– Объявить о вашем приходе? – осведомилась у Сильви Мотвиль, кладя руку на дверной набалдашник.

– Нет, милая, это бесполезно. Не хочу больше ничего слышать. Зачем понапрасну терять время? Между прочим, вам известно, что получила эта женщина за свои труды?

– Полагаю, пенсию, а также – и это главное! – должность для своего Лега. Он очень старался понравиться суперинтенданту, но напрасно: тот знал ему цену.

Сильви возвратилась к себе в полном унынии. Только что услышанное не слишком ее удивило. Всю жизнь она наблюдала, как Анна Австрийская предает одного за другим возлюбленных и верных слуг: Франсуа де Бофора, Ла Порта, Мари де Отфор, Сен-Мара, Франсуа де Ту – двух последних она вообще отдала в лапы палачей, да хотя бы ту же Шевре, которую сначала возвратили из долгой ссылки, а потом отодвинули в сторону, как отслужившую свое мебель; она, правда, сумела всплыть еще раз, переполненная ядом. Кольбер, упрямо добивающийся своей цели – устранения соперника, быстро смекнул, какую сторону выгоднее принять... Все это выглядело сплошной низостью. Увы, служба при дворе позволяла лицезреть и не такое... Приходилось сожалеть, что Анна Австрийская не вышла замуж за своего деверя, с которым легко нашла бы общий язык.

Приминая атласными туфельками траву лужайки, она спугнула ужа и остановилась, наблюдая, как тварь ползет к воде. Символичная встреча! В гербе Кольбера присутствовал уж, хотя уместнее было бы поместить там гадюку, а в гербе Фуке – белку. В жизни ползучий гад заманил в ловушку любительницу попрыгать с ветки на ветку в высокой кроне и теперь душил ее, прежде чем заглотнуть...

Чувствуя, что вот-вот расплачется, Сильви поспешно вернулась домой. У нее уже созрело решение просить отпуск. Предстояло разузнать, что происходит с женой и детьми пленника, с его близкими друзьями, многие из которых были дружны и с ней; эту обязанность она собиралась возложить на Персеваля. Она уже предвидела, что за многих придется хлопотать...

Мария-Терезия, добрая душа, с готовностью отпустила ее, хоть и просила не уезжать надолго. Сюзанна де Навай сжала ей руку, ничего не сказав. Она-то знала, как Сильви сочувствует участи тех, кого любит, и с радостью стала бы действовать с ней заодно, но о том, чтобы оставить королеву на растерзание госпожи де Бетюн и Олимпии де Суассон, не могло идти и речи. Бедняжке надо было обеспечить хотя бы спокойную беременность.

Вскоре стало известно, что госпожа Фуке сослана в Лимож, госпожа дю Плесси-Бельер – в Монбризон, братья Никола, архиепископ Нарбонский и аббат Базиль, – неведомо куда, брат епископ Агдский – в свое епископство. Дома Фуке подверглись тщательному обыску, особенно дом в Сен-Манде, где обыском руководил, не имея на то права, сам Кольбер; все имения, в особенности в Во-ле-Виконт, были опечатаны. Из особняка на улице Нев-де-Пти-Шам бесцеремонно выставили детей Фуке, младшему из которых было всего два месяца; несчастные оказались бы на улице, если бы друг семьи не переправил их к бабке...

Одновременно из тюрем выпустили людей, которых туда заточил – по разным причинам, но чаще за дело – суперинтендант. Об этом, впрочем, Сильви узнала позже, только когда спустя две недели после начала драмы перед ней предстал убитый горем аббат Резини с ужасной вестью: Филипп, его ученик, был похищен, когда собирал вместе со сверстниками орехи в глубине парка. Один из конных похитителей – всего их было пятеро – крикнул аббату, не имевшему сил им помешать:

– Передай своей хозяйке, что опасно швырять в застенок друзей господина Кольбера, тем более для дружков Фуке!

Мать быстро взяла себя в руки, не поддавшись горю. В ней проснулась львица. Было велено привести лошадей.

– Что у вас на уме? – спросил напуганный Персеваль. – Собираетесь воевать с Кольбером?

– Герцогиня де Фонсом не уступает негодяям! Я пойду к королю!

– Иными словами, собираетесь мчаться в Фонтенбло? Я с вами! По крайней мере, будет кому засвидетельствовать ваш уход, если вас там же возьмут под стражу. Поезжайте с нами, аббат, ведь вы – свидетель похищения.

С этими словами Персеваль де Рагнель поспешил за саквояжем, который он, как человек предусмотрительный, всегда держал наготове.

Подав руку королеве, король вышел из часовни, где чета слушала мессу, и прошествовал между двумя рядами почтительно склонившихся придворных. Внезапно перед ним выросла бледная красавица в трауре, без всяких украшений. Низко поклонившись, женщина обратилась к королю достаточно громко, чтобы ее услышали все присутствующие:

– Требую перед богом справедливости короля! Один он в силах принудить похитителей вернуть мне сына!

Людовик XIV скривился, прищурился, но тут же выпустил руку королевы, чтобы помочь Сильви подняться. Придворные восхищенно зашептались.

– Что вы такое говорите, герцогиня? Ваш сын похищен?

– Да, государь, вчера, в родовом имении Фонсомов, на глазах у его наставника аббата Резини, присутствующего здесь.

– Откуда вам известно, кто совершил эту подлость? Обычно такие люди не страдают хвастливостью.

– Эти не видели необходимости таиться. Их главарь назвался другом господина Кольбера, наказывающего сторонницу господина Фуке.

Лицо короля окаменело, взгляд сделался жестким, губы неприязненно сжались.

– Вот как! – только и вымолвил он. После длительной паузы последовали слова: – Я веду королеву в ее покои. Ступайте в мой кабинет. И вы, аббат!

– И я, если будет позволено вашим величеством. – Раздвинув толпу могучим плечом, Франсуа де Бофор встал рядом с Сильви.

Король гневно сверкнул глазами.

– Господин де Бофор? При чем тут вы, соблаговолите объяснить? Если по праву детской дружбы, то этого слишком мало...

– Госпожа де Фонсом, как вашему величеству известно, меня ненавидит, но я убил на дуэли отца похищенного мальчика и считаю себя вправе помогать ему, раз из-за меня он лишен самого сильного защитника.

– Что ж, это справедливо. Но только если не возражает герцогиня.

Сильви не колебалась ни секунды. Как ни велико было ее горе, она почувствовала воодушевление: ведь за сына вступился родной отец! Конечно, это заступничество небезопасно: будучи другом Фуке, Бофор мог выглядеть в глазах Людовика XIV виновным. Присоединяясь к ней в наступлении на Кольбера, он рисковал своей свободой.

– Я согласна, государь.

– Тогда ступайте. Вашу руку, мадам, – обратился король к супруге, ничего не понявшей, но взволнованной трауром Сильви.

Франсуа не посмел подать руку женщине, которую продолжал любить без всякой надежды на взаимность, однако его взгляд успокоил ее, и они молча зашагали бок о бок следом за сине-золотым шлейфом Марии-Терезии.

При пересечении просторного и роскошного бального зала Генриха II, откуда путь лежал в покои королевы, а дальше – короля, чуть было не случилось не предусмотренное протоколом событие: узнав каким-то неведомым способом о происходящем – а при дворе любые новости распространяются молниеносно, – Мари, преследуемая по пятам Атенаис, хотела было броситься на шею матери. Ее перехватил буквально на лету Персеваль, который, смешавшись по праву дворянина с придворными, вовремя заметил ее появление.

– Полегче, милая! Ты никому здесь не нужна, а матери – меньше всего.

– Зачем ей господин де Бофор?

– Он вызвался помогать в розысках твоего брата, похищенного вчера незнакомыми людьми. Твоя мать обратилась за помощью к королю. Похоже, главарь похитителей – человек знатный. Теперь тебе известно ровно столько, сколько и мне. Мадемуазель, – обратился он к Тоней-Шарант, – будьте так добры, отведите ее к Мадам. А ты, Мари, изволь сохранять спокойствие. Обещаю, что первая узнаешь новости.

– Не беспокойтесь, я за ней пригляжу, – заверила Персеваля Атенаис. – Никуда она не денется! Но мне придется все рассказать Монтале – самой проворной из наших шпионок.

Атенаис захохотала, показывая белые зубки, и уже взяла упирающуюся Мари за руку, чтобы увести, как вдруг в их беседу бесцеремонно вмешался еще один участник.