Было ли так на самом деле, или нет, но с того момента император стал чрезвычайно набожным. Поэту Жуковскому, который был воспитателем цесаревича Александра Николаевича, настолько запала в душу эта история, что он хотел даже написать поэму о Белой Даме, но император был категорически против этого.

И вот, вместо призрака перед взором Николая появился его хороший знакомый, скорее друг, человек из будущего Александр Павлович Шумилин. Он почтительно поздоровался с самодержцем, но глаза его смотрели на императора так, что ему снова вспомнилась встреча с Белой дамой. По спине у Николая пробежал холодок.

— Ваше величество, — сказал Шумилин, — я попрошу вас серьезно отнестись к тому, что я вам сейчас расскажу…

…Шумилин с разрешения императора присел, разложил на большом овальном столе бумаги, которые он принес с собой, и посмотрел на Николая. Тот сидел напряженно, слово аршин проглотил, и вопросительно смотрел на своего гостя.

— Александр Павлович, — наконец, не выдержав ставшего уже совершенно невыносимым молчания, сказал он, — я вас внимательно слушаю. Зная вас, я полагаю, что ваша просьба о спешной аудиенции вызвана действительно вескими причинами. Говорите, я готов выслушать любые, даже неприятные мне слова, лишь бы они помогли бы нашей матушке-России…

— Ваше величество, — сказал Шумилин, — мне будет легче, если я стану обращаться к вам по имени-отчеству, как это было при вашем путешествии в наше время. Думаю, вы не посчитаете такое обращение умалением вашего титула?

Николай поморщился, и махнул рукой, показывая, что он все прекрасно понимает, и не потребует от гостя из будущего скрупулезного выполнения придворного этикета.

— Тогда, Николай Павлович, — продолжил Шумилин, — я хочу поговорить с вами о реформах, которые рано или поздно придется проводить в России. Помните, я давал вам почитать книгу о царствовании вашего сына, внука и правнука. И вы согласились со мной, что многие из реформ, которые провел в 60-х годах ваш сын и наследник Александр Николаевич, оказались несколько запоздалыми. А потому, отставание от экономически и финансово более развитых стран Европы становилось все более и более значительным. А закончилось все… Николай Павлович, вы ведь помните – чем все закончилось в феврале 1917 года.

Император внимательно выслушал весьма неприятные для него слова Шумилина. По лицу его пошли красные пятна, но он, к удивлению Александра, не вспылил, и сдержал себя. Помолчав пару минут, Николай вздохнул, и внимательно посмотрев на Шумилина холодным взглядом своих голубых глаз, тихо произнес.

— Александр Павлович, я понимаю вас. Вы искренне хотите нам помочь. И помогаете – я помню, что вы сделали для моей любимой дочери. И то, что Россия отстает от европейских держав, для меня не секрет.

Но и вы должны меня понять. Ведь реформы – это своего рода революция. А вы помните – с чего начиналось мое царствование? Вот, то-то же… Я категорически против любых революций.

— Да, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — я вас прекрасно понимаю. И уважаю вас за то, что вы не побоялись вступить в борьбу с мятежниками, которые погрузили бы Россию в хаос и кровопролитие.

Воспитатель вашего наследника Василий Андреевич Жуковский как-то сказал: "Революция – это когда после понедельника наступает среда. Но нельзя вернуться из понедельника в воскресенье". Золотые слова… Поэтому, надо все хорошо продумать, чтобы реформы не превратились в революцию. Хотя, с учетом нашего русского характера, это очень трудно.

Николай, внимательно слушавший Шумилина, улыбнулся и кивнул головой.

— Эх, Александр Павлович, если бы знали, как я мучаюсь, когда пытаюсь закончить то, что задумал в свое время мой покойный брат – освободить крестьян. И мне столько уже удалось сделать… Впрочем, что я вам об этом рассказываю – вы ведь знаете все, от вас у меня нет секретов.

Шумилин кивнул. Тихой сапой Николаю удалось создать несколько Секретных комитетов, которые под руководством графа Киселева занимались разработкой крестьянской реформы. Позднее, все наработки отца будущий император Александр II использует при подготовке своего знаменитого мартовского манифеста 1861 года об отмене крепостного права.

— Николай Павлович, — сказал Шумилин, — я понимаю ваши колебания, ведь вы фактически замахиваетесь на все дворянское сословие, которое вряд ли будет в восторге от того, что вы объявите крестьян лично свободными. Но нельзя быть хорошим для всех. Да и, честно говоря, учитывая задолженность помещиков перед казной, можно большую часть их крестьянских душ освободить с помощью чисто финансовой операции – назначить срок уплаты долга, после чего конфисковать их имения, как у несостоятельных должников.

Николай поморщился. Ему явно не хотелось обижать, как он считал, опору трона. Но и существующее положение вещей не могло продолжаться вечно.

— Александр Павлович, так что же вы предлагаете? — спросил император. — Вы хотите, чтобы я освободил крестьян вот так, сразу? Но, это же вызовет бунт, еще более ужасный, чем события 14 декабря.

— Нет, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — надо все тщательно подготовить, чтобы не произошли беспорядки. Вот здесь, — Александр взял со стола файлик с вложенными в него бумагами, — вся информация о той реформе, которую провел ваш наследник в 1861 году, а также краткие сведения о тех, кто ее готовил. Было бы неплохо, чтобы граф Киселев собрал всех этих людей в очередном Секретном комитете, и, используя полученную от нас информацию – разумеется, ему не обязательно знать – кто именно ее предоставил – попытаться доработать проект реформы, чтобы не повторить тех ошибок, которые совершил ваш наследник.

Император, взяв в руки прозрачный пластиковый конвертик с бумагами, немного подумал, и положил его на край стола.

— Александр Павлович, — сказал он, — я благодарен вам за помощь. Обещаю, что я тщательнейшим образом ознакомлюсь с вашими документами. Но, вы, кажется, еще желаете мне что-то сказать?

— Да, Николай Павлович, — ответил Шумилин. — Дело касается внешней политики. После отставки господина Нессельроде, в министерстве иностранных дел появилась вакансия. Я хочу предложить вам кандидатуру на пост главы этого министерства. Человек с большим опытом дипломатической работы, храбрый и честный.

— И кто это? — император с любопытством посмотрел на своего собеседника.

— Это граф Александр Иванович Рибопьер, — ответил Шумилин, — в бытность вашего батюшки Гроссмейстером ордена Святого Иоанна Иерусалимского, он был одним из четырех его оруженосцев. Свою честность и желание бороться с казнокрадами граф доказал во время ревизии в Смоленской губернии. До вашего брата, императора Александра I дошла молва о том, что выделенные жителям губернии, пострадавшим от нашествия Наполеона деньги в количестве семи миллионов рублей, так и не дошли. Несмотря на все препоны, которые чинил графу гражданский губернатор барон Аш, он нашел пропавшие деньги, и вернул их в казну.

Храбрость свою граф доказал в 1827 году, когда он был посланником России в Константинополе. После разгрома турецкого флота при Наварине, султан собирался объявить войну России, уже привычным для Турции обычаем: разграбить посольство и бросить российского посла в Едикуле – Семибашенный замок. Но с графом этот номер не прошел. Он заявил посланному к нему представителю турецкого внешнеполитического ведомства: "Скажите тем, кто вас послал, что времена подобных нарушений международного права прошли безвозвратно, что я никому не советую переступать мой порог, что я вооружу всех своих и буду защищаться до последней капли крови, и что если кто осмелится посягнуть на мою жизнь и даже на мою свободу, то в Константинополе не останется камня на камне. Государь и Россия сумеют отомстить за меня".

— Да, именно так все и было, — тихо сказал Николай, — мужественный поступок, за это я наградил его алмазными знаками к ордену Святого Александра Невского, во внимание к неусыпным трудам и к отличному благоразумию, а затем произвел в действительные тайные советники.