В 1840 г. Николай I запретил употреблять в официальных документах названия «Литва» и «Белоруссия». Так боролась российская бюрократия с белорусским сепаратизмом.

Белорусский крестьянин называл свой язык «простой», а себя «русским» или «литвином». Термин «белорус» книжного происхождения и стал распространяться лишь в последние десятилетия XIX ст. «Еще под конец XIX ст. слово „белорус“ не имело этнического характера и воспринималось как топоним»[605]. Территория современных белорусов соответствует, в основном, территории летописных кривичей. Это дало толчок к идее переименовать Белоруссию в «Кривлю». Однако попытки назвать белорусов давним племенным названием «Кривичи» не принялись[606]. Возможно, однако, проблема не закрыта: «нам Беларусам трэба добра прызадумацца, ці не замяніць чужога нам назову „рускі“ на уласны „крьівіч“[607].

Подытоживая, заметим, что греческая калька на определение колоний („Великая Греция“ — „Великороссия“) отнюдь не дает россиянам оснований для спеси, наоборот, она еще раз удостоверяет их колониальное прошлое и полнейшую необоснованность их претензий на политическое и культурное наследство Киевского государства.

Название „Малороссия“ в Украине, несмотря на все потуги царских сатрапов, не прижилась и не уживалась среди простого украинского народа. „Названия „Малая Русь“, „Малая Россия“ были книжные и никогда не принялись среди нашего народа“[608]. Украинский народ ни сам себя так не именовал, ни называл так какие-то части своей территории. „Малороссия“ — слово искусственное, книжное, которое и до сих пор не проникло в народ»[609]. То же самое наблюдалось в Московщине относительно термина «Великороссия», который бытовал там только в официальных актах и отсутствовал совсем в устной речи. «Но надо заметить, что российский народ нигде не называет себя „великорусами“, „малорусами“ или „белорусами“; эти этнографические названия принадлежат науке и употребляются только просвещенными людьми»[610]. Даже отчаянные черносотенцы не стараются в наше время реанимировать устаревшие этнонимические названия Великороссия и Малороссия. Термины эти навсегда отошли в прошлое.

Простой люд Московщины был далек от хитроумных спекуляций их правителей с титулами. Себя он обычно называл христианами.

«На огромной части своей территории российский народ не дает себе никакого названия»[611]. Отсюда, о чем уже говорилось, вытекает тот странный факт, что название «крестьяне» в российском языке (надо помнить, что включительно до XIX ст. крестьянство составляло почти 90 процентов населения России) происходит не от них места проживания (село), и не от рода их деятельности (хлебопашество), а по религиозным признаком христиан — «крестианин». Это отмечал еще автор «Истории Русов», а со временем другие исследователи. «Российские земли под властью Золотой Орды остались христианскими. Более того, есть все основания утверждать, что именно в период монголо-татарского ига христианство стало по-настоящему религией российского народа. Самое понятие „христианин“ в форме „крестианин“ и стало из тех пор определением основной массы российского населения, в то время как князья и другая знать с охотой роднилась с татарскими вельможами, считая за честь брать в жены если не родственниц ханов, то в крайнем случае знатных девиц из Орды»[612].

До революции наряду со словом «крестиянин» как этноним употреблялся синоним «православный». Известный панславист Иван Аксаков в письме к писателю Ф. Достоевскому так об этом пишет: «Мудреная вещь написать призыв к русскому народу, как его пишут в других странах: „французы“ или „британцы“ — „Русские!“ не годится, самый язык не терпит. А на всех сходках ежедневно на всей территории России провозглашаются речи с призывом: „Православные“. Вот как русский народ определяет свою национальность»[613]. Без сомнения, это самоназвание является дополнительным свидетельством огромной роли церкви в процессе славянизации населения Залесья.

В Украине-Руси и в Белоруссии в повседневной речи употреблялись термины «Московщина» и соответственно «москаль». «К сожалению, я должен закончить описание нравственности малороссиян неприятной чертой, я должен, наконец, тебе сказать о ненависти их к великороссиянам. Ты легко можешь здесь в том удостовериться, ибо часто услышишь их слова: добрый человек, да москаль»[614]. Далее цитируемый автор пишет, что в Украине матери пугают своих детей словом «москаль». Подобное отмечает краевед Д. Семенов: «Малоросс называет русского москалем. „Хороший мужчина, да москаль. С москалем дружи, а камень за пазухой держи“, говорит малоросс и такими поговорками лучше всего выказывает свой взгляд на великороссиянина»[615]. Какой-нибудь Иван Сбитнев жаловался в «прогрессивном» журнале «Вестник Европы» на украинцев: «Туземцы (обратите внимание на колонизаторскую фразеологию — авт.) насмешливы и не любят ни москалей, ни задесенцев, или, по их названию, литвинов. Увидев проезжих, оставляют работу, затягивают о них ругательные и сатирические песни, сопровождаемые громким смехом и продолжительными выкриками»[616]. В записке, адресованной в 1812 г. российским правительственным кругам, публицист П. Чуйкевич доносит: «Народ не любит россиян, вот коих различествует наречием, обычаями и нравами. Имя Москаль служит в них посмейным»[617].

Этнограф Симонов, который выступал под псевдонимом М. Номис, опубликовал первый в украинской этнографической науке корпус поговорок и пословиц. Среди них Номис зафиксировал такие поговорки: «Чортзнащо в лаптях, та й то москаль. Москаль ликом чваниться й кожному під ніс з ним пхається. Москва на злиднях збудована, та й злиднями годована. Москаль ликом в'язаний, у ликах ходить, та й всіх у ликах веде. Москаль, як ворона, та хитріший за чорта. Москаль тоді правду скаже, як чорт молиться стане»[618].

Названия «московщина», «москаль» постоянно употребляли классики украинской литературы, украинские языковеды, историки и публицисты. Например, в 1918 г. выходит довольно известный в свое время двуязычный словарь В. Дубровского, который носит название: «Словарь московско-украинский»[619]. Его рекламировали как «практичний підручник української розмови і збірник москалізмів. Словник потрібний всім змосковленим українцям, що тепер освідомлюються і вчаться рідної мови».

Яркие примеры употребления этих этнонимических терминов украинскими историками и публицистами были уже представлены предварительно, и нет потребности, на наш взгляд, их множить до бесконечности.

Московские правящие круги вели постоянную борьбу с их употреблением. Царская цензура имела распоряжение исключать из печати такие слова, как «москаль», «Украина», «украинский», «Сечь», «Запорожье»[620]. Борьба достигла апогея в сталинские времена, когда за слова «Московщина» или «москаль» люди платили жизнями как буржуазные националисты. Почему в России так панически боялись и боятся украинского извечного наименования «москаль»? Почему в этом слове они усматривают страшную неприязнь? Чтобы ответить на этот вопрос, надо присмотреться к тому, какую эмоциональную нагрузку оно несет. Собственно, название «москаль» никогда (за очень редкими исключениями) не уживается нейтрально, как это функционально подобает термину, то есть без эмоционального наслоения. В термине «москаль» всегда ощущалась враждебность, отвращение, пренебрежение, превосходство, ненависть к определяемому. И странного здесь нет ничего, потому что в этом уже виновно не самое слово, а те исторические отношения, которые сложились между украинцами и москалями.