— У меня? Чтобы я собирала хлопок? — обомлев от возмущения, вскричала Скарлетт, словно бабушка предложила ей совершить какую-то дикую непристойность. — Чтобы я работала, как негритянка, на плантации? Как эта белая голытьба? Как девчонки Слэттери?

— Белая голытьба, слыхали! Да, уж воистину вы — утонченное, изнеженное поколение! Позвольте мне доложить вам, голубушка, что когда я была девчонкой, мой отец потерял все до последнего гроша, и пока он не скопил немного денег, чтобы принанять негров, я не считала для себя зазорным честно выполнять любую грубую работу, хотя бы и на плантации. Я и мотыгой землю рыхлила, и хлопок собирала, а ежели понадобится, то и сейчас могу. И похоже, что придется. Белая голытьба, скажет тоже!

— Но маменька! — вскричала ее сноха, бросая молящие взоры на Скарлетт и Салли в надежде, что они помогут ей умиротворить разгневанную старую даму. — Это же было давно, в другие совсем времена, жизнь ведь так меняется.

— Ничего не меняется, когда приходит нужда честно потрудиться, — заявила проницательная и несгибаемая старая дама, не поддавшись на увещевания. — Послушала бы твоя маменька, Скарлетт, как ты стоишь тут и заявляешь, что честный труд — это не для порядочных людей, а для белой голытьбы! «Когда Адам пахал, а Ева пряла…»[8].

Стремясь перевести разговор на другое, Скарлетт торопливо спросила:

— А что слышно о Тарлтонах и Калвертах? Их усадьбы тоже сожгли? А сами они схоронились в Мэйконе?

— Янки не дошли до Тарлтонов. Их усадьба тоже ведь, как наша, в стороне от главной дороги. А вот до Калвертов они добрались, и угнали весь их скот, и порезали птицу, а негров забрали с собой… — принялась рассказывать Салли.

Но бабушка не дала ей закончить.

— Ха! Они наобещали негритянкам шелковых платьев да золотых побрякушек — вот чем они их заманивали. И Кэтлин Калверт рассказывала, что, когда янки уходили, она видела у некоторых из них за седлом этих черномазых идиоток. Ну что ж, вместо платьев и сережек солдаты наградят их цветными младенцами, и я не думаю, чтобы кровь янки особенно улучшила их породу.

— Ой, бабушка Фонтейн!

— Не делай, пожалуйста, постного лица, Джейн. Мне кажется, мы все здесь были замужем, или я ошибаюсь? И видит бог, нам не привыкать опять любоваться на крошечных мулатиков.

— А почему янки не сожгли усадьбы Калвертов?

— Их дом уцелел благодаря северному акценту второй миссис Калверт и ее управляющего Хилтона, — сказала старая дама, никогда не называвшая бывшую гувернантку Калвертов иначе, как «вторая миссис Калверт», хотя первая жена мистера Калверта скончалась двадцать лет тому назад.

— «Мы стойкие сторонники Федерации», — иронически прогнусавила бабушка, подражая выговору северян. — Кэтлин говорит, они оба клялись и божились, что весь калвертовский выводок — чистокровные янки. Это в то время, как мистер Калверт сложил голову где-то в джунглях! А Рейфорд под Геттисбергом, а Кэйд сражается в Виргинии! Кэтлин говорит, лучше бы они сожгли дом, чем сносить такое унижение. Кэйд, говорит она, сойдет с ума, если узнает об этом, когда вернется домой. Вот что значит — взять в жены янки. У них же ни гордости, ни чувства приличия — на первом месте забота о собственной шкуре… А как это они пощадили вашу усадьбу, Скарлетт?

Скарлетт секунду помедлила с ответом. Она знала, что следующим вопросом будет: «А как все ваши? Как здоровье дорогой Эллин?» — и понимала: у нее не хватит духу сказать им, что Эллин нет в живых. Ведь если она произнесет эти слова, если допустит, чтобы они разбередили ей душу в присутствии этих участливых, сердобольных женщин, ей уже не сдержать слез: они будут литься и литься, пока ей не станет плохо. Но этого нельзя допустить. Ни разу после возвращения домой не позволила она себе выплакаться как следует, а если хоть раз дать волю слезам, от ее так старательно взращенного в себе мужества не останется и следа. Но, глядя в смятении на дружеские лица Фонтейнов, Скарлетт понимала, что эти люди не простят ей, если она утаит от них смерть Эллин. Особенно — бабушка, редко кого дарившая своей благосклонностью и пренебрежительным взмахом сухонькой ручки умевшая показать, что знает цену почти каждому из жителей графства, и вместе с тем искренне привязанная к Эллин.

— Ну, что же ты молчишь? — произнесла бабушка, уставя на нее пронзительный взгляд. — Ты что — не знаешь, как это получилось?

— Видите ли, дело в том, что я вернулась домой лишь на другой день после сражения, — торопливо начала объяснять Скарлетт. — Янки тогда уже ушли. А папа… папа сказал, что он убедил янки не жечь дом, потому что Сьюлин и Кэррин лежали в тифу, и их нельзя было трогать.

— Впервые в жизни слышу, чтобы янки поступали как порядочные люди, — сказала бабушка, явно недовольная тем, что ей сообщают что-то хорошее о захватчиках. — Ну, а сейчас девочки как?

— Уже лучше, много лучше, они почти поправились, только очень слабы, — сказала Скарлетт. И, чувствуя, что страшивший ее вопрос вот-вот сорвется у бабушки с языка, она еще торопливей перевела разговор на другое: — Я… я хотела спросить, не можете ли вы одолжить нам немного продуктов? Янки сожрали все подчистую, как саранча. Но если у вас самих туго, то вы, пожалуйста, скажите мне прямо, без всяких стеснений и…

— Пришли Порка с повозкой, и вы получите половину всего, что у нас есть: риса, муки, свинины, немножко цыплят, — сказала старая дама и как-то странно поглядела на Скарлетт.

— Нет, зачем же, это слишком много! Право же, я…

— Молчи! Не желаю ничего слушать. Для чего же тогда соседи?

— Вы так добры, что я просто не знаю… Но мне пора. Дома начнут беспокоиться.

Бабушка внезапно поднялась и взяла Скарлетт под руку.

— Вы обе оставайтесь здесь, — распорядилась она и подтолкнула Скарлетт к заднему крыльцу. — Мне нужно перемолвиться словечком с этой малюткой. Помогите мне спуститься с лестницы, Скарлетт.

Молодая Хозяйка и Салли попрощались со Скарлетт, пообещав в самое ближайшее время приехать ее проведать. Они сгорали от любопытства, но вместе с тем знали: если бабушка сама не найдет нужным поведать им, какой разговор состоялся у нее со Скарлетт, они никогда этого не узнают. «Старухи — трудный народ», — прошептала Молодая Хозяйка на ухо Салли, когда они обе принялись за прерванное шитье.

Скарлетт стояла, держа лошадь под уздцы, тупая боль сдавила ее сердце.

— Ну, — сказала бабушка, пронзая ее взглядом, — что там еще случилось у тебя дома? Что ты от нас скрываешь?

Скарлетт поглядела в зоркие старые глаза и поняла, что она может сказать бабушке Фонтейн всю правду без утайки и не заплакать. Никто не отважится заплакать в присутствии бабушки Фонтейн без ее недвусмысленно выраженного поощрения.

— Мама умерла, — сказала Скарлетт просто.

Рука, опиравшаяся на руку Скарлетт, так напряглась, что сделала ей больно, сморщенные веки, задрожав, прикрыли желтые глаза.

— Янки убили ее?

— Она умерла от тифа. За день до моего возвращения.

— Перестань об этом думать, — приказала бабушка, и Скарлетт увидела, как она сглотнула подкативший к горлу комок. — А как отец?

— Папа… папа не в себе.

— Как это понять? Говори ясней. Он болен?

— Это потрясло его… Он какой-то странный… не в себе…

— Что значит — не в себе? Ты хочешь сказать, что он повредился умом?

Было большим облегчением услышать, что кто-то смело называет вещи своими именами. Как хорошо, что эта старая женщина не пытается выражать ей сочувствие, иначе она бы разревелась.

— Да, — сказала она глухо, — он лишился рассудка. Он живет все время как во сне, а временами словно бы даже не помнит, что мама умерла. О, миссис Фонтейн, это выше моих сил — видеть, как он часами сидит, поджидая ее, так терпеливо-терпеливо, а ведь всегда был нетерпелив, как ребенок. Но еще хуже, когда он вдруг вспомнит, что ее не стало. То сидит за часом час, прислушиваясь, не раздадутся ли ее шаги, то вдруг как вскочит, выбежит из дома и — прямо на кладбище. А потом приплетется обратно, лицо все в слезах, и ну твердить снова и снова, да так, что хочется завизжать: «Кэти — Скарлетт, миссис О'Хара умерла, твоя мама умерла!» И эти его слова, сколько бы он их ни повторял, звучат для меня так, словно я их слышу впервые. А иногда по ночам он начинает ее звать, и тогда я вскакиваю с постели, иду к нему и говорю, что она пошла проведать заболевшую негритянку. И он начинает ворчать, что она не жалеет себя, выхаживая больных. И уложить его обратно в постель бывает нелегко. Он совсем как ребенок. О, если бы доктор Фонтейн был здесь! Я уверена, что он как-нибудь помог бы папе. И Мелани тоже нужен доктор. Она плохо поправляется после родов…