— Да если такой ловкач и существует, то со мной он якшаться не станет. Я вхожу в группу риска.

— Допустим. Но без посредников и исполнителей ему не обойтись.

— Вот ты и ищи его, майор. А то вы мне все грехи припомните. Отсижу свое за мокруху. Камешки вы не нашли. Деньги меченые у Кутилы. Я тут при чем? Кутила из кабаков не вылезает, ему и деньги шальные перепадают. В карты резаться мастак. Пройдись по рощинским малинам, кочуют рублики из рук в руки, меняя хозяев каждую минуту по сто раз. Нет у тебя ничего, майор, понт твой не удался.

— Я тебя предупредил, Кострулев. Ты сам свой приговор выбрал.

— А кто спьяну баб своих не бил? Нажрался и шлепнул.

— Бывает. Это ты прав. Вот только бессознательных жен даже пьяные изверги не добивают. А ты ее пять раз по голове стукнул, пока она дух не испустила.

— Вранье! Один раз ударил. Да и то попал случайно. Ты на мою башку глянь, вот она меня, как надо, оприходовала. Обоюдная драка. Самозащита.

Майор вынул из папки лист бумаги и положил на стол.

— Акт вскрытия и медицинское заключение. Марии Кострулевой нанесено пять ударов, два смертельных. Это даже не жестокость, а зверство, Кистень! Сутки тебе на раздумье — стенка или червонец. У тебя дочь осталась трех лет от роду. Иди кумекай, мокрушник.

Теперь Кострулев все понял. При обыске они ничего не нашли. Жену убил тот, кто взял саквояж с камнями. Машка должна была отнести его утром и получить деньги. Но не успела. В акте указано время смерти: между часом и двумя часами ночи. Ее убили сразу же после скандала, когда он отрубился. Убийца знал о тайнике. Даже опытный вор не смог бы найти золотишко, не потратив на поиски двух-трех часов.

Петра уже не интересовала его собственная судьба. Он хотел знать, кто убил жену. И чем больше думал над этим, тем меньше понимал, что же произошло в ту кошмарную ночь. Милиция нашла убийцу и другого искать не станет. А он лишнюю статью на себя вешать не будет.

Майор Рубеко так и не смог доказать его участие в ограблении Ювелирторга. Суд приговорил Кострулева к десяти годам. Спустя семь лет его освободили по амнистии.

Все эти годы он думал только о том, как ему найти убийцу Маши и рассчитаться с ним.

Шел 46-й год. Солдаты радовались победе, блатные — амнистии, политические так и остались в застенках.

Нашелся третий моряк со сторожевика «Восход». Сначала отпирался, но потом пришлось сознаться. Татуировка на плече выдала его с головой. Сплошные лозунги: «За Родину! За Сталина!». Ниже якорь со звездой и бортовой номер судна — «050».

На этом поиски закончили.

Подполковник Сорокин вызвал в свой кабинет одного из главных поисковиков, его привели под конвоем. Долговязый, с длинным прямым носом, истощенный, в солдатской гимнастерке. Лицо спокойное, холодное. Зеков любой мог распознать в этих краях, во что их ни обряжай, как ни маскируй. Глаза выдают.

— Присаживайтесь, Матвей Макарыч.

Опрятный, хорошо выбритый, несуетливый, одним словом, солидный мужчина. Сорокину он очень нравился, только помочь зеку подполковник ничем не мог.

Матвей Макарыч прошел к столу и сел.

— Вы уверены, что больше мы не найдем ни одного члена команды «Восхода»?

— В Магадане их нет. В другие места они не пойдут, моряков держит здесь порт. Порт — их надежда. Люди этой категории не станут жить вдали от моря, где нет кораблей. Могу предположить, что кто-то из команды остался на маяке. По вашим словам, маяк обслуживают эвенки и живут там автономно. На берег высадились двенадцать человек, среди них шестеро раненых. Кого-то могли не дотащить до Магадана, оставили на маяке, эвенки его или их выходили, поставили на ноги. Им нужны люди, а моряки — народ выносливый.

— Вы правы. О маяке мы не подумали. — Сорокин помолчал, потом спросил: — На каких работах вас используют в лагере?

— Как и всех. Одну смену работаю с кайлом в руках, следующую — руду на тачке к промывочным машинам гоняю. Другой работы на рудниках нет.

— Я вас понял. Вот диван, поспите немного, вы трое суток не спали. Сейчас чаю принесут. Я отлучусь часа на два. Располагайтесь.

— Спасибо.

Сорокин взял с вешалки шинель и вышел в приемную. За столом сидел секретарь в лейтенантских погонах, возле дверей стоял конвой.

— Витя, я в комендатуру. Организуй чаю с сахаром и сухарей. Ты понял меня?

Секретарь ничего не понял: заключенный остался один в кабинете начальника, где окна без решеток, да еще чаю ему подавай.

— Выполняй, лейтенант, и без фокусов. До моего возвращения заключенного не беспокоить. Пусть выспится.

Приказ не обязательно понимать, его надо выполнять. Подполковник вышел во двор и сел в свою машину.

— В комендатуру.

Никогда еще он не обращался к начальству с просьбой, язык не поворачивался. А не просит, значит, не надо. Вот и вкалывал Сорокин четвертый год подряд без отпуска. Об этом не помнили. Служил справно, замечаний не имел, работу свою знал. Занимал должность заместителя начальника СВИТЛа по оперативной работе. Ему подчинялись милиция, розыск, особисты, следственный отдел и все остальные подразделения, связанные с общественным порядком. Полномочий хватало, но распоряжаться судьбами заключенных ему дозволено не было. Он мог взять любого зека для следственных действий, под расписку. Если дело заключенного не передавалось в суд для нового определения, его возвращали в лагерь, подполковник должен был сделать это с оставленным в своем кабинете заключенным.

Челданов закончил проведение утренней летучки и распустил людей. Сорокин подгадал с точностью до минуты.

— Могу отнять у тебя несколько минут, Харитон Петрович?

— Заходи, Никита Анисимович. Давненько я не видел своего первого зама.

— Так я же ваше задание выполнял.

— Не мое, а государево. Нарыл морячков?

— Троих. Больше не нашлось. Нужны еще сутки, хочу маяк проверить.

— Интересная мыслишка.

— Не моя.

Челданов указал на стул, и Сорокин сел, прижимая папку к груди.

— Что у тебя, давай.

Полковник протянул руку, но Сорокин папку не отдал.

— Поисками занимался весь особый отдел, розыск и архивисты. Ни черта у нас не получалось. Я призвал на помощь одного опытного специалиста, он уже не в первый раз мне помогает. Три дня сидел за столом, перебирал архивные папки. На месте, безвылазно. И дал мне три фамилии. Я их проверил. Все трое оказались моряками с «Восхода». Со списком команды я его не знакомил.

— Он, что, шаман?

— Следователь от бога.

— Ну да, а то мы вроде бы совсем тупые, без зеков шага ступить не можем. Зеки — архитекторы, инженеры, электрики, механики…

— Этот зек следователь.

Челданов нахмурил брови. Выдержав паузу, закурил.

— Начал, продолжай.

— Большой важняк^[10] с Лубянки. Журавлев Матвей Макарович. Трижды он мне помогал. Год назад я связывался с Кузнецовым из Москвы. Он нам всегда подробные справки выдает на наши запросы.

— Кузнецов дожидается «путевочки» на курорты Охотского моря, вот и лезет к нам в друзья. Того и гляди, с этапом прибудет. Непонятно, как он после расстрела банды Ежова на плаву остался. До сих пор у полковника поджилки трясутся. Ладно, черт с ним. Что в справке?

— Журавлев написал два учебника по криминалистике, по ним до сих пор оперов обучают. Преподавал право в Высшей школе НКВД. Вел самые сложные дела. На последнем засыпался, отпустил заклятого «врага народа» прямо с Лубянки на свободу. Не нашел в его деле состава преступления. Того, конечно, тут же взяли, а Журавлеву впаяли ту же статью и украсили ее пособничеством, соучастием, организацией, заговором, в общем, полный набор. Двадцать пять лет, на всю катушку впаяли. Если я его верну в лагерь, ему конец, за четыре года от него тень осталась.

— Как себя ведет?

— Жалоб я от него не слышал, просьб тоже. Тянет свою лямку, как может, но надолго его не хватит. Помоги, Харитон.