Джемма, улыбнувшись, спрашивает:

— Как по-твоему, вам удастся покончить с этим за пару дней, к концу недели?

Мысль о Нике, давшем нам поддельную наводку, чтобы можно было без помех оставить на могильном камне записку для меня, не дает мне покоя.

— Да, возможно. Однако первым делом я должен кое-что выяснить.

Ночью я сижу в сумрачной комнате здания Высшего суда — напротив меня спит на диване Джемма, — и мысленно перебираю все, что услышал за эти дни. Тихий, сдержанный голос Николаса сплетается со старческим голосом доктора Валленса, воркотней Дейла, враньем Эрла Бейкера и говорком женщины из музея.

Если Ник — это действительно Мэтью Торн, озлобленный воспитанник «Святого Валентина», я могу понять, почему он убил Гарнера в ночь пожара. Если Валленс помогал начальству детского дома прикрывать творившееся там насилие над детьми, я также могу понять, почему Ник убил и доктора, после того как шантажом превратил его в верного помощника. Но при чем тут Джошуа Стерн и мой отец? Действительно ли Ник убил Стерна и обставил это убийство как дорожную аварию? Сидел ли он за рулем машины, которая убила в Майами моих родителей? И почему кто-то решил отомстить моему отцу?

Гнев со временем утихает, а после пройденного мной курса лечения я думал, что более или менее примирился со смертью родителей. Я всего лишь хочу как-то искупить свою вину перед ними, вину сына, много раз отказывавшегося от возможности повидаться с родителями и далеко не всегда желавшего даже разговаривать с ними. Я всего лишь жалею, что не успел вовремя наладить прочные отношения с отцом. И хоть я человек не злопамятный, но, если моих родителей убил Ник, я хочу, чтобы он предстал за это перед судом. И хочу, чтобы его осудили.

А сильнее всего мне хочется покончить с этим делом и вернуться к нормальной жизни. Однако для этого мне необходимо понять, что случилось с Ником, что сделало его таким. Что связывало Стерна и моего отца с Мэтью Торном? Но для этого нужно расспросить человека, который хорошо знал отца.

Солнце, должно быть, стоит уже высоко, однако я не вижу его из-за плотного слоя туч, низко нависших над лесом. Мои часы показывают девять утра. Я пробиваюсь сквозь густой подлесок, а по пятам за мной следует Джемма.

Путь от места, в котором мы оставили «корвет», до жилого фургона Бена Андерсона занимает двадцать минут, и вот мы выходим на каменистый берег реки Маклин, возле одной из больших излучин. Вдали, ниже по течению, я вижу Бена, стоящего на берегу и умелым движением забрасывающего в реку закидушку.

— Привет, сынок, — говорит он, когда мы приближаемся к нему. — Вижу, ты и подругу прихватил.

— Бен Андерсон, Джемма Ларсон, — представляю я их друг дружке.

— Рад знакомству. Собираетесь составить мне компанию?

— Боюсь, что нет. Как ловля?

Он качает головой:

— Сегодня так себе. Не успел пока почувствовать реку, найти уловистые места. Так что у тебя на уме, сынок?

— Вы ведь хорошо знали моего отца, верно?

Еще одна закидушка, посвистывая, летит над водой по широкой дуге.

— Да, верно, — отвечает Бен, не отрывая взгляда от лески.

— Вы не помните, говорил он когда-нибудь о женщине по имени Джоанна Торн?

Старик поворачивается ко мне:

— Чего ты хочешь добиться, расспрашивая о ней? Это дело прошлое, зачем в нем копаться?

— Я думаю, что человек, которого мы разыскиваем, может быть ее сыном, — отвечаю я. — И у меня имеются подозрения насчет того, что он причастен к смерти моего отца, как и к смерти Джошуа Стерна. А то, что он убил Генри Гарнера и доктора Валленса, мы знаем наверняка. Джоанна Торн каким-то образом связана с ними, но только человек вроде вас, знавший их всех, может заполнить пробелы в картине, которая у нас складывается.

Некоторое время Бен стоит неподвижно, точно еще одна прибрежная скала, потом делает шаг к воде.

— Пойдемте-ка в фургон, — говорит он. — Такие разговоры лучше вести в домашней обстановке.

Внутри фургон выглядит поопрятнее, чем снаружи. Мы с Джеммой садимся за стол, покрытый кремовой скатертью с вышитыми на ней крошечными летящими гусями, а Бен суетится, варит нам кофе. Потом он ставит на стол три чашки, над которыми вьется парок, и усаживается напротив нас.

— Что ты хочешь знать о Джоанне? — спрашивает он.

— Как она была связана с четырьмя мужчинами. Что заставило ее сына стать убийцей. Я знаю, что после ее смерти он оказался в «Святом Валентине» и вырос там, но это не объясняет, почему он убил Стерна и моего отца. Если это он их убил, — добавляю я.

Бен кивает:

— Во-первых, ты должен понять одно: твой отец любил твою маму. Любил по-настоящему. Однако у него имелись и свои слабости.

— И Джоанна оказалась одной из них?

— У них был роман, когда же это… Лет двадцать пять — тридцать назад. Недолгий. Думаю, все закончилось за пару месяцев. Мы о нем знали — Джош, Натан, Генри, я, еще пара человек. Я в этом особо не участвовал, но некоторые из них прикрывали твоего отца — говорили, что уедут все вместе порыбачить, а сами отправлялись куда-то еще, оставляя его и Джоанну в рыбачьем домике.

Мысль о том, что отец изменял маме, вызывает во мне странное чувство, что-то вроде испуга.

— И это все?

— Не совсем, — отвечает Бен. — Через некоторое время после того, как все у них закончилось, она позвонила ему, сказала, что беременна и что отец — он. Получается, что ее сын — твой единокровный брат.

У меня в груди словно образуется некая дыра, через которую из меня вытекает способность чувствовать что бы то ни было. Все, что я знал о своей семье, о своем детстве — черт, да вся моя жизнь, — разваливается на куски, а заменить мне это нечем. Я давно свыкся с тем, что я — Алекс Рурк, единственный ребенок в семье. А теперь это оказалось неправдой.

У меня есть брат.

Мало того, этот брат — убийца. И вполне вероятно, что этот брат убил мою маму и моего — нашего — отца.

— И что он сделал? — спрашиваю я, попытавшись с помощью двух глотков кофе избавиться от сухости в горле.

— Он не пожелал иметь с ней ничего общего. Думаю, не хотел разрушать семью, тем более что у него уже был малыш.

— Поэтому она и переехала в Уинтерс-Энд, — негромко говорю я. — Чтобы быть поближе к нему.

— Я иногда встречал ее в городе. Мы не разговаривали — думаю, она меня попросту не узнавала, — но я старался помочь ей, чем мог. Давал большие чаевые, когда она работала официанткой, ну и так далее. Чистил зимой тротуар перед домом, в котором она жила. Потом, насколько я понимаю, работы у нее не стало, и я видел ее уже не так часто.

— И она пристрастилась к спиртному.

— Наверное, — пожимает плечами Бен. — Я же говорю, я ее почти не видел. Однако слышал о том, что произошло, от Джоша. Твой отец рассказал ему, как она однажды позвонила в дверь его дома, ей позарез нужны были деньги. Он решил, что Джоанна пытается шантажировать его, сказал, чтобы она оставила его в покое, и захлопнул дверь перед ее носом. А через пару дней она погибла… Родных у нее не было, поэтому мальчика отдали в детский дом. Думаю, ему было тогда лет пять-шесть. Твой отец попросил Джоша — а тот как-никак был секретарем городского совета — постараться, чтобы его имя ни в каких документах не упоминалось. Натан и Генри помалкивали о том, что знали, но, похоже, один из них все же сказал что-то старику Бобу Кеннеди, потому что он закрывал глаза на то, что она вытворяла незадолго до смерти.

Я верчу в ладонях почти остывшую чашку.

— Когда я был маленький, отец ездил в детский дом «Святой Валентин», — тихо говорю я, мысленно вглядываясь в давние воспоминания, которые теперь предстают передо мной в новом свете. — Привозил детям игрушки и еще что-то. Я думал, что он делает это по доброте сердечной, из жалости к детям, которым не повезло в жизни. А на самом деле причина была в том, что там жил его сын?