– Будь ваша Монтале хоть волшебницей, ей все равно не сравниться с умелым придворным, особенно когда речь идет о происходящем в покоях короля. Мадемуазель де Фонсом, позвольте мне быть вашим преданным рыцарем! Ведь я и так ваш преданный поклонник...
– Что за дерзости, Пеглен?! – набросилась на него Атенаис. – Вы состоите верным рыцарем при таком количестве дам, что немудрено и запутаться. Оставьте нашу Мари в покое и возвращайтесь к своим делам. Уверена, вас разыскивает мадемуазель де Валентинуа...
– Подумаешь! Она у Мадам, а мы именно туда и отправляемся. Идемте, мадемуазель, – обратился он к Мари, предлагая ей опереться на его кулак и глядя на нее обольстительным взглядом.
– Минуточку! – одернул их Персеваль, даже не пытаясь выглядеть суровым. – Перед вами опекун мадемуазель де Фонсом. Не имею чести быть с вами знакомым.
– Я тоже с вами незнаком, – нагло ответил юноша, – что же с того? Я – Антонин Номпар де Комон, маркиз Пигильгем и...
– Племянник маршала Грамона, – подхватила Тоней-Шарант, закатив глаза. – Командир Первой дворянской роты крючконосов, и мой крюк загнут больше, чем у других, в знак моего начальственного положения! Дорогу, маркиз! Ваше место – у двери короля. Ведь вы – любитель подслушивать!
– Я не подслушиваю у дверей, мадемуазель, я добываю сведения более изысканным способом. А главное, мне хочется лучше познакомиться с вашей подругой...
– Скоро она все о вас узнает! Идем, Мари.
– Вот тупица! Посмотрим, как она запоет, когда я приду к вам, господин опекун, просить руки вашей воспитанницы.
– Вы хотите жениться на Мари?! Между прочим, я – шевалье Персеваль де Рагнель. Вам полезно знать мое имя.
– Вы правы, это может пригодиться. Почему бы мне не взять ее в жены? Она очаровательна и прекрасно мне подойдет.
– Подойдете ли вы ей – вот в чем вопрос!
Молодой человек улыбнулся, состроив смешную гримасу. Улыбка очень ему шла.
– Ответ на него не так прост. Мой отец, граф де Лозен, богат скорее предками, чем дукатами... Но я многого добьюсь, можете быть уверены! Меня любит король: я его забавляю.
– Я полагал, что вы собирались жениться на одной из дочерей госпожи де Немур...
– Тут есть непреодолимое препятствие: если я женюсь на одной из них, другая выцарапает глаза и мне, и счастливой избраннице. К тому же эти две сумасшедшие отправились вместе со своей матушкой свирепствовать в Савойю. Надеюсь, что больше о них не услышу. А сейчас, господин шевалье, я отправляюсь на поиск новостей.
В кабинете короля пошел нешуточный разговор. Людовик уселся за стол, заваленный папками и бумагами, так как рабочим кабинетом это помещение звалось не зря. Сильви, Бофор и аббат стояли до тех пор, пока король не предложил им сесть.
– Расскажите мне о случившемся, – распорядился он, устраиваясь поудобнее в обитом кожей высоком дубовом кресле.
Рассказ господина де Разини был удивительно четким, чему можно было только удивляться, учитывая его волнение. По его словам, дети увлеклись сбором орехов, как вдруг появились всадники, настолько уверенные в себе, что даже не позаботились прикрыть лица масками. Схватив малолетнего герцога, один из них произнес знаменательную фразу, которую наставник, несмотря на испуг, запомнил дословно.
Когда он закончил, король, немного помолчав, спросил:
– Этот человек упомянул «друзей Кольбера»... Кого он имел в виду? У вас есть какие-нибудь подозрения, герцогиня?
– Да, государь. Некий Фульжен де Сен-Реми, приплывший некоторое время назад с острова Сен-Кристоф, выдавал себя за старшего брата моего покойного мужа, требовал части наследства, но доказательств не представил...
– Старший брат? Разве маршал Фонсом был женат дважды?
– Нет, но якобы, уезжая на войну, письменно обязался жениться на девушке, если она родит сына. Отец девушки, прочивший ее замуж за совсем другого человека, заметив, что дочь беременна, со зла заточил ее в монастырь, откуда она сбежала, чтобы спасти дитя и последовать за своим любимым. Они отправились на Острова, и упомянутый Сен-Реми якобы появился на свет на борту корабля. Он утверждал, что располагает обязательством жениться на его матери, подписанным моим тестем, и что ему покровительствует господин Кольбер.
– Как вы отнеслись к его притязаниям?
– Он был так жалок, что я дала ему денег...
– Грубый просчет! Таких субъектов следует без разговоров вышвыривать вон.
– Конечно, государь, но, признаться, он сильно меня напугал, когда намекнул, что в случае, если что-то случится с моим сыном, последним герцогом, он бросится со своими претензиями в парламент и к королевскому судье. И вот теперь мой сын похищен...
– Следует установить наблюдение, мадам! Или этому человеку есть, чем вас шантажировать? Мне это нелегко представить, учитывая, что ваша жизнь прошла у меня перед глазами, но шантажисты – люди с воображением...
Сильви вздрогнула: Бофор несильно, но властно положил руку ей на плечо, словно призывая к осторожности. Это горячее прикосновение оказало на нее удивительное успокаивающее действие: оно означало его готовность на все ради спасения своего родного сына, даже если для этого ему пришлось бы столкнуться с этим молодым человеком в короне, которого у него тоже были основания любить.
– Не могу припомнить ничего такого, государь. Возможно, следовало бы спросить господина Кольбера, чем я перед ним провинилась и почему он обрушивается на меня с такой беспощадной силой...
– Не думаю, чтобы у него были малейшие основания сводить с вами счеты, герцогиня, или в чем-то вас упрекать, не считая вашей дружбы с недавно арестованным нами Фуке. Но чтобы на этом основании предпринимать такие серьезные действия...
– Друзья господина Фуке подвергаются в последнее время дурному обращению: ссылка, тюрьма и так далее. Господин Кольбер дает волю своей ненависти, позволяя себе, пренебрегая законом, самолично рыться в личных бумагах бывшего суперинтенданта, в том числе в письмах женщин. Я, впрочем, с господином Фуке никогда не переписывалась, поэтому моих писем там оказаться не могло...
– Подождите, мадам! Как я погляжу, вы пользуетесь этой возможностью, чтобы обвинять в различных грехах человека, которого я ценю. Не исключено, что он превышает свои полномочия, но только из рвения лучше послужить короне, а не из ненависти, о которой вы говорите!
– Государь! – вмешался Бофор. – Неужели ваше величество считает, что кто-то способен в это поверить? Всем известно, что Кольбер ненавидит Фуке, однако король не предоставляет нам чести обсуждать с нами эту тему. А ведь это находится в связи с судьбой невинного ребенка, сына подданной, преданной ему еще больше, чем Кольбер...
Взгляд короля стал угрожающим.
– На вашем месте, господин герцог, я бы поостерегся напоминать о вашей дружбе с заключенным!
– Мы трудились вместе на благо обороне морских рубежей Франции и совершенствованию ее флота, то есть на ваше величество, но дело не только в этом. Вы, государь, давно знаете госпожу герцогиню де Фонсом, как и меня. Вам известно, что мы с ней обладаем схожим недостатком: подружившись с человеком, мы сохраняем преданность ему, даже когда от него отворачивается удача, что в данном случае превращает нас в заговорщиков. Справедливость короля ценна нам не менее, чем его персона.
Людовик XIV переводил взгляд с этой неотразимой женщины, полной достоинства, на герцога, словно вышедшего из романа, которого он сотни раз проклинал во времена Фронды, но которым не мог не восхищаться.
– Господин де Гевр! – позвал он.
Перед ним тотчас предстал капитан гвардейцев.
– Господин Кольбер в замке?
– Да, государь. Думаю, что да...
– Пусть немедленно пожалует сюда!
Король поднялся и подошел к одному из окон кабинета, выходившему на сад Дианы. Там горела желтизной осенняя листва; цветы, которым оставалось жить считанные дни, выглядели еще прекраснее, чем в разгар лета, под безмятежными голубыми небесами. В кабинете стояла мертвая тишина. Ей тоже не суждено было долго продержаться: Кольбер, пронюхавший о событиях, которыми завершилась месса, уже подкрался совсем близко, и маркизу де Гевру не пришлось его долго разыскивать. Прошло всего несколько минут, и он явился на царственный зов, держа по обыкновению под мышкой портфель. Казалось, он не в состоянии расстаться с этим предметом, подчеркивающим его служебное рвение и придающим ему солидности. Портфель нередко бывал набит бумагами...
