Но отец, что встал перед Руттом, потянулся к бурдюку на поясе. Воды там было мало - слишком вялым и легким был пузырь.

  Вытащив пробку, он поднес бурдюк Рутту.

  А тот выставил вперед Хельд. - Сначала ей. Прошу, сначала малышке.

  Его жест не допускал никаких сомнений, и отец вышел и склонился над морщинистым личиком девочки, которое Рутт успел высвободить из пеленки.

  Баделле видела, как отец отпрянул. Сурово взглянул в щелки глаз Рутта.

  Она затаила дыхание, ожидая.

  Тут он потряс бурдюк, вставил горлышко в рот Хельд. Потекла вода.

  Она вздохнула: - Этот отец, Рутт, добрый отец.

  Один из когтистых детей, года на два старше Рутта, подошел и бережно взял Хельд из его рук - он, может, и хотел бы сопротивляться, но сил не осталось. Когда Хельд оказалась в колыбели рук незнакомца, руки самого Рутта остались скрюченными, как будто он все еще ее держал. Баделле видела, что напряженные жилы у его локтей укоротились; если подумать хорошенько, когда она в последний раз видела Рутта без Хельд? Даже не вспомнить.

  И сейчас в его руках остался призрак девочки.

  Отец заплакал - она видела слезы на темных, изрытых щеках; он вставил горлышко в рот Рутта, силой раздвинув губы. Несколько капель, потом еще.

  Рутт глотнул.

  Другие когтистые дети скользнули мимо них, к извивам Змеи. Каждый вытаскивал свой бурдюк. Воды было мало, но все же они шли делиться.

  Теперь Баделле видела новую Змею, пришедшую с заката - змею из железа и цепей. Она знала, что уже видела ее - во снах. Она смотрела на блестящую рептилию. "Отцы и матери, но всё же дети. А там - вижу ее - их общая мать. Вижу ее. Она идет".

  Из-за спины женщины бежали новые люди с водой.

  Она встала рядом с бородатым отцом, поглядела на Баделле и заговорила на языке из снов Баделле: - Скрипач, они идут не в ту сторону.

  -Да, Адъюнкт.

  - Я вижу только детей.

  - Да.

  Около женщины показался другой солдат. - Но... Адъюнкт, чьи они?

  Та повернулась: - Не имеет значения, Кулак. Отныне они наши.

  Рутт спросил Баделле: - Что они говорят?

  - Говорят, что нужно идти назад.

  Мальчик как бы покатал во рту это слово. "Назад?"

  Баделле сказала: - Рутт, ты не ошибся. Ты провел Змею, твой слепой язык выискал чужаков, и теперь они не чужаки. Рутт, ты провел нас от смерти к жизни. Рутт, - она подступила ближе, - теперь можешь отдохнуть.

  Бородатый солдат, которого звали Скрипач, хотел поддержать падающего Рутта, но оба они оказались стоящими на коленях.

  Адъюнкт сделала полшага к ним. - Капитан? Он выживет?

  Тот чуть помедлил, поднял голову: - Если сердце еще бьется, Адъюнкт, я не слышу его и не чувствую.

  Баделле заговорила на их языке: - Он жив, Отец. Просто ушел на время.

  Тот, кого Мать назвала кулаком, отошел было назад, но тут подскочил к ней: - Дитя, почему ты говоришь по-малазански? Кто ты?

  "Кто я? Не знаю. Никогда не знала". Она поглядела в глаза Матери: - Рутт привел нас к тебе. Потому что ты одна осталась.

  - Одна?

  - Одна, кто не отвернется от нас. Ты наша мать.

  Услышав такое, Адъюнкт, казалось, хотела отступить. Глаза сверкнули, словно ей стало больно. Она отвернулась от Баделле, а та указала на Скрипача: - А он наш отец, и скоро он уйдет и мы больше его не увидим. Так делают отцы. - Мысль заставила ее загрустить, но Баделле стряхнула эту мысль. - Так всегда бывает.

  Адъюнкт вроде бы дрожала, она не желала смотреть на Баделле. Наконец она повернулась к тому, что был рядом: - Кулак, открыть запасные фляги.

  - Адъюнкт! Поглядите на них! Половина помрет до рассвета!

  - Кулак Блистиг, вы слышали приказ.

  - Мы не можем отдать воду этим... этим...

  - Выполнять, - устало сказала Адъюнкт. - Или я прикажу вас казнить. Здесь. Немедленно.

  - И вызовете открытый мятеж! Обещаю!

  Скрипач встал и подошел к кулаку так близко, что тому пришлось сделать шаг назад. Он молчал, только зубы белели среди спутанных ржавых прядей бороды.

  Глухо выругавшись, Блистиг развернулся кругом. - Сами напросились. Хорошо.

  Адъюнкт сказала: - Капитаны Ииль и Гудд, сопроводите Кулака Блистига.

  Мужчина и женщина, что стояли позади Адъюнкта, увязались за Блистигом, держась справа и слева.

  Скрипач вернулся к Рутту. Встал на колени, положил ладонь на истощенную щеку. Поднял глаза и спросил Баделле: - Он вас вел?

  Та кивнула.

  - Далеко? Давно?

  Она дернула плечом. - Из Колансе.

  Мужчина моргнул, на миг взглянул в сторону Адъюнкта. - Сколько же дней до воды?

  Она покачала головой: - До Икариаса, где были колодцы... не... не помню. Семь дней? Десять?

  - Невозможно, - подал голос кто-то из свиты Адъюнкта. - У нас осталось воды на один день. Без нее... максимум три дня. Адъюнкт, не сможем.

  Баделле склонила голову. - Где нет воды, есть кровь. Мухи. Осколки. Где нет еды, есть умершие дети.

  Раздался другой голос: - Кулак Блистиг на этот раз был прав. Мы не сможем.

  - Капитан Скрипач.

  - Да?

  - Пусть ваши разведчики отведут к фургонам с провиантом всех, кто может идти. Попросите хундрилов отнести тех, что не ходят. Пусть пьют и едят, если смогут есть.

  - Слушаюсь, Адъюнкт.

  Баделле смотрела, как тот обнимает Рутта, поднимает. "Рутт стал Хельд. Он нес ее, пока мог, а теперь несут его. Так оно и бывает".

  - Адъюнкт, - сказала она, когда Скрипач унес мальчика. - Меня зовут Баделле, и у меня есть стихи для тебя.

  - Дитя, если ты не попьешь, то можешь умереть. Я послушаю стихи, но потом.

  Баделле улыбнулась. - Да, Мать.

  "У меня есть стихи для тебя". Она смотрела в напряженные спины, на качающиеся веревки, на поваленные статуи. Две ночи с момента встречи, и Баделле больше не видела Адъюнкта. Как и Скрипача. Вода кончилась, Рутт еще не просыпался, Седдик сидит на груде бревен, раскладывая безделушки неким узором, чтобы тут же смешать его и начать заново.

   Она слышала споры. Слышала звуки драк, видела внезапно возникавшие стычки - выхвачены ножи, подняты кулаки, солдаты сцепляются... Видела, как эти мужчины и женщины идут к смерти, ведь Икариас слишком далеко. Им нечего пить, а те, что пили свою мочу, скоро сойдут с ума, потому что моча - яд. Однако они не хотят пить кровь умерших. Просто бросают их позади.

  За ночь она насчитала сорок четыре. За прошлую ночь было тридцать девять, а днем унесли из лагеря семьдесят два трупа, уже не позаботившись рытьем могил. Просто сложили их рядами.

  Дети Змеи сидели в фургонах с едой. Поход окончился, но они тоже умирали.

  "Икариас. Я вижу твои колодцы. Когда мы уходили, они были почти пустыми. Кто-то отнимает воду даже сейчас. Не знаю, почему. Но и не важно. Мы не дойдем. Значит, все матери должны проигрывать? Все отцы должны уходить навсегда?

  Мать, у меня есть стихи. Ты придешь? Ты послушаешь мои слова?"

  Вагон скрипел, панцирники налегали на веревки. Солдаты умирали.

  Они вышли на след. Скрипачу и разведчикам было нетрудно его находить. Маленькие высохшие кости тех, что остались за спинами мальчика по имени Рутт и девочки Баделле. Каждая скромная кучка казалась обвинением. Молчаливым упреком. Эти дети совершили невозможное. "А мы их подведем".

  Он слышал шум крови, бешено мчащейся по пустеющим жилам. Звук этот стал казаться бесконечным воем. Адъюнкт все еще верит? Теперь, когда они стали умирать десятками, она еще сохраняет веру? Когда упорства непреклонной воли оказалось недостаточно... что теперь? У него нет ответов на такие вопросы. Если отыскать ее... "Нет, с нее довольно. Ее все время осаждают кулаки, офицеры. Целители". Да и разговор станет пыткой - губы лопнули, распухший язык прилип к нёбу, гортань саднит от любого слова.