– Папа, а почему мы не помечаем на карте пропажу людей? Ситуация в городе станет яснее.

Отец внимательно посмотрел на меня и позвонил Нико-диму Ершову. Тот запросил префектуру. Затребованная информация прибыла через час. И вот что выяснилось: как только появились псы, исчезновений стало в десять раз больше. Но в полиции тревогу не били – все списывали на бешеных собак.

Полицмейстер не скрывал, что в его ведомстве знают не обо всех исчезновениях: в городе немало одиноких людей, порой пропадают целые семьи, далеко не все соседи проявляют должную бдительность, а кое-кто и вовсе боится связываться с властями. С другой стороны, сотни людей просто-напросто удрали из Кедрина – туда, где поспокойней.

По настоятельной просьбе Никодима Ершова полицмейстер организовал обход всех частных домов в Кедрине. Это заняло больше суток. В итоге получилась страшная цифра: к полудню сегодняшнего дня в городе бесследно пропал пятьсот шестьдесят один человек.

Мы с отцом нависали над штабным столом, опираясь локтями на расстеленную карту. Я снова чувствовал себя стратегом.

– Выходит, мы знаем только о половине нападений. Об остальных рассказать некому. Значит, и Никодимову статистику нужно каждый раз удваивать. Веселого мало. А по карте… – Сверяясь со списком, отец стремительно разбрасывал по ней черные звездочки. – По карте видно, что… – Еще полсотни звездочек испятнали рыжевато-зеленые кварталы Кедрина. – Ничегошеньки мы с тобой из этого не выудим. Сам смотри. Исчезают везде по чуть-чуть. Нет кучности. Ни малейшей. Не совпадает с учтенными нападениями собак.

– Я еще подумаю, – упрямо сказал я. – Здесь что-то нечисто.

– Ну-ну, – только и ответил отец.

Я снова и снова выписывал столбцами – по дням и по городским кварталам – число отмеченных нападений и число не объясненных пока исчезновений. И тут и там стремительный рост, слегка замедлившийся после входа в игру и-чу. Никаких зацепок. Я сам не знал, что надо искать.

– Аналитик ты наш… – Мать тихо вошла в оккупированный мною отцовский кабинет и ласково потрепала меня по шевелюре. – Шел бы ты спать, Аника-воин.

– Погоди… Еще полчасика. Вот-вот поймаю суть…

Она улыбнулась и покачала головой. Когда дверь кабинета закрылась, меня осенило: для полноты картины не хватает количества убитых в Кедрине псов. Я обнаружил эти данные в верхнем ящике письменного стола (отец узнает, что рылся без спросу, – убьет), выписал еще один столбец, глянул, и волосы у меня встали дыбом. Совпало!!! Совпало!!! Господи спаси!..

Ну не полностью, конечно. Исчезновений все-таки было больше, чем собачьих смертей. Разница – примерно одна шестая. Вполне логично: некоторых бедолаг могли сожрать целиком, кто-то, спасаясь от псов, утонул в реке, провалился в люк или, обезумев от ужаса, прячется в тайге. С другой стороны, десятки собак сейчас живехоньки…

Я не сразу решился сообщить о своем открытии отцу, хотя ошибки быть не могло – все видно невооруженным глазом. Подвох какой-нибудь искал – никак поверить не мог, что я один такой умный, а десятки кедринских логиков оказались слепы. Сидел за столом, собираясь с духом, затем переписал цифирь начисто и, зачем-то перекрестившись, спустился в гостиную.

Федор Иванович Пришвин еще не спал, сидел над картой, обхватив голову руками, – то ли обдумывал что-то, то ли башку лечил, уговаривал не болеть. Отец внимательно выслушал меня, ни разу не перебил, затем произнес раздумчиво:

– Магия чисел – штука привязчивая, по-своему опасная. Слышал небось о пифагорийцах?

И замолчал надолго. Словно выдерживал меня в собственном соку, надеясь, что рано или поздно я сам пойму всю глупость моей идеи и посрамленно поплетусь в спальню. Я терпеливо ждал, негромко постукивая пальцем по столу. Он крякнул и наконец спросил:

– Стоишь на своем?

– Стою, – ответил я.

– Молодец! – вырвалось у него.

…Беседа наша перевалила на второй час. Отец по-прежнему сомневался. Уж больно невероятна была моя гипотеза и основана на голом расчете. Тогда мы еще не знали, что скоро самыми ценными и-чу станут вовсе не стрелки, фехтовальщики или следопыты, а аналитики. Оперативников, по правде сказать, и среди мирян хватает.

Однако у отца не было выбора, ведь собственную версию он так и не изобрел. Назначенный градоначальником срок завершения операции истечет через сутки. И тогда у Гильдии будут крупные неприятности. Ну просто очень крупные.

Отец разбудил своих и-чу, шепнув каждому на ухо «подъем!». Спали бойцы в саду, чтобы не мешать нашей семье храпом и богатырским посвистом. Продирая глаза, парни вскакивали с раскладушек и выбирались из спальных мешков. А когда собрались в гостиной, сна ни в одном глазу – все собранные, подтянутые, ждут приказа.

– Игорь Федорович, изложи-ка отряду… – Отец положил руку мне на плечо.

И я изложил. Голос мой был спокоен, хотя и хрипловат, а сердце пойманной птичкой билось в грудной клетке.

– Прошу высказываться! – приказным тоном сказал отец.

– Так что же получается? – Первым заговорил Кирилл Корин, самый старший из отцовских и-чу. Седой уже, коротко стриженный, на одно лицо с командующим Каменским военным округом – правда, в два раза тоньше. – В бешеных псов превращаются обычные горожане. Значит, эта страсть будет продолжаться до тех пор, пока в Кедрине останется хотя бы один человек. И нас всех ждет эта участь.

– Или не совсем обычные, – подал голос Игнат Мостовой, потомок запорожских казаков. Был он коренаст, широкоплеч, носил длиннющие усы и брил голову, оставляя лишь русый чуб. – Еще проверить надо.

– А сделав ноги после неудачного нападения, псы что, снова могут стать людьми? – вошел в разговор Иван Раков, лучший в городе стрелок. – Или в псах – уже навсегда? Это обратимый процесс или нет?

Я развел руками.

– Кабы знать… – протянул Иван. – Можно попытаться их вернуть.

– Кишка тонка! – буркнул отец.

Самое главное, что с гипотезой моей никто не спорил.

Все утро отец возился с картой, но ему так и не удалось определить очаг метаморфизма – место, где люди превращаются в бешеных псов. Дед называл это его занятие игрой в бирюльки. Но – если, конечно, моя гипотеза верна – имелся простой и очень быстрый путь: обнаружить одного из потенциальных оборотней и проследить за ним.

Шел последний отпущенный нам день. Когда я выходил из дому, мне показалось, что патрулирующие улицы городовые сегодня смотрят на и-чу как-то иначе – кто с презрением, кто с жалостью, а кто и с угрозой.

Пикеты и-чу были выставлены во всех подозрительных кварталах Кедрина. Для этого пришлось отозвать половину наших бойцов, занятых выслеживанием и истреблением псов. Комендант и полицмейстер не хотели обезглавливать летучие отряды, и отцу пришлось поклясться градоначальнику, что победа будет у нас в кармане еще до полуночи. Теперь мы просто не могли проиграть.

Господина Пупышева и-чу обнаружили за полкилометра от узла метаморфоз. Завороженных ни с кем не спутаешь. Почему раньше никто из и-чу не удивился, увидев этаких сомнамбул на улицах, – вот вопрос. Быть может, до сих пор нам успешно отводили глаза.

Потом мы кое-что узнали о Пупышеве. Бухгалтер землеустроительного департамента, весьма занудный, но въедливый на службе, в семье – тише воды ниже травы, подкаблучник, отец троих бесцветных ребятишек, учащихся в Третьей гимназии. Не был, не состоял, не участвовал. Может быть, в этом все и дело?

Он неторопливо шел к узлу, подняв невидящие глаза к пасмурному вечернему небу, как будто оттуда нисходила божья благодать. Под ноги не смотрел, но ни разу не поскользнулся на арбузных корках и картофельных очистках, не споткнулся на досках и камнях, валяющихся на раздолбанных тротуарах, а потом и вовсе начались сгнившие деревянные мостки, где и зрячему ноги сломать – раз плюнуть.

Гонец примчался к нам домой через каких-то семь с половиной минут. Отец вскочил в машину. «Пээр» стоял у входа, водитель не глушил мотор. Я сунулся следом.

– Куда?! – гаркнул отец, но меня теперь не так-то легко было приструнить.