Ослепленная новой любовью, позабыв обо всем на свете, Мари сперва наслаждалась пирами, лодочными прогулками и трапезами на траве, которым король Карл был особенно привержен, и не зря – конец мая и начало июня в его стране особенно прелестны! Но мало-помалу она начала вспоминать, что ожидает ее во Франции, и ее радость постепенно потухла, как лампа, исчерпавшая все масло. Понимая безысходность своего положения, она стала избегать молодого лорда, однако это оказалось нелегко в старом замке с огромной башней, возведенном еще Плантагенетами. Как-то раз Энтони настиг ее во время молитвы в церкви Святой Марии и торжественно, сознавая всю значимость происходящего, предложил стать его женой.

– Это невозможно, – ответила она, глядя на него глазами, полными слез. – Я обручена и по возвращении во Францию должна выйти замуж.

– Знаю, но мне также известно, что жених ваш стар, а это не может вас устроить.

– Откуда у вас все эти сведения?

– От Мадам, у которой я просил вашей руки, прежде чем обратиться к вам.

– Что же сказала вам Мадам?

– Что желает от всего сердца видеть вас графиней Селтон, однако не может вами распоряжаться, ибо это – привилегия самого короля Франции.

– В том-то и беда, что этот брак – его воля. Тут я бессильна.

– Отнюдь! Останьтесь в Англии. Мадам представит вас королеве Екатерине, а потом к вам присоединится герцогиня, ваша матушка. Мне сказали, что она в ссылке. Значит, может покинуть Францию. Вся моя английская родня встретит ее с распростертыми объятиями.

– И это невозможно, вы же знаете! Моя мать с радостью согласилась бы на наш брак, так как всегда мечтала о моем счастье, однако король Людовик может заявить о своем недовольстве Мадам и принудить ее...

– Не бойтесь этого! Она только что подписала с братом договор, столь желанный для Людовика XIV, согласно которому мы порываем с Голландией и развязываем ему руки. Он должен испытывать к ней благодарность.

– Верно, и я знаю, что он ее отблагодарит, ибо сильно к ней привязан, однако способен тем не менее на нее рассердиться и отдалить от себя, лишив таким образом столь необходимой ей поддержки. Месье – дурной муж, его жена несчастна. Страдает даже ее здоровье. Знаете ли вы, что, когда зашла речь об этой поездке, он принялся донимать ее своими ухаживаниями, чтобы она забеременела и не смогла ехать?

Энтони не удержался от смеха.

– Это при его-то пристрастии к мужскому полу! Весьма странный принц! Трудно даже поверить, что это – потомок Генриха IV, как его венценосный братец и наш король Карл: ведь оба – большие любители женщин... Но оставим эту тему. Как я вижу, единственный способ вас заполучить – это самому просить вашей руки у французского короля. Решено: я вольюсь в почетный эскорт принцессы и отправлюсь с вами во Францию.

– Нет, умоляю, не делайте этого! – вскричала Мари, испытывая одновременно беспокойство и радость от этого доказательства его любви. – Он все равно откажет.

– Можете говорить, что вам вздумается, моя дорогая! Лишь одно я вам запрещаю: не говорите, что не любите меня, ибо это значило бы покривить душой. Запомните: во мне течет нормандская, бретонская и шотландская кровь, иными словами, я – средоточие упрямства. Бог свидетель, я желаю вас заполучить и ни перед чем не остановлюсь!

Сказав так, он надолго задержал у своих губ ее ледяную руку, а потом выбежал из церкви, оставив Мари в полной растерянности. Наилучшим выходом ей показалось довериться госпоже.

Но решение оказалось неверным. Мадам слишком устала, ей нездоровилось, к тому же она только что ответила отказом на домогательства брата, упрашивавшего, чтобы она оставила ему самую молоденькую из своих фрейлин, прелестную Луизу-Рене де Керуаль, в которую Карл влюбился.

– Ничем не могу вам помочь, милочка, – услыхала Мари. – Повлиять на короля Людовика не в моей власти. Энтони Селтон тоже меня не послушается. Ведь он влюбился в вас пуще жизни! Пусть поступает, как ему заблагорассудится.

– А если он от этого пострадает?

Принцесса отмахнулась.

– Он – взрослый человек и сам отвечает за свои поступки. Мужчины слишком часто пользуются нами в своих интересах. Пускай в кои-то веки за нас поборются!

И все же чуть погодя она дала Мари слово переговорить с королем Карлом, чтобы он как можно дольше удерживал Энтони в Англии, и добилась своего. Молодой лорд повиновался своему монарху и отправился в Эдинбург выполнять порученную ему важную миссию. Мари, одновременно успокоенная и убитая горем, даже не смогла повидаться с ним напоследок...

Отплытие принцессы с родного острова было столь же печальным, сколь радостным было прибытие. Словно предчувствуя, что никогда больше не увидит сестру, Карл II, прощаясь, никак не мог оторваться от своей Травинки. Он даже вышел вместе с ней в море и трижды набрасывался на нее с поцелуями.

Стоя на корме корабля и опершись об ограждение, Мари наблюдала, не смахивая с глаз слез, как тают в синем утреннем тумане меловые скалы Альбиона. На сердце у нее было не так тяжело, как она опасалась, благодаря двум собачкам, переданным ей перед отплытием в качестве дара от короля Карла, которых она любовно прижимала к себе. Еще больше у нее потеплело на душе от записки Энтони: «Никогда от вас не откажусь, потому что люблю вас больше всех на свете».

Как чудесно осознавать себя столь пылко любимой! И все же она чувствовала себя связанной по рукам и ногам волей Людовика XIV и собственным решением – единственным способом навсегда убрать с пути матери проклятого Сен-Реми.

Мадам, растроганная безмолвным горем Мари, созвучным ее собственному состоянию, сама пообещала ей поговорить с королем и предотвратить то, что она назвала «дурной развязкой». Ее переполняла уверенность в своих силах, рожденная успехом ответственной миссии.

– Пока вы не вышли замуж за этого человека, сохраняйте надежду, малышка, – твердила она Мари, и та постепенно проникалась ее уверенностью.

К несчастью, спустя две с половиной недели прелестная принцесса, сумевшая пленить Людовика XIV, умерла в замке Сен-Клу, выпив стакан воды с цикорием. Смерть была настолько внезапной и ужасной, что все заговорили о яде и даже называли имя главного подозреваемого – маркиза д'Эффиа, которого снабжал из Рима деньгами шевалье де Лорен. Людовик XIV распорядился провести вскрытие в присутствии лорда Монтегю, английского посла.

Через несколько дней Мари, вся в черном, как предписывалось королевским указом и ее собственной скорбью по любимой принцессе, слушала в базилике Сен-Дени голос проповедника Боссюе, которого сама Генриетта представила двору во время похорон своей матери. «Мадам мертва, Мадам мертва... – раздавалось под сводами, затянутыми черной траурной материей. – Могли ли вы поверить, что она, пролившая столько слез, так скоро соберет вас здесь оплакивать ее саму?»

В это не мог поверить никто, даже Месье, не присутствовавший на отпевании. Мари знала, что вместе с умершей в золотой гроб заколочена и ее слабая надежда помешать Сен-Реми стать преемником ее брата Филиппа. Ее собственная судьба тоже была предрешена. Двумя днями раньше она услыхала от короля:

– Вы остались без дела, мадемуазель... Ничего, теперь вы будете состоять при королеве – сначала девушкой-фрейлиной. А потом, после замужества, – придворной дамой.

Короля следовало поблагодарить, но у Мари не нашлось для этого сил. Ей хотелось, чтобы все завершилось поскорее, чтобы она предстала наконец перед Фульженом де Сен-Реми. После их совместного возвращения в Париж она ни разу его не видела. В ночь после посещения Фонсома и потом по дороге она повторяла про себя страшные слова матери, не подвергая их сомнению: Сен-Реми, такой обходительный и преданный, ставший ее другом, вызвавший у нее доверие, в действительности покушался на титулы и достояние ее семьи и даже посмел поднять руку на ребенка, ее родного брата! Когда она бросила ему в лицо это обвинение и присовокупила, что надеется никогда больше с ним не видеться, он даже не попытался оправдаться, а лишь заявил, что дело его правое, что его решимость довести давно затеянное до победного конца подкрепляется чувством к ней и что он хочет возложить богатства, которыми наверняка завладеет, к ее ногам. Она подняла его на смех.