Я придвинула к себе чашку, а Светлана неслась дальше.

– Мама мне говорила, что вскоре после моего отъезда в Павлинове бардак начался. НИИ закрыли, Петр Германович перестал работать, осел дома. Потом они с Антониной Тарасовной насмерть разругались, но разводиться в загсе не стали. Жена перебралась в маленький домик, Ирка с отцом жить осталась, а моя мама у них полы тогда мыть подрядилась. Потом Ирина заболела, какую-то заразу подцепила. Петр Германович мою маму предупредил: «У дочери инфекция, вам пока не надо к нам ходить, можете заразиться». И название болезни произнес. Слово мудреное, мама его не запомнила, но к профессору ходить временно перестала. Потом Ира выздоровела, только на родительницу свою крепко обиделась за то, что та ее больную не навещала. И Владыкин на жену осерчал. В общем, они перестали общаться. Когда Петр Германович помер, Ирина дом заперла и куда-то подалась. Антонина Тарасовна жила себе тут спокойненько, на соседний участок не ходила. Ну а дальнейшие события уже при мне случились. Пять лет назад, когда мамуля уже не работала, вместо нее я у Владыкиной-старшей убиралась, Ирка в Павлиново вернулась, да не одна – а с близнецами Никитой и Олесей, со свекровью Анной Тимофеевной, мужем Леонидом, его братом Борисом и невесткой Ларисой. Борис потом умер, чем-то он заболел, а вдова его тут осталась. Антонина Тарасовна как увидела, что дочь опять рядом поселилась, уехала в московскую квартиру. Коттедж она закрыла, велела мне три раза в неделю сюда заходить проверять, не прорвало ли трубу, не протекла ли крыша, деньги аккуратно отдавала. А вот Ирина Петровна моими услугами погнушалась. Я ее один раз из-за забора окликнула, сказала: «Вы меня помните? Я Света, дочка Марии Ивановны, она раньше у Петра Германовича служила. Если хотите, могу вам помогать». Она такую морду состроила! Правда, ответила вежливенько: «Спасибо, сами справимся». Перед тем как Ирка вернулась, в большой дом прибыли фургоны, из них кучу барахла вытаскивали: мебель какую-то, ящики, коробки. Так мне интересно стало: чего это привезли-то? В доме же все есть, ничего оттуда не увозили.

Светлана на секунду примолкла. И тут же снова затараторила:

– Ой, какие они люди странные! Что дети, что свекровь, что муж Ирины. Я, конечно, в их жизнь не лезу, своих забот хватает, но прямо удивительно, чего они за участок не выходят? Ведь никуда не ездят! Свекровь очень молодо выглядит, старшей сестрой сына своего смотрится. А Лариса… Вышла я как-то утречком, гляжу, вдова Бориса на соседнем участке стоит… с плюшевой игрушкой в руках. Ну, цирк! Взрослая баба, а с мишкой гуляет. Поняли, о ком говорю? У Леонида, мужа Ирины, брат был Борис, он умер, супруга же его, Лариска, осталась у Владыкиной.

– Если вы мало знакомы с Ириной Петровной, то почему так хорошо разбираетесь во всех ее родственниках, по именам их называете? – удивилась я.

– Говорила уже, Антонина Тарасовна, когда съезжала, меня наняла за порядком в коттедже следить, – бесхитростно объяснила Светлана. – Я сюда приходила пыль обмести, котел протопить и прочее. Это только кажется, что в особняке лучше, чем в городе, жить, на самом деле в московской квартире спокойнее. Во всяком случае, самой топить не надо, об этом ДЭЗ подумает. В деревне, даже в современном коттедже, хлопот навалом: зимой крышу почисти, сосульки сбей, снег на территории раскидай, а еще то забор поправь, то гнилое дерево спили… Пока мамочка жива была, я ее с собой сюда брала. Работу выполню, кофеек сварю, сядем на терраске – благодать. Только расслабимся, Ирина как заорет: «Леонид, ты почему не делаешь то, что я велела? Никита, ступай в дом, простудишься!» Ну и так далее. Не захочешь, а выучишь все имена и сообразишь, кто у них в доме царь-император. Интересно, на какие шиши Владыкины так хорошо живут, а? И вот еще никак в толк не возьму: чего это у Ирки дети нигде не учатся и не работают? Раньше они в школу ездили, но не каждый день, как все. Никите сейчас лет восемнадцать, Олесе столько же, они близнецы, я говорила. Только брат с сестрой не очень похожи. Вы пейте кофеек-то, остынет.

Я машинально отхлебнула капучино, вскочила и бросилась к мойке.

– Не понравился? – расстроилась Светлана.

Я выплюнула невообразимую гадость.

– Отвратительнее ничего в жизни не пробовала. Из чего вы эту дрянь сварили?

– Вон из той баночки, что вы из магазина принесли, порошок черпанула, – объяснила домработница. – Сахарку из коробочки добавила, сливочки взбила. Может, пересластила? Положила четыре ложечки с верхом. Меня так в Милане бармен Джейкоб научил, а он толк в кофе знал!

Я посмотрела на красно-голубую жестянку с надписью «Мука».

– Сахар оттуда брали?

– На буковки внимания не обращайте, – захихикала Света. – Песочку много уходит, а крупчатки чуть, я не пеку торты, и вы к плите не подходите. Зачем тогда в доме мука? Банка для сахара.

Откинув крышку, я взяла щепотку белого порошка и попробовала его.

– Это сода!

Домработница обомлела, а я вздохнула:

– Пищевая сода в хозяйстве вещь полезная, но четыре ложечки с верхом на чашку кофе не улучшили его вкус.

– Нет, там сахар, – заспорила Светлана.

Я сунула ей в руки жестянку.

– Проверьте.

– Странно, – забубнила спустя пару мгновений она, – откуда содочка там взялась?

– Кто-то ее туда насыпал, – логично предположила я. – Уверена, не сама она из магазина притопала.

– Нет, – уперлась домработница, – не так.

– Что именно не так? – снова вздохнула я.

Я общаюсь со Светланой всего неделю, но уже успела понять: она не умеет признавать свои ошибки. Если даже конкретно указать ей на косяк, домработница моментально находит массу оправданий, и у меня возникает ощущение, что я – этакая злобная Салтычиха, тиранящая несчастную прислугу, вынужденную горбатиться на меня за гроши.

– Что означает ваше «нет»? – задала я уточняющий вопрос. – «Нет, в коробке не сода»? «Нет, никто не насыпал соду в жестянку»? Или: «Нет, порошок самолично проник в емкость, предназначенную для другого продукта»?

– Нет, – упрямо повторила Света. – В смысле, я отлично помню, что в «Муке» был сахар. Если его там нет, то куда он подевался?

Я стала поднимать крышки остальных коробок.

– Нашла! Песок в «Какао».

– Ну, вообще… – всплеснула руками Светлана. – Кто-то перепутал все запасы.

Я решила заставить домработницу признаться в оплошности и продолжила:

– Можете назвать человека, который забавляется таким образом? В доме нас двое. Я хозяйством не занимаюсь, сегодня впервые заинтересовалась банками. И кто у нас остается среди подозреваемых, а?

– Оно не человек, – прошептала Света и перекрестилась.

– А кто? – опешила я. – Лягушка из сада?

– Скажете тоже, – хихикнула. – Нет! Это Оно.

– Кто? – не отставала я.

Светлана прикрыла рот рукой и прошептала:

– Не скажу.

– Почему? – промурлыкала я. – Очень хочется выяснить, что это за безобразник прибегает к нам в дом и хулиганит.

– Если вы узнаете правду, то мигом отсюда уберетесь, – жалобно заныла моя помощница. – Мне самой страшно… О, смотрите, Иван Николаевич приехал! И с ним посторонние. Бегите скорей, переоденьтесь, вы в халате на чучундру похожи. А я пока гостям кофеек сварю, лучше всех каплечино готовлю.

– Сделайте одолжение, проследите, чтобы таинственное Оно не насыпало в чашки с кофе порошок от блох или, того пуще, не налило туда средство для чистки унитазов, – нежно попросила я и поспешила в спальню.

Наверное, теперь пора объяснить, почему я, писательница Арина Виолова, оказалась в коттедже, расположенном в ближайшем Подмосковье.

Некоторое время назад судьба свела меня с Иваном Николаевичем Зарецким, очень богатым человеком, страстным почитателем моих книг[1]. Бизнесмен стал активно заботиться о популяризации моего творчества, приобрел книжные магазины, диктовал условия Гарику, владельцу издательства «Элефант», имеющему эксклюзивные права на мои романы. Зарецкий решил сделать из меня автора покруче Милады Смоляковой и задействовал для этой цели свои деньги. А недавно он купил у Гарика «Элефант» вместе со всеми его долгами и портфелем произведений разных авторов. Я оказалась в безвыходном положении – контракт-то у меня подписан на десять лет. Мне никогда и в голову не приходило, что «Элефант» может перейти в другие руки, и я, естественно, не задумывалась о том, как поведет себя новый владелец по отношению ко мне.