«Да, но я ведь и первым пошел на примирение, — продолжала работу мысль. — Звонил, бегал в самоволку… А она? Встречалась с Виктором!..»

В воскресенье Никита столкнулся с ним в ее подъезде. Вернее, увидел, как тот входил к ней в дом. С цветами. И убежал. Убежал, как мальчишка, как заяц, которого неожиданно вспугнули выстрелом. А после, сжимая до боли кулаки, покусывая от злости и стыда губы, долго кружил по ночному городу. Два раза проходил Мимо ее дома, видел свет в окнах, но зайти так и не решился. «Ну и дурак!» Никита рывком сел, и тут в нем произошла вспышка энергии — так иногда неожиданно начинает свое извержение долго молчавший вулкан. Он должен ее увидеть. Сегодня, незамедлительно, во что бы то ни стало! Никита с молниеносной быстротой вызвал в памяти распорядок дня Татьяны, вспомнил, что по средам, примерно с пяти до семи, она занимается в аэроклубе, и решил действовать. Он отозвал в сторону Славку и сказал, что ему необходимо съездить в город.

— К вечерней поверке я буду, — заверил его Никита. — Если хватятся раньше, молчи, скажи, у механиков, мол, болтается.

— Ты с ума сошел, — выдохнул Славка, но отговаривать не стал — понял, что бесполезно.

Никита переоделся и, выскочив на шоссе, остановил первую попавшуюся машину.

— Тебе куда? — спросил шофер, плотно сбитый паренек в выцветшей солдатской гимнастерке.

— Добрось до города. Вот так надо! — взмолился Никита.

— Если надо… — Шофер распахнул дверь: — Садись.

Дорога была плотна, накатана, и машина легко пожирала километр за километром. Шофер молчал, с безразличием поглядывая на однообразный, привычный и, наверное, надоевший ему пейзаж. Затем закурил и ни с того ни с сего буркнул:

— В самоволку небось?

— По делу. — Никита заерзал и тоже вытащил сигареты.

Шофер, словно не слыша его ответа, продолжал: — А я невезучий. Раз удрал, да и то поймали.

— В городе?

— Патруль, — подтвердил шофер.

— И во сколько тебе это обошлось?

— Десять суток. С тех пор зарок дал. А тебе в какое место?

— Улицу Мичурина знаешь?

— А как же, — повеселел парень. — У меня там теща живет. А дом?

— Тринадцать.

— Соседи, — доброжелательно отозвался шофер. — Придется подбросить. А у тебя там кто? Живешь или так, в гости?

— Девчонка, — признался Никита.

— Не Татьяна, случайно?

Было в тоне шофера что-то такое, что у Никиты даже кончики ушей зарделись.

— А что? — спросил он с вызовом.

— Соседка моя. — Шофер зычно, до слез расхохотался. — Повезло тебе. С норовом девчонка.

— Да-а, — неопределенно промычал Никита.

Резко затормозив, машина остановилась у знакомого подъезда.

— Ну, давай, — отрешенно сказал шофер, очевидно думая уже о чем-то своем.

— Спасибо. — Никита на одном дыхании проскочил три пролета и с силой надавил кнопку звонка.

Дверь открыла Ира. Никита от неожиданности сделал шаг назад. Придя в себя, он зло спросил:

— А что ты здесь, собственно, делаешь? — Квартиру караулю.

— А Татьяна?

— На республиканских соревнованиях… Тебе записку оставила. Подожди. — Она бросилась в квартиру.

Никита, подумав, вошел следом. Дверь первой комнаты была закрыта. Из замочной скважины торчал ключ. Дверь второй — полураспахнута. Никита в нерешительности остановился.

— Кто там? — услышал он вдруг тихий и озабоченный мужской голос.

«Ничто так не настораживает, как шепот». Никита понял, что невольно попал в глупое положение, хотел было кашлянуть, предупредив тем самым говоривших о своем присутствии, но в это время Ирина, громко рассмеявшись, ответила:

— Знакомый. Татьяны.

— Зачем ты его пустила? — раздраженно проговорил мужчина.

Голос показался Никите знакомым. Даже очень знакомым. Он сделал шаг вперед, так, чтобы была видна часть комнаты. У трюмо, торопливо застегивая рубашку, стоял Одинцов.

— Где расческа?

Он проверил карманы, пошарил в ящичке, пригнулся, чтобы получше рассмотреть себя в зеркале, и, увидев в нем Мазура, замер. Лицо его окаменело, взгляд сухо блестевших, вечно бегающих глаз остановился, и лишь мелко подрагивали уголки тонких, вытянутых в прямую линию губ.

— Здравствуй. — Одинцов медленно, не разгибая спины, повернулся.

— Здравствуй. — Никита перевел взгляд на Ирину. — Где записка?

— Там. — Ирина кивнула на соседнюю комнату. Никита посторонился и, когда она прошла, с тихой яростью бросил:

— Какая же ты дрянь… Одинцов!

Виктор выпрямился, побледневшее, сразу ожесточившееся лицо было холодно и непроницаемо, еле сдерживая себя, старательно, как все подвыпившие люди, выговаривая слова, произнес:

— Ты меня с кем-то перепутал.

— И ноги твоей чтоб в этом доме больше не было! На крик выскочила Ирина.

— Что случилось? — спросила она растерянно.

— Ничего, — как можно мягче проворчал Никита. Вид Ирины — доверчивый, беспомощный, незащищенный — неожиданно вызвал в нем чувство жалости и сострадания. — Ничего, — повторил он и подумал, что у этой девчонки в жизни, наверное, будет все, кроме счастья. — Он осторожно взял из протянутой руки конверт, поблагодарил и направился к выходу.

Ирина захлопнула за ним дверь и прильнула к глазку. Она увидела, как Никита развернул записку, прочитал, как лицо его мгновенно озарила счастливая улыбка и как он, высоко подпрыгнув и взмахнув руками, словно футболист, забивший решающий в матче гол, через три ступеньки помчался вниз. Ирине стало необъяснимо грустно. Она вернулась в комнату и, не глядя на Виктора, чувствуя какую-то странную неловкость, принялась молча расчесывать волосы.

— Зачем тебе что потребовалось? — сухо спросил Одинцов.

— Что?

— Афишировать наши отношения.

Ирина хотела что-то возразить, но вместо этого уткнулась в подушку и заплакала.

Никита прислушивался к оживленному гулу в летной комнате. Спорили главным образом вернувшиеся из полета. Осунувшиеся, взлохмаченные, с разгоряченными лицами в потеках пота на щеках, они неистово размахивали руками, изображая только что прошедший на высоте бой. Правда, им можно было бы и не кричать — все было понятно по их режущим в разных плоскостях ладоням. Те, кому предстояло подняться в небо, больше слушали, чем говорили, сидели по-деловому спокойные и, сосредоточиваясь, обдумывая возможные варианты предстоящего поединка, изредка шумно вздыхали.

Мазур прошел к своему шкафчику, открыл его, чтобы переодеться, как вдруг услышал:

— Вы, по-моему, меня избегаете?

Никита рывком стащил через голову гимнастерку. Перед ним стоял Виктор. Шлемофон — на затылке, парашют — через плечо, ну, прямо хоть фотографируй: Аполлон в костюме летчика-высотника.

— Ну что вы, — возразил Никита, — полдня бегал, чтобы обнять.

— Ладно, не лезь в бутылку…

— Витька! — крикнул кто-то от дверей. — Какого черта мы тебя ждать должны?!

— Иду. — Виктор перебросил парашют с одного плеча на другое и, вдруг посерьезнев, тихо сказал: — Ты о вчерашнем не болтай: злые языки страшнее пистолета.

— Ты это о чем?

— О том, — усмехнулся Виктор и выразительно щелкнул себя по горлу.

— А-а, протянул Никита. — А я думал, на свадьбу пригласить хочешь.

— Витька! — с нетерпением окликнули Одинцова. — Автобус уйдет.

— Ну так как, договорились? — облизав пересохшие губы, спросил Одинцов.

— Иди, Витя, — с мягкой иронией в голосе проговорил Никита. — Я не футбольный комментатор. Детей мне с тобой не крестить, в паре не летать, так что можешь хоть ведрами — лишь бы на здоровье было.

В серо-зеленых невыспавшихся глазах Одинцова мелькнула тень раздраженности и непонимания. Он похлопал себя по груди, хотел что-то сказать, но, очевидно передумав, махнул рукой и убежал.

Никита сокрушенно вздохнул, быстро переоделся и, получив парашют, отправился к стоянке своего самолета.

Алик, еще издали завидев фигуру друга, заорал: