Гостиничная парковка темна и пуста. Я, пошатываясь и нащупывая в кармане ключи, плетусь к парадной двери. Древний железный дверной молоток издевательски улыбается мне с другого конца веранды. Я влетаю в вестибюль, проскакиваю мимо стойки портье с тусклой, красновато светящейся лампочкой. Поднявшись наверх, в свой номер, я включаю весь свет, какой там есть, а заодно и телевизор, надеясь, что он заглушит наружный шум листвы.

Проглотив таблетку от мигрени, я плещу себе в лицо и на шею холодной водой. Голова гудит, перед глазами все подрагивает, кривится и приплясывает. Прими вторую таблетку. Сядь, посмотри телевизор, постарайся успокоиться. Прими третью. Четвертую. Я глотаю две предназначенные для этой ночи таблетки снотворного, а затем добавляю к ним пятую — обезболивающего. Снимаю куртку и все прочее и кладу кольт так, чтобы до него легко было дотянуться с постели.

И отключаюсь под невнятный шум телевизора.

Из сна без сновидений меня вырывает повторяющееся дребезжание будильника. Я замерз, поскольку заснул, не укрывшись одеялом. Голова болит, но это похоже скорее на похмелье, чем на что-то более серьезное. Тем не менее я, протирая глаза, глотаю еще одну таблетку. А затем с опаской подбираюсь к окну и выглядываю в щель между шторами. Какой мир ожидает меня за ними? Бодрствующий или спящий, фантастический ландшафт или кошмарный? Изменилось ли там что-нибудь?

Нет. Снаружи обычный день. Тучи вернулись, устлав небо подобием заплесневелого шерстяного одеяла, но по крайней мере ни призраков, ни причудливых видений, готовых преследовать меня, там нет.

Я принимаю душ, одеваюсь, закуриваю первую за этот день сигарету. Прежде чем выйти из номера, смотрю на себя в зеркало. Выгляжу я плохо. Слишком бледная кожа, налитые кровью глаза с покрасневшими веками, серый от щетины подбородок.

С завтраком сегодня лучше не связываться, говорю я себе. Сидеть в пустой столовой, чувствуя себя монархом в изгнании, мне не по силам.

Я трусцой добегаю до «корвета», завожу его.

В 8.15, в шести милях к югу от городка, звонит мой сотовый.

— Алекс, это Дейл. Уже сто лет до тебя дозвониться пытаюсь.

— Прости, — говорю я. — У меня телефон был выключен. Что-то случилось?

— Николас сбежал.

По пути в Хоултон я миную два дорожных поста. Первый — на шоссе I-95 — это кордон, состоящий из двух синих с белым машин полиции штата и нескольких деловитых, вооруженных короткоствольными автоматами копов; второй стоит на окраине города, неподалеку от съезда с местного шоссе. Меня пропускают быстро — как только я показываю полицейский значок постучавшему в окошко моей машины патрульному.

Парковка перед зданием Высшего суда забита полицейскими машинами, другими автомобилями, поставленными до крайности бестолково, — и репортерами. Я нахожу место в сторонке от устроенного журналистами цирка, набираю побольше воздуха в грудь и осмеливаюсь вылезти из «корвета» и направиться к дверям суда. На мое счастье, никто из представителей телевидения, радио и газет не знает, кто я такой.

Я поднимаюсь наверх (ноги мои устают уже после первого лестничного марша), вхожу в управление шерифа. К обычным дежурным сегодня добавилась пара людей, работающих здесь неполное время и вызванных, чтобы помочь в охоте на беглеца. Дейл, заместитель шерифа Оуэн Марш, мужчина в мундире лейтенанта и двое парней в форме полиции штата что-то обсуждают, сидя за круглым столом, на котором расстелена большая карта штата Мэн.

— Алекс, — окликает меня Дейл, пока я наливаю себе кофе. — Иди сюда, я введу тебя в курс дела.

Он указывает на лейтенанта:

— Брюс Уоттс. Это он провел первые два допроса Николаса до того, как я обратился к тебе. Двое других — лейтенант Матесон и сержант Остин, оба из полиции штата. — Все трое кивают мне, а Дейл вглядывается в мое лицо. — Выглядишь ты неважно. Что, таблетки не помогают?

Я качаю головой:

— Таблетки хорошие. Просто ночь выдалась тяжелая, вот и все. Так что у вас пока есть?

Матесон указывает на карту:

— Примерно через час после того, как поднялся шум, мы выставили посты на выездах из города. Оповестили пограничные войска, разослали подробное описание подозреваемого во все полицейские участки штата. Хоултонское управление проводит проверки на дорогах — на случай, если он все еще здесь. Мы доставили на место происшествия — так быстро, как смогли, — полицейского со служебной собакой, однако она потеряла след прямо у тюрьмы. Похоже, он сел в автомобиль, легковой или грузовой. Сейчас группы с поисковыми собаками прочесывают окрестности города.

— Это практически все, что мы можем сделать, не имея никаких следов, — добавляет Уоттс. — Сообщений о похищении автомобилей со времени побега не поступало, так что, если у него есть машина, она либо украдена, но кражу пока не заметили, либо ему кто-то помогает — и в том и в другом случае мы не знаем, где его искать.

Я потираю подбородок и спрашиваю:

— Как ему удалось выбраться из тюрьмы?

— За пару секунд до того, как в тюрьме погасили свет, он вырубил одного из охранников и переоделся в его форму, — отвечает Дейл. — Потом включил пожарную тревогу и, воспользовавшись поднявшейся суматохой, удрал. Что произошло, стало ясно, только когда провели перекличку заключенных, а к тому времени его уже и след простыл.

— Легко ли было спланировать такой побег? — спрашиваю я.

Оуэн Марш пожимает плечами:

— Режим в окружной тюрьме не такой уж и строгий. Мы не принимаем людей, которые осуждены на срок больше девяти месяцев, поэтому и персонал у нас соответствует контингенту — наши заключенные большой опасности не представляют. Если он видел план здания и знал, как работает система пожарной безопасности, то вполне мог спланировать такой побег.

— А у него имелось несколько дней, в течение которых он только изучением плана тюрьмы и мог заниматься, — резко замечаю я, возмущенный той легкостью, с которой Нику удалось сбежать. — Не удивлюсь, если кто-то из охранников выдал ему в обмен на пару бутылок пива ее поэтажный план.

— Послушайте, мы виноваты в случившемся не больше, чем все прочие, — с обиженным видом отвечает Оуэн.

— Не больше? Тюрьма находится в ведении вашего управления. Я не знаю, кем нужно быть, чтобы позволить подозреваемому в убийстве заключенному выйти из нее по время пожарной тревоги, но если ваши люди настолько глупы, их следует дрючить дважды в неделю.

И я, не желая ввязываться в перепалку, отворачиваюсь от Оуэна. Помощник шерифа отходит к кофейному автомату, а Дейл меняет тему:

— Ты думаешь, он спланировал это заранее?

— А почему бы и нет? Точно так же, как спланировал все остальное. — Я бросаю сердитый взгляд на карту. — Если ему хватило ума заварить всю эту кашу, наверняка возле тюрьмы его поджидала машина. Может быть, его собственная, может быть, чья-то еще. Мне очень жаль, лейтенант Матесон, но ваши дорожные посты его не задержат. Он ушел.

Сотрудник полиции штата насупился.

— Посмотрим, — говорит он, помолчав. И тоже бросает взгляд на карту. — В скором времени начнется патрулирование города с вертолета. Думаю, нам лучше вернуться в штаб-квартиру и подождать — вдруг удастся обнаружить что-нибудь новенькое.

Он кивает Дейлу и уходит вместе с Остином.

— Ты как себя чувствуешь? — спрашивает Дейл. — Уж больно круто ты обошелся с Оуэном и лейтенантом.

— Все нормально. Просто нервы натянуты.

— Думаешь, о Нике мы больше ничего не услышим?

Перед моим мысленным взором проносятся обгорелые развалины «Святого Валентина», темный лес Мэйсон-Вудс и едва различимое женское лицо из медальона.

— Нет, — говорю я Дейлу, — я так не считаю. Я думаю, что он приехал сюда, чтобы покарать людей за их «грехи», а из того, что он говорил мне, вовсе не следует, что дело доведено до конца.

Я мысленно рисую себе огромный лес, разбросанные по нему пустые охотничьи домики. Николас теперь как пресловутая иголка в стоге сена.