Адини слушала эти чудесные стихи, и чувствовала, как в груди у нее бухает сердце, и кровь ударила в лицо. Нет, не случайно Николай решил дать ей послушать этот замечательный роман. Неужели?

— Александра, — сказала Ольга, которая тоже очень любила романсы Дениса Васильевича. — Николай тоже неплохо играет на гитаре и поет. Вы не хотели бы завтра отправиться с нами за город, на дачу к Александру Павловичу, где не так душно, как в городе. Мы там отдохнем, покушаем шашлыки, а Николай споет вам песни, которые поют в нашем времени. Думаю, что это будет для вас интересно.

— Ну, если с Александром Павловичем… — сказала Адини. — Она вспомнила, что папa сказал ей, что ей в будущем надо слушаться Шумилина, который лично несет ответственность за ее безопасность.

— Хорошо, — сказала она, — я согласна. Мы поедем туда завтра с утра?

А в Петербурге в это время разгорались такие страсти, которых не было, пожалуй, с достопамятного декабря 1825 года. Все началось с получением министром иностранных дел и вице-канцлера именного царского рескрипта, из которого Карл Роберт фон Нессельроде узнал, что он уже не министр и не вице-канцлер. Самым унизительным в этом рескрипте для него оказалось то, что по заведенной традиции, он не получил после полной отставки приглашения в Государственный совет. В общем, полный конфуз.

Помчавшегося было в Зимний дворец Нессельроде, у входа встретил лично министр Императорского двора светлейший князь Петр Михайлович Волконский, удрученно развел руками, заявив, что Государи изволил сказать, что он не готов принять уволенного в отставку бывшего министра.

От огорчения Нессельроде слег в постель с нервной горячкой. Высший свет Петербурга пока же пребывал в недоумении, рассуждая о том – что же стало причиной такой неожиданной опалы, и кто будет назначен на место уволенного вице-канцлера. А в иностранных посольствах тем временем дипломаты ломали головы – как изменится политика Российской империи в свете кадровых изменений в руководстве внешней политики России (а они последуют – в этом никто уже не сомневался) и как это отразится на странах, которые они представляют. Словом, все обсуждали это событие, и никто не мог понять – что же произошло. И уже никто не вспоминал странное происшествие на набережной Фонтанки – мало ли драк и прочих безобразий происходит за день в таком большом городе, как Петербург.

А причина отставки Нессельроде находилась в квартире князя Одоевского. Правда, взаимосвязь между появлением в XIX веке людей из века XXI-го понимали немногие. Хотя некоторые и догадывались о причинно-следственной связи утренних бесед в Летнем саду императора с внешне неприметным господином. Но, догадки – это далеко не факты, и какие-либо выводы по ним делать рано.

Впрочем, князь Одоевский сообщил Виктору Сергееву о том, что к нему на улице несколько раз подходили его старые знакомые, которые, среди прочих, чисто житейских тем, заводили разговоры о его квартирантах. Владимир Федорович все больше отшучивался, а самым настырным говорил, что, дескать, действительно, гостили у него дальние родственники из Первопрестольной, которые недавно уехали домой.

Труднее всего было императору. К нему зачастили родственники и ближние сановники, которые не прямо конечно – с Николаем I особо не поспоришь – намекали, что, дескать, увольнение министра иностранных дел – опрометчивый поступок. Но император, на все эти намеки отвечал односложно. — Это моя монаршья воля, и я от своего решения отказываться не собираюсь.

А вечером, встретившись в Аничковом дворце с графом Бенкендорфом и Виктором Сергеевым, Николая сказал,

— Господа, поверьте, это, наверное, мое самое трудное испытание за последние десять лет. Они что, все сговорились – только и зудят мне о том, что без этого Нессельроде на Руси нашей все пойдет кувырком. Это черт знает что! Только теперь я начинаю понимать – как глубоко протянул свою паутину этот подлый паук. Прав, трижды прав был уважаемый Александр Павлович, который раскрыл мне глаза на делишки этого Карлуши.

Кстати, Виктор Иванович, вы не знаете, как его самочувствие? Очень будет плохо, если Александр Павлович надолго сляжет в постель. Сейчас, в это сложное время, мне так необходимы его советы и поддержка…

— Ваше величество, — ответил Сергеев, — сегодня с утра у нас был краткий сеанс связи с будущим, во время которого мне передали кое-что из лекарств и оборудования, а между делом сообщили, что у Александра все в порядке со здоровьем, и дня через два он будет снова здесь. И вот еще, это персонально вам.

Виктор протянул императору конвертик, на котором по-французски было написано рукой его дочери: «Pour le papа» («Для папы»). Николай взял конвертик, приложил его к губам, а потом вскрыл и начал читать послание Адини из будущего. По мере чтения лицо его посветлело, а на глазах блеснули слезы.

— Адини пишет, — сказал он, закончив чтение, — что прошла полное обследование у ваших докторов, которые обещали излечить ее раз и навсегда от страшной болезни. Ей нравится в вашем мире, Виктор Иванович, хотя в нем и немного непривычно. Ну, в этом я с ней полностью согласен.

Николай хотел спрятать записку дочери в карман своего мундира, но Сергеев покачал головой, и протянул к царю руку.

— Ваше величество, сказал он, — я бы посоветовал вам не хранить эту записку при себе. Вы, или отдайте ее мне, или тотчас же уничтожьте. Не забывайте, что теперь за нашими контактами теперь пристально следят разного рода недоброхоты, и им совсем ни к чему знать о существовании портала.

— Пожалуй, вы правы, — сконфуженно ответил царь, — отдавая записку Виктору. — Хотя я и не представляю – у кого поднимется рука рыться в моих карманах.

— Ваше величество, — вступил в разговор до сего молчавший Бенкендорф, — мои люди прослеживают усиленное внимание каких-то подозрительных личностей к квартире князя Одоевского. Кое-кто из них пытался под различными предлогами проникнуть в квартиру.

У вас в Зимнем дворце, как мне доложили, некоторые лакеи тоже проявляют излишние любопытство к вашим отлучкам из дворцовых покоев, и пересылаются с помощью записок с некоторыми иностранными посольствами. Так что предосторожности Виктора Ивановича вполне обоснованы.

— Вот как, — только и сказал Николай, — я, самодержец русский, окружен шпионами и соглядатаями. И как же мне теперь быть, Александр Христофорович?

— Ничего с этим поделать невозможно, — меланхолично ответил Бенкендоф, — ну, допустим, мы уволим тех лакеев, которые страдают излишним любопытством. Придут на их место другие. Вполне вероятно, что среди них будут новые шпионы. И моей службе понадобится некоторое время, чтобы их выявить. А до той поры, они будут действовать безнаказанно. Так что, пусть уж останутся те, о которых мы знаем. Так нам будет проще отследить их связи.

— Ну, если только так… — ответил Николай.

— Ваше величество, — спросил Сергеев, — а кого вы намерены назначить на место Нессельроде? Ведь это очень важно – от личности политика во многом зависит внешнеполитический курс страны.

— Я уже нашел такого человека, — с улыбкой сказал император, — новым министром иностранных дел Российской империи станет Василий Алексеевич Перовский. У него есть опыт дипломатической работы, он прекрасный военный, а главное – он любит Россию и будет всегда яростно защищать ее интересы за рубежом.

— Гм, — сказал Сергеев, — а вы, ваше величество, сделали правильный выбор. Василий Алексеевич именно тот человек, который нужен на таком ответственном посту. Правда, он рьяный англофоб, но я, полагаю, что это не самый большой недостаток при всех его достоинствах.