– Верно, – согласилась та. – Но Горикова давно уволилась.

– Можете подсказать ее домашний адрес? – попросила я.

– Зачем он вам? – задала вопрос директриса.

Но сообщать правду не входило в мои планы.

– У меня есть дача в Подмосковье, и несколько дней назад на участок забрела эта женщина. Похоже, она больна – не помнит своего отчества, фамилии. Только имя сумела назвать: «Лариса» и адрес: Новоподольская, дом сто семь. Врач, которого я вызвала, заметил, что у бедняжки нет травм, она, видимо, перенесла инсульт, отсюда частичная потеря памяти. И куда деть Ларису? Выставить ее на улицу я не могу, погибнет ведь. Вот я и поехала искать того, кто знает мою гостью. Думала, увижу многоэтажную жилую башню, а тут школа.

Вероника Геннадьевна придвинула к себе ноутбук.

– Сведения у меня старые, поскольку Лариса Николаевна покинула нас пять лет назад. Она была вежливая, приветливая, прекрасный педагог, дети ее любили, Лариса даже мальчиков домоводством увлекла. В расписании у нас указано «Труд», а по сути это уроки по домашнему хозяйству: кулинария, ведение семейной кассы. Правда, Горикова всегда держала дистанцию с учениками и коллегами, о ее личной жизни я почти ничего не знаю, все сведения в основном почерпнуты из анкеты. Отец там не значится, мать, Фаина Густавовна Горикова, скончалась. У Ларисы есть брат, Борис Николаевича Гориков, составитель кроссвордов, историк. Училась она в педагогическом, сразу после получения диплома работала воспитателем в интернате, потом оттуда перешла к нам. Характеристика без замечаний. Замужем не была, детей нет. Прописана по Шумской улице, та начинается сразу за нашей школой, дом двадцать восемь, квартира сто пятьдесят. Это, мягко говоря, трущоба, которую до сих пор никак не снесут. Контингент там живет специфический, алкоголики да наркоманы. К сожалению, мы обязаны принимать их детей в нашу школу, и это огромная проблема. Ребята с Шумской дикие, положительного примера перед глазами с пеленок не имели, социально запущенные. Мы, конечно, стараемся их обтесать, но как привить хорошие манеры первокласснику, который вилку впервые в школьной столовой увидел? Я была удивлена, узнав, где обитает Лариса, но вопросов ей по этому поводу не задавала. В конце концов, в доме есть и приличные жильцы. Вон Нина Феофанова из девятого «Б» – отличница, умница, мать у нее кассир в булочной, прекрасная женщина – не пьет, не курит, дочку обожает.

– Лариса не объяснила, почему решила уволиться?

– Нет, – пожала плечами директор. – Заявление принесла, а я ее отпускать не хотела, спросила: «Что случилось? Может, вас кто обидел?» Она ответила: «Ни к кому у меня претензий нет, просто хочу изменить свою жизнь». У меня создалось впечатление, что ей предложили более привлекательное место, с большим окладом, а Лара не пожелала об этом распространяться. Повторяю, она очень скрытная. Всегда молчала, в учительской со всеми не сидела, на переменках в кабинете труда оставалась, после окончания занятий домой спешила.

– Был у нее мужик, врач, – произнесла из-за двери подслушивавшая наш разговор секретарша.

– А ну иди сюда! – приказала директриса. И когда Лика появилась в кабинете, сурово поинтересовалась: – Откуда сведения?

– Помните Марину Цифрову? – спросила та.

– Конечно, – вздохнула начальница. И пояснила мне: – У Цифровой обнаружилась тяжелая болезнь, ее положили в больницу, мы деньги ей на лечение собирали. Все хорошо закончилось, девочка в Германию уехала, там ее вылечили.

– Мать Марины попросила письмо от школы написать, – пустилась в объяснения Лика. – Родители нашли медцентр, где новые лекарства тестируют, умоляли тамошнее начальство дочь взять. Но главврач, совершенно отвратительный тип, отказал несчастному ребенку в лечении. Вот мы и оформили на бланке с печатью ходатайство от учебного заведения о том, что просим взять Марину в экспериментальную группу. Она, мол, отличница, ведет общественную работу, вырастет достойным человеком. Все учителя и дети подписи поставили, а я документ в тот центр повезла. Лучше б не бралась за это дело! Главврач письмо прочитал и заявил: «Цифрову нет необходимости включать в эксперимент, ее болезнь лечится обычным способом. Я матери подробно объяснил: нужно положить девочку в детскую больницу и сделать операцию. Прогноз хороший, никакой трагедии нет. А моя лаборатория занимается другими проблемами. Но мать не хочет, чтобы дочь оперировали, надеется на консервативное лечение. А оно ей не поможет, только скальпель. Вместо того чтобы писать письма, проведите работу с матерью, вдолбите ей в голову: если вовремя не прооперировать ребенка, случится беда!» Отвратительный мужик. Что ему, жалко было Марину взять? Бездушный тип, позор медицины!

– Ты про Горикову рассказывай, – остановила Лику директриса.

– Я, выслушав доктора, расстроилась, – продолжала та, – спустилась на первый этаж, двинулась к метро. Гляжу – кафе. Вообще-то мне походы по ресторанам не по карману, но на душе так гадко было, что я решила себе праздник устроить. Села за столик, пирожное заказала. Пью кофеек, наслаждаюсь, от стресса отхожу. И тут входит парочка. Как вы думаете кто? Наша Горикова и тот самый врач. Меня такая злость взяла! Гаденыш со мной сухо беседовал, слова сквозь зубы цедил, морду кирпичом сделал, ни малейшего сочувствия не проявил, бубнил «операция, операция». С Лариской же он совсем иначе себя вел – улыбается, глаза блестят, прямо зайка шоколадный. Вел ее под ручку, стул пододвинул, меню подал. А Горикова меня увидела и чуть в обморок не упала. Побледнела, потом покраснела, что-то доктору сказала, и они мигом умелись. Ну, думаю, ясно, наша тихоня с женатиком любовь крутит. На следующий день я к ней в школе подошла и говорю: «Не мое дело, чем ты в свободное время занимаешься, но будь человеком, попроси своего приятеля Марину Цифрову в экспериментальную группу взять». А та в ответ: «Извините, Анжелика Иосифовна, не понимаю, о чем вы». Я ей прямо в лоб: «Мы же вчера в кафешке встретились. Или ты позабыла?» Горикова головой качает: «Спутали меня с кем-то, я не хожу по ресторанам». Вот фря! Тоже, как и ее мужик, отказалась больному ребенку помочь. А через день она заявление об уходе настрочила.

– Как звали доктора? – спросила я. – Где он работает?

– В медцентре «Розовое счастье», на Мостовой улице. Имя у врача обычное, вроде Олег Иванович или Иван Петрович, может, Сергей Николаевич, а вот фамилия смешная. Только я забыла какая. Так печенье называется, я покупаю его иногда, очень вкусное.

– Курабье? – предположила Вероника Геннадьевна.

– Не-а, иначе, – протянула Лика.

– «Юбилейное»? – подсказала я.

– Вообще не похоже, – отрезала секретарша.

Мы с директрисой начали гадать. Бисквит, сахарное, крекер, кунжутное, ореховое, песочное, миндальное…

– Просто лошадиная фамилия получается,[4] – вздохнула Вероника Геннадьевна.

– Нет, ничего похожего, – возразила Лика. – Вкусное, сладкое, такое… печеневое.

Я еще некоторое время поболтала с директрисой, затем начала прощаться.

– Провожу вас до машины, – засуетилась Лика, когда мы вышли в приемную. – Арина, не откажетесь со мной сфоткаться?

– Нет проблем, – кивнула я и заученно улыбнулась в телефон, который секретарша держала в вытянутой руке.

– Наталья Львовна селфи увидит и с ума от зависти сойдет, – обрадовалась Анжелика. – А вы чего с Лариской теперь делать будете?

– Пока не знаю, – осторожно ответила я. – А что?

Лика взяла меня под руку и потащила на выход, говоря на ходу:

– Уважаю вас, хорошо пишете… Знаете, мне все равно, когда Вероника родителям учеников врет, но сейчас молчать не хочу. Не верьте директрисе, будто Горикова хорошая, избавляйтесь поскорей от Ларки.

– Почему? – удивилась я.

– Она опасна, – зашептала секретарша. – Долгое время тихоней была, а потом – упс! Короче, не сама училка ушла, Вероника ее выгнала.

– За что? – спросила я.

– Крышу у трудовички сорвало, – объяснила Анжелика. – В пятом классе училась Варя Плоткина… Между нами говоря, не девочка, а исчадие ада, от нее все родители и педагоги стонали. Один раз Варвара налила на стул учительницы клей. Горикова не заметила и села. Через некоторое время решила встать, дернулась и разорвала юбку, клок ткани на сиденье остался. Тут наша тихушница схватила указку и как долбанет Плоткину по лбу… Знаете, никто Ларису не осудил, понятно было, что ее Варвара довела. Но педагог не имеет права распускать руки. А девочка изобразила обморок. И началось! На следующий день ее отец припер с полицией. Справку из травмопункта Веронике Геннадьевне на стол швырнул, а там понаписано: сотрясение мозга, скальпированная рана, падение зрения. Плоткин-старший богатый человек, наверняка доктору заплатил, тот и постарался. Директор Гориковой и посоветовала: «Возьми бюллетень, сиди тихо дома». Трудовичка долго носа в школу не показывала, но не помогло ей это. Папаша негодяйки-школьницы и на полицию нажал, завели дело о тяжких побоях. Тогда Вероника вызвала Горикову и сказала: «Больше прикрывать тебя не могу. Школе скандал не нужен. Напоследок подарок тебе сделаю: пиши заявление по собственному желанию. Авось, когда скандал уляжется, в хорошее место устроишься». Лариса так и поступила. А потом где-то спряталась. Плоткин до сих пор нет-нет да и заруливает в школу, спрашивает про Ларку и грозится: «Ничего, я найду ее». И я вам советую, не связывайтесь с Гориковой. В тихом омуте черти водятся. Вдруг Лариска вас обидит?