У маскарада свои законы, свои вольности, свои комедии и свои трагедии.

Он мало чем напоминал традиционные балы с их этикетом и строгим распорядком.

Вот, императора окружили сразу несколько дам, которые весело щебечут ему разную чепуху, которую в обычной обстановке, в его присутствии им бы даже в голову не пришло сказать. А тот, улыбаясь и кивая, несет такой же вздор.

Ольгу оттеснили от царя, и она прислонилась к стене, с интересом разглядывая живую иллюстрацию к одноименной трагедии Лермонтова, действие которой происходило как раз в этом самом доме.

И тут к ней подошел мужчина, с пышной рыжеватой шевелюрой, и рыжеватой же бородкой, невысокий, худощавый, одетый в костюм венецианца. На лице у него было синее домино.

— Бонжур, мадемуазель, — поздоровался он с Ольгой, — судя по всему, вы здесь впервые. Как вам здесь нравится?

— День добрый, — ответила Ольга, лихорадочно вспоминая – на кого похож ее собеседник, — да, вы угадали, действительно, я здесь первый раз. А насчет моих впечатлений – скажу, что маскарад очень живой, и веселье здесь царит неподдельное.

— А вы нездешняя, — неожиданно промолвил незнакомец, — судя по всему, вы приехали в Россию откуда-то издалека. Говорите вы не так, как здесь принято. Впрочем, здесь не принято расспрашивать присутствующих об их имени, звании и откуда они родом.

— Да, вы угадали, — сказала Ольга, — действительно, я приехала в Петербург издалека. Хотя… Хотя можно сказать, что я здешняя, и родилась в этом городе. Вот такой вот парадокс.

— Мадемуазель, — с неподдельным волнением в голосе сказал ее собеседник, — вы, действительно, словно не от мира сего. И лицо ваше… Хотя я его и не вижу из-за маски, но оно мне кажется непохожим на лица окружающих меня дам. Оно не фальшивое, как у большинства из здесь присутствующих. Могу ли я его увидеть?

— Конечно, — ответила Ольга, — я вижу, что вы просите это у меня не из-за праздного любопытства. К тому же вы, похоже, смертельно обижены на всех женщин на свете. Вы считаете, что все они бессердечные обманщицы. Но это далеко не так… — и Ольга сняла маску.

— Боже мой, — воскликнул мужчина, — какие у вас добрые и чистые глаза, какое у вас лицо! Нет, я непременно должен сделать ваш портрет! И не возражайте мне!

Только тут Ольга, наконец, поняла – кто ее собеседник. Да это же сам Карл Брюллов! Она вспомнила, что сейчас у великого художника наступили, наверное, самые черные дни его жизни. Совсем недавно он, со скандалом, расстался со своей супругой, дочерью рижского бургомистра Эмилией Тимм. Обстоятельства его брака и последующих за ним событий были унизительные для художника. После женитьбы выяснилось, что его 20-летняя супруга сожительствует… с родным отцом.

Карл Брюллов, узнав об этом, пришел в ужас, и расстался с женой. Но ее родственники распускали о нем самые гнусные сплетни, делая виновным в размолвке Брюллова. Тогдашняя "желтая пресса" подхватила эти сплетни, и растиражировала их, удовлетворяя тем самым низменные чувства своих читателей.

От всего этого Карл Брюллов чуть не сошел с ума. Он сбежал из дома и нашел приют у своего лучшего друга, скульптора Петра Клодта. А прочие его друзья и поклонники, отказали художнику от дома, при встрече не здоровались с ним, а в своих салонах сняли со стен его картины.

Брюллов подал на имя министра императорского двора прошение о разводе. "Я так сильно чувствовал свое несчастье, — писал он в этом прошении, — свой позор, разрушение всех надежд на домашнее счастье, что боялся лишиться ума".

— Карл Павлович, — сказала она, — я готова вам позировать в любое удобное для меня время. Для меня большая честь познакомиться с таким замечательным художником, как вы. Я была и всегда буду поклонницей вашего таланта.

— Мадемуазель, — растроганно сказал Брюллов, — я вижу, что вы не только прекрасны, но еще и добры. У вас золотое сердце. Я должен, я просто обязан написать ваш портрет. Говорите, когда, когда вы сможете посетить мое скромное жилище…

Ротмистр Соколов тоже занимался делами, связанными с обустройством гостей из будущего в Петербурге XIX века. С порталом в районе Черной речки, худо-бедно разобрались. Удалось получить в пользование участок земли, принадлежавший братьям Ланским, и начать потихоньку оборудовать там базу. Теперь надо было решить что-то с владельцем земли на Шлиссельбургском тракте.

С ним было не все так гладко. Отставной поручик Матвей Петухов, узнав, что сельцо с двухэтажным домиком, доставшееся ему в наследство от умершей тетушки, можно продать, закочевряжился, и заломил за него несусветную цену. Помимо этого, он потребовал, чтобы будущие покупатели оплатили также все его карточные долги, коих было немало.

Ротмистр доложил о переговорах графу Бенкендорфу, а тот, императору. Николай, узнав о требованиях не в меру алчного поручика, не на шутку разозлился. Он недолюбливал любителей азартных игр, считая, занятия этим делом пустой тратой времени. Был даже случай, когда император, застав на даче в Петергофе своего наследника в компании младших офицеров за игрой в карты, пришел в ярость, и накричал на цесаревича. На этом дело не закончилось. Вернувшись снова на дачу, Николай увидел, что Александр как ни в чем не бывало, продолжает карточную игру. Тут император совсем уже вышел из себя, и при всех надавал сыну пощечин.

А тут какой-то поручик! Николай был вне себя! Он приказал Бенкендорфу строго-настрого разобраться с этим наглецом, и потребовал, чтобы к вечеру купчая на имение лежала на столе в его кабинете.

Делать нечего – Александр Христофорович, вздохнув, прихватил с собой десяток конных жандармов, и отправился на переговоры с отставным поручиком Петуховым, который не ожидал встречи с самим грозным главой III-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

Промотавшийся картежник независимо, порой, даже дерзко вел себя с ротмистром Соколовым. Но, увидев перед собой генерала, и маячивших за его спиной людей в лазоревых мундирах, прямо скажем, оробел. А граф, разузнав через своих людей о некоторых, прямо скажем, неблаговидных поступках поручика, намекнул строптивому владельцу усадьбы о том, что обиженные им люди вполне могут пожаловаться на него. А он, как лицо, самим государем-императором уполномоченным для наблюдения за нравственностью подданных Российской империи, может дать этим делам законный ход.

Изрядно струхнувший поручик перестал торговаться, и согласился продать свое имение за полцены. Что и было зафиксировано в купчей, в тот же день составленной в палате уездного суда, и, в право владения в тот же день был введен новый хозяин имения – отставной майор Сергеев.

— Ну вот, видите, мы все сделали, как и обещали, — с довольной улыбкой сказал Виктору Николай, — теперь вы можете по вашему смотрению распоряжаться на землях, которые так вам были нужны. Через пару дней вы можете отправляться туда, и начать обживаться. Думаю, что поручик Петухов успеет к этому времени забрать свое имущество из усадьбы. Тем более что, как сказал мне Александр Христофорович, его у него не так уж и много.

— Большое спасибо, ваше величество, — поблагодарил императора Сергеев, — мы с Александром Павловичем с нетерпением ждем – когда же нам удастся, наконец, испытать машину времени на месте нахождения природного феномена, о котором вам рассказывал Антон Михайлович. Если испытание пройдет успешно, то мы попробуем переместить из будущего в прошлое крупногабаритные предметы.

— Отлично, Виктор Иванович, — сказал Николай, — а что, если не секрет, вы собираетесь переправить в наше время? Надеюсь, что-то полезное?

— Мы еще не решили, ваше величество, — почесав затылок, ответил Сергеев, — есть кое-какие мысли на этот счет. К тому же мы еще не до конца уверены в том, что все будет именно так, как предполагает Антон. Может быть, у него так ничего и не выйдет. Но даже в этом случае у меня будет крыша над головой, и место, в котором я мог бы соорудить мастерскую. Ведь столько много нам хочется сделать полезного для нашего Отечества.