Шаги в коридоре затихли перед нашей дверью, и послышался голос надзирателя:

– Мистер Кристи! Вас ждут внизу, в конторе.

Мой собеседник и ухом не повел.

– Зайдите минут через десять, Уилкс, – сказал он. – Я занят.

Я поспешил засвидетельствовать это, крикнув:

– У нас совещание, Уилкс!

– Но мне кажется, вас выпускают.

– Должно быть. Возвращайтесь через десять минут.

Уилкс удалился, бормоча себе под нос. Кристи возобновил беседу:

– Так вы говорили...

– Да. Что с готовностью выслушаю любое ваше предложение, где упоминается оклад свыше пятидесяти тысяч в год.

– Я не шучу, Гудвин.

– Я тоже.

– Чушь. Вам такие деньги в жизни не снились. – Он повернул голову и буравил меня взором. – В любом случае речь идет не о том, сколько тысяч в год вам положат – не в нашем бизнесе.

– В каком бизнесе?

– Которым я занимаюсь. Как, я сказал, меня зовут?

– Макс Кристи.

– Так что вам еще надо? Вот, например, почему я здесь? Вчера меня замели по ошибке во время облавы, но я бы и часа здесь не провел, если бы не воскресенье, да к тому же пасхальное. Но сейчас... – он взглянул на часы, – еще нет и полудня, а меня уже выпускают. Наша организация всесильна. Для такого человека, как вы, у нас найдется подходящая работенка, и, как только начнете, перед вами откроются любые возможности. Конечно, учитывая известные недостатки вашей биографии, на это потребуется время. Придется повкалывать на совесть. Но оклад вы заломили совершенно нереальный, во всяком случае, пока идет испытательный срок, зато потом все уже будет в ваших руках. Если вы придетесь ко двору, то перед вами все двери откроются. Я уже не говорю о подоходном налоге.

– А что там с подоходным налогом?

– Судите сами. Допустим, Вульф платит вам тридцать тысяч в год, чего, конечно, и в помине не было, – задумывались ли вы хоть раз о подоходном налоге? Нет. Его извлекали из вашей зарплаты, прежде чем ее выплатить. Вы никогда о нем и не вспоминали. В нашем же бизнесе вы сами решаете, как с ним поступить. Например, вы не собираетесь связываться с законом и хотите играть честно, но при этом не желаете, чтобы вас обдирали как липку – так сами решайте, как быть с налогом.

Кристи приподнялся и сел на край койки.

– Послушайте, Гудвин, пользуясь случаем, хочу сделать вам предложение. Я вот лежал тут, читал про вас и вдруг подумал: вот есть парень подходящего Возраста, знающий дело, неженатый, толковый, разбирается в людях, знаком с кучей фараонов, много лет был частным сыщиком – что если он откликнется на дельное предложение? Ведь он только что лишился работы, по уши запутался в деле об убийстве в Вестчестере и, возможно, нуждается в помощи. Вот о чем я подумал, а потом решил, почему бы не спросить его самого? Гарантировать я ничего, конечно, не могу, особенно если на вас навесят убийство, но если вам сейчас нужна помощь, или когда-нибудь потом вы захотите испробовать себя в деле, то зовут меня Макс Кристи, и я всегда готов замолвить за вас словечко. Если вы...

Он замолк, прислушиваясь к звуку шагов. От двери донесся голос Уилкса:

– Вас требуют, мистер Кристи. Я сказал им, что вы заняты, но они настаивают. Сейчас за вами пришлют.

– Ладно, Уилкс. Иду. – Мой напарник встал на ноги. – Так что скажете, Гудвин?

– Спасибо за любезное предложение, – улыбнулся я. Уилкс, отомкнув дверь, стоял в проеме, так что я попридержал язык. – Вот выйду отсюда, немного очухаюсь и тогда буду лучше знать, что творится вокруг. – Я поднялся на ноги. – Как с вами связаться?

– Лучше всего по телефону. Черчилль-пять-три-два-три-два. Бываю я там, правда, не часто, но мне быстро передадут. Запишите номер.

– Я запомню. – Я пожал протянутую руку. – Рад был познакомиться. Куда выслать чек за завтрак?

– Бросьте. Мне было приятно. Надеюсь, еще увидимся.

Вышел он, как президент корпорации на встрече с папой римским. Уилкс почтительно придержал дверь.

Я уселся на койку, размышляя о том, что Макс Кристи сделал Арчи Гудвину чертовски заманчивое предложение. Но куда, черт возьми, запропастился Паркер? В тюрьме быстро становишься нетерпеливым.

Было уже семь часов вечера и смеркалось, когда я остановил машину перед особняком Вульфа на Западной Тридцать пятой улице и, преодолев семь ступенек, взошел на крыльцо. Паркер, вооруженный бумагами, из которых, помимо прочего, явствовало, что моя постоянная доступность гражданам штата Нью-Йорк оценена в десять тысяч долларов, прибыл в тюрьму чуть позже двух и уже десять минут спустя я был снова отпущен строить козни обществу, но окружной прокурор Арчер возжелал свидеться со мной в присутствии моего адвоката, и мы с Паркером уважили его просьбу. Конца этой встрече не было видно, и тянулась она на редкость занудливо, поскольку мне ни разу не представилась возможность проявить свое остроумие. В отличие от других случаев, когда я общался с подобными крючкотворами, ничто меня не вдохновляло, так как мне все время приходилось говорить правду и ничего, кроме правды... Исключая, конечно, все, что касалось колбасы и телефонного звонка от Арнольда Зека.

Когда они наконец порешили, что на сегодня хватит, и мы с Паркером стояли на тротуаре перед зданием суда, он спросил:

– Могу ли я узнать, где находится Вульф?

– Сомневаюсь. Он приказал не разыскивать его.

– Понятно.

Его тон разозлил меня.

– Все, что я там говорил, – заявил я, – сущая правда. И я не имею ни малейшего представления о том, где он скрывается и что там делает.

Паркер только пожал плечами.

– Я вовсе не жалуюсь. Надеюсь лишь, что он не ввязался в дело, которое ему не по зубам... да и вам тоже.

– Подите к черту, – посоветовал я и ушел. Вестчестерская шайка, конечно, не виновата, но уж кто-кто, а Паркер достаточно знал меня, чтобы понять, когда я вру, а когда нет. Чертовски досадно, когда ты в кои-то веки говоришь правду, а тебе не верят.

Не меньшую досаду я испытал от приема, оказанного мне в доме Вульфа. Вместо Фрица меня встретила записка, оставленная на моем столе и прижатая уголком конторской книги.

Дорогой Арчи!

Очень жаль, что ты угодил в тюрьму. Надеюсь – ненадолго. Приехал Марко Вукчич, и я уезжаю с ним – буду у него работать за полторы тысячи в неделю. От мистера Вульфа никаких известий. Молю Бога, чтобы он был жив и здоров, и считаю, что ты должен отыскать его, несмотря на все запреты. Банку с сардинками я выбросил и перестал заказывать молоко.

Всего доброго и с наилучшими пожеланиями. Фриц. 1 час 35 мин. пополудни

Я с удовлетворением отметил, что он, как было у нас заведено, не забыл поставить время. Меня тронуло также то, что записку ко мне он закончил теми же словами, что и Вульф. Тем не менее, после проведенной в каталажке ночи такой прием обескураживал. Не говоря уж о том, что целых пять часов никто не отвечал на телефонные звонки – подобного за все годы, что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор...

Я метнулся к ступенькам, вихрем взлетел на три пролета и ворвался в оранжерею. Сделав один шаг в теплицу, я остановился и огляделся по сторонам. Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад, когда нашу оранжерею обстреляли из крупнокалиберных пулеметов. Тогда после них оставались хотя бы разгром и беспорядок: теперь же моему взору открывались безжизненно голые скамейки и опустевшие стеллажи. Добрую минуту я простоял, словно громом пораженный. Потом прошел дальше: через центральную комнату, холодильную камеру, питомник, поливочную и комнату Теодора – везде было пусто и голо, хоть шаром покати. Хьюитт должен был прислать целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.

На кухне меня ждала еще одна записка от Фрица, подлиннее предыдущей, в которой перечислялись все телефонные звонки и всякие разности. Пошарив в холодильнике, я остановил выбор на баночке с домашним паштетом, вермонтском сыре и молоке. Когда я уселся за стол и приступил к трапезе, одновременно просматривая вечернюю газету, мои уши продолжали прислушиваться – не к чему-нибудь особенному, просто так, по привычке. В нашем доме никогда не было шумно, но подобной тишины я даже припомнить не мог. Кажется, и машины перестали проезжать мимо, а те, что проезжали, должно быть, сбрасывали скорость.