Цари из этой династии, для которых фамилия Романов была историческим псевдонимом, вступали в брак «по традиции» с немецкими принцессами. Так, Петр III вступил в брак с принцессой Софией Фредерикой-Ангальт-Цербстской, будущей царицей Екатериной II. Петр III и Екатерина II родились в Германии. Их сын Павел I вступил в брак с принцессой Вюртембергской Софией-Доротеей. Их сын Александр I — с принцессой Луизой Баден-Баденской. О Николае I даже сложена песня: «Царь наш немец русский, носит мундир прусский». Прадед Николая I женат на дочери Петра I, был истинным немцем. «Итак, его дед, Петр III, был уже лишь наполовину россиянин. Поскольку он, в свою очередь, вступил в брак с немкой, то его сын Павел, отец Николая I, был уже на 3/4 немец и лишь на 1/4 россиянин. Однако Павел снова вступил в брак с немкой; значит, у его сына, у самого Николая I, была уже только 1/8 часть российской крови и 7/8 немецкой»[82]. Сам Николай I вступил в брак с принцессой Луизой-Шарлоттой-Вильгельминой. Их сын — Александр II — вступил в брак с принцессой Марией-Гессен-Дармштадской. Александр III — с принцессой Дагмари Датской и последний царь — Николай II — с принцессой Алисией Гессенской. Кстати, этот последний царь, который проводил жестокую политику запрета украинского языка и культуры, недавно был канонизирован российской православной церковью как святой, вместе с женой и детьми.
Немецкое происхождение российских венценосцев надо было как-то идеологически обосновать. Вот откуда бралась склонность российских официальных кругов к норманской концепции, которая исторически оправдывала господство чужеземцев-немцев в царской империи.
Хотя немцы в России XIX ст. составляли всего 1 % населения, зато среди руководства министерства иностранных дел их было 57 %. Выходцы из Германии и немцы, которые родились в России или в остзейских (балтийских) провинциях, представляли среди руководства военного министерства 46 %, среди руководства почты и путей сообщения — 62 %. Известно, например, что всесильный начальник III «отделения» и шеф жандармов немец А. Бенкендорф вообще не знал русского языка[83].
И после революции вплоть до середины 30-х гг. против норманистов серьезной полемики в России не велось. Считалось, что варяжский вопрос уже окончательно «решен в пользу норманов»[84]. Но с приходом в Германии к власти Гитлера с его расистскими проповедями пронорманская позиция советских историков внезапно подверглась диаметральной переориентации. Выяснилось, что норманское происхождение термина Русь дает основание немецким идеологам для политического вывода, что только германский расовый элемент дал славянам организационную и государственную структуру, потому что славяне (в частности россияне), дескать, не способны на создание государства. И тогда началась беспощадная борьба с норманистами, которые неожиданно сделались для марксистов-интернационалистов отчаянными классовыми врагами. Взгляды норманистов официально осуждались как идеологически вредные, а быть «норманистом» стало политически опасным[85]. С того времени советские историки стали в этом вопросе на позиции, близкие той украинской историографии, которая придерживалась автохтонной теории. «С 40-50-х гг. в советской историографии утвердилась версия о „южнорусском“ происхождении названия, которое изначально обозначало территорию Среднего Поднепровья вокруг Киева (так называемая „Русская Земля“ в узком понимании, что выясняется по летописным данным ХII-ХIII вв.)»[86].
Советские историки стали связывать происхождение термина Русь с названием притоки Днепра — рекой Росью или с приднепровским городом Роднем или одним и другим одновременно[87]. Истоки этого воззрения идут еще от Густинской летописи 1670 года. Автор летописи «между различными догадками», «чего ради наш народ Русю наречеся», упоминает, что это выводят «иныя от реки глаголемыя Рось»[88].
Заклеймив взгляды норманистов как фашистские и буржуазные, советские историки писали: «Советская историография окончательно опровергла антинаучное утверждение норманистов, якобы термин „Русь“ происходит от названия норманского племени, которое во 2-й половине 9 ст. проникло в Восточную Европу, основало здесь государство и дало ей свое имя»[89]. На самом деле происхождение слова «Русь» связано с территорией и древним населением современной Украины, особенно со Средним Поднепровьем, Киевом, Черниговом, Переяславом[90].
Украинские диаспорные историки придерживаются определенного компромиссного решения проблемы. «Слово Русь, как можно думать, принадлежало первоначально чужому племени, которое подбило южные племена восточнославянской группы, организовало среди них государство и само исчезло, растворилось среди славянской стихии, оставив по себе одно название, которое и стало теперь названием нашей народностей и нового государства. Это название Русь стало нашим национальным именем и держалась у нас очень долго»[91].
Отмечая антинорманскую позицию краевой историографии, они пишут: «Это отнюдь не умаляет важность роли, которую играли первые князья и их дружинники варяжского происхождения в формировании государственного порядка в Киевском государстве»[92].
Новейшие украинские историки традиционно придерживаются антинорманистского направления. Так, в недавно изданной работе читаем, что «этноним Русь возник на Среднем Приднепровье и уже в IX ст. прочно закрепился за Киевским государством и был широко известен за ее пределами. Со временем название „Русь“, „русский“ употреблялось как самоназвание украинцев. Этническое определение „русский“ в понимании „украинский“ встречается уже с XIV ст. и беспрерывно сохраняется на протяжении столетий»[93]. Подобной мысли придерживаются другие современные исследователи: «Анализ письменных свидетельств показал, что наиболее правдоподобной нужно считать теорию южного происхождения названия Русь»[94].
Неожиданно оригинальную версию сделал достоянием гласности академик Емельян Прицак. Он попробовал соединить две противоположных теории — хазарскую и норманскую. До 930-х годов, согласно концепции Прицака, в Киеве властвовали хазары (да и сам город Киев было основан как хазарский форпост на западных рубежах каганата), со временем — норманы. Название «Русь», по мнению Прицака, принесла в Восточную Европу рутено-фризско-норманская торговая компания[95].
В мутном водовороте т. н. «норманского вопроса», которого мы кратко коснулись, потерялась истинная проблема термина Русь. Как видим, все усилия исследователей направлялись на выяснение его происхождения: скандинавское оно, тюркское, автохтонное или еще какое-нибудь. Такое состояние дел дает возможность российской историографии за занавесом схоластических соображений скрыть другие чрезвычайно важные и актуальные вопросы: речь идет не о норманском, восточном или автохтонном происхождении этнического термина, которое имеет сугубо академическое значение, а об истории его употребления. Потому что «не так важно происхождение названия, как то, что оно означает»[96]. Именно история употребления термина Русь и производных является одной из тех фундаментальных проблем, которые играли и играют по сей день огромную роль в становлении национального сознания у восточноевропейских народов. Иначе говоря, в отличие от вопроса о происхождении названия Русь, который является, во всяком случае в наше время, больше сугубо теоретическим вопросом, сама история употребления термина и его семантика принадлежат к числу тех научных проблем, которые имеют исключительно злободневное политическое значение. Потому что, как увидим дальше, все это раскрывает механизм этнонимической мимикрии московского империализма[97]. Вот почему московские исследователи, которые исписали буквально горы бумаги, породив исполинскую литературу об этимологии термина Русь, почти совсем ничего не говорят об истории его употребления. А история эта — чрезвычайно интересная и выразительная.
