словно в доме, где живет тихо помешанный.

Костик спал до обеда, к столу появлялся взъерошенный, с помятым бледным лицом. От сидения перед монитором и регулярных ночных бдений под его глазами залегли пепельно-синие круги. Джинсы на нем болтались, а клетчатая рубашка, сшитая на среднестатистического ковбоя, болталась на нем, как на пугале. Среди ночи из его комнаты доносились стоны удовольствия и тяжкое сопение, прерываемое какой-то абракадаброй из интернационального компьютерного жаргона, — Костик общался по «Интернету» с такими же чокнутыми. «С братьями по разуму», — как, не моргнув глазом, ответил он Кротову.

Кротов, травмированный вынужденным общением с Костиком (всю неделю Журавлев с Максимовым просидели в Москве), пришел к выводу об окончательной и бесповоротной деградации преступной части человечества.

— Вы поймите. — Он по-птичьи завертел шеей, переводя взгляд с Максимова на Журавлева и обратно. — Содержание должно определять форму. Робин Гуд был вором и налетчиком. Но он был лучшим стрелком в Англии. Аль Капоне был банальным гангстером, но какая стать! Чекист Кузнецов был киллером на государственной службе, но, черт возьми, это же был красавец-мужчина! А вы, Костик? У вас криминальный склад ума. Подчеркну, ума незаурядного. Вы нарушаете статьи кодекса с легкостью Гулливера, перешагивающего через заборчики, выстроенные для лилипутов. Вчера вы ради забавы влезли в сеть Пентагона. Сегодня, я тому свидетель, копались в счетах «Пари Банка». Вы, юноша, за один день, — да какое, за час! — можете хапнуть столько, сколько не снилось Чингисхану! Но разве можно сравнить хромого воителя Вселенной с вами? Не обижайтесь, здесь нет ничего личного… Меня волнует, куда же мы катимся. К чему приведут эти крайности: или груда мышц без намека на интеллект, или худосочный потрошитель банковских счетов?

Костик помешал чай, поднял бесцветные глаза на Кротова, облизнул перепачканные вареньем губы и ответил:

— К технократическому обществу. Физическая сила вытеснятся мощью интеллекта. Чингисхану пришлось пылить через всю Азию, чтобы что-то там доказать себе и другим. А один хакер может спровоцировать банковский кризис, что равняется концу света. И не надо дожидаться Второго Пришествия, достаточно написать соответствующую программку и запустить ее в их сети. Кстати, сидя здесь, я нарушаю законы Америки и Европы, но не родной страны. Претензий ко мне милиция не должна иметь. А выдать американцам — хлопотно… К тому же, и так все серьезные системщики ломанули из страны по израильской визе. Зачем же поощрять дальнейшую утечку мозгов?

— Вы социально опасный тип, молодой человек. Причем в глобальном масштабе, — проворчал Кротов.

— А вы динозавр, — не моргнув, глазом, отбрил Костик.

Максимов захохотал, Журавлев только хмыкнул и с повышенным вниманием стал изучать бутерброд.

— Как вам это нравится? — Кротов развел руками. — Теперь видите, в каких условиях приходится работать.

— И что наработали? — спросил Журавлев.

— Накопили кое-что по банку. — Кротов налил себе кофе. Потянул острым носом. — Ох, какой запах!