– Я прекрасно это понимаю, полковник, – ответил Ломакин. – И даже предвижу дальнейший ваш шаг. Вы предложите отдать Версоцкому установку, лишь бы от нас отстал.

– Да и в мыслях не было, Феоктист Борисович!

– А что было?

Сильный удар снаружи в броню раздался почти одновременно с гулким раскатом пушечного выстрела. Марина взвизгнула, Костя выронил кусок хлеба, а сотрудники Ломакина рефлекторно присели.

– Вот это нам вмазали… – сказал впечатленный до глубины души Топор.

– Мы теперь как мишень, – мрачно буркнул Кудыкин. – И соотношение стволов категорически не в нашу пользу.

– Я рекомендую всем покинуть бронепоезд, – сказал по рации Ломакин. – Через пятнадцать минут я включу установку, но за последствия не ручаюсь. Поэтому вам лучше в этот момент находиться где-то подальше от нее.

– Не глупите, профессор! – рявкнул в рацию Кудыкин, но ответом ему стало лишь презрительное молчание.

– Я тоже думаю, что нам лучше уйти, – сказал Топор.

Серия жутких ударов обрушилась на бронепоезд. Снаружи теперь доносилась непрерывная канонада. Топор схватил Марину и оттащил ее к выходу. Сотрудники Ломакина попадали на пол. Кудыкин, вцепившись руками в спинку стула, с бессильной яростью смотрел на чужой эшелон, озаряемый вспышками выстрелов артиллерийских орудий.

Внезапно наступила тишина. Враг явно давал осажденным время как следует подумать.

Кудыкин вдавил кнопку селектора общей связи и объявил:

– Внимание! Приказываю личному составу бронепоезда покинуть вагоны! Старшим вагонов доложить об исполнении.

Наверное, только Костя видел, как трудно дались полковнику эти слова.

Не прошло и десяти минут, как все они стояли среди деревьев метрах в тридцати позади бронепоезда. Справа и слева из вагонов в лес уходили солдаты из охраны и обслуги бронепоезда. А потом Версоцкий вновь начал обстрел.

Грохотали танковые пушки, с металлическим звоном лопалась броня и летели во все стороны осколки. Полковник Кудыкин стоял несколько в стороне от всех, и на глазах его наворачивались слезы.

Внезапно над вагоном-лабораторией возникло легкое зеленое свечение. Пушечные выстрелы моментально прекратились. Свечение стало сильнее, вверх от вагона протянулся тонкий зеленый луч, едва видимый, но все-таки вполне различимый. Вдалеке вновь загрохотали танковые пушки, но теперь создавалось впечатление, что все они стреляли только по вагону-лаборатории. Лавина огня, обрушившаяся на бронированный лучше прочих вагон, заставила его угрожающе раскачиваться.

А потом случилось что-то невообразимое. Под вагоном вдруг словно надулся и вылез во все стороны чудовищных размеров мыльный пузырь, за прозрачными стенками которого происходило стремительное стирание железнодорожной насыпи, но начинала проглядывать… водная гладь. Зеленый луч превратился в раскрывшийся веер зеленого света. В броню вагона продолжали лупить со страшной силой танковые снаряды, но по сравнению с той энергией, что ощущалась в «пузыре», это уже не казалось даже заслуживающим внимания.

А потом пузырь лопнул, моментально лишив мир абсолютно всех звуков.

Огромный бронированный вагон подбросило вверх, словно футбольный мяч. Как завороженный, Костя смотрел на плывущую по небу лабораторию, которую страшная сила поворачивала с легкостью урагана, несущего над землей пустую картонную коробку. Расходящийся широким веером зеленый луч с каждым поворотом вагона обегал землю, уходил вверх и тут же возвращался, показывая, куда в данный момент попадает излучение злополучной установки. Там, где широкий зеленый луч касался земли, пространство мутнело, наливалось серебристыми блестками и вдруг становилось чем-то другим, отчетливо отличимым от того, что находилось вокруг. Словно широкие мазки кисти, стирающие с картины краски, чтобы обнаружить под их слоем совсем другой рисунок.

Вот зеленая кисть мазнула по дальней стене леса, мгновенно проложив в ней широкую просеку, вот коснулась чужого военного эшелона, разом слизнув десятка два вагонов и щедро насыпав взамен снег и глыбы льда, вот поднялась в небо, оставляя за собой шлейф неизвестно откуда взявшейся воды. И вдруг надвинулась, став опасно близкой и закрывая зеленой прозрачной пленкой весь мир вокруг.

Лишь в последний миг Костя понял, что кувыркающаяся в небе лаборатория развернулась излучающим элементом установки прямо в сторону группы людей, прячущихся в лесу. В глаза плеснуло зеленым, мир сделался игрушечным и очень ярким, потом все смазалось, как краски на палитре, и пришло абсолютное спокойствие и умиротворение.

«Так вот она какая – смерть», – подумал Опер, прежде чем растаять во всепоглощающем мраке.

48

Костя открыл глаза и долго смотрел в серое небо. Он не чувствовал тела, но нисколько не жалел об этом. Ему было хорошо. Мысли, легкие, словно мотыльки, скользили где-то по краю сознания, нисколько не омрачая внутреннего состояния. И если бы не противный ноющий звук, сталкер нипочем не стал бы поднимать голову и осматриваться по сторонам, а лежал бы целую вечность, глядя в спокойное хмурое небо.

Но звук не просто мешал наслаждаться покоем, он требовал что-то сделать, куда-то пойти и непременно завершить какое-то дело. Понимая, что особого выбора нет и вставать все равно придется, Костя медленно повернулся на бок, а потом и приподнялся на локте.

Вокруг, насколько хватало глаз, простирался лес. Высокие сосны, густой, но низкорослый подлесок, веселые молнии, с легким треском прыгающие между нескольких кочек, узловатые корни, торчащие отовсюду из засыпанной хвоей земли. Все было как обычно, кроме одного: Костя помнил только свое имя. Ни кто он такой, ни как здесь очутился… Что интересно, это не пугало, а скорее удивляло.

Звук исходил от бесформенной кучи тряпья, при ближайшем рассмотрении оказавшейся человеком. Костя нахмурился, пытаясь уловить мелькнувшее воспоминание. Женщину, что тихо плакала и этим не давала ему насладиться покоем, он уже где-то раньше видел. Как и мужчину, который вяло ворочался с боку на бок поодаль.

Несколько минут он размышлял над этой непосильной задачей и уже собирался просто спросить у женщины, откуда он ее знает, как вдруг вспомнил ее имя. Женщину звали Марина. Наверняка Марина, поскольку никакого другого имени в голову не приходило.

– Эй, мужик, – тихо позвал Костю кто-то сзади.

Костя медленно повернул голову и увидел человека в военной форме, который глупо таращился на него.

– Мужик, я тебя знаю, – сказал военный, – вот только не помню откуда.

– Я думаю, что все мы были вместе и с нами что-то случилось, – сказал Костя медленно. – И мне кажется, что память уже начинает возвращаться.

Движения вокруг становилось все больше. Все новые и новые люди поднимались из травы и очумело смотрели друг на друга.

– Топор! – громко сказал Костя, увидев рядом с Мариной задумчиво морщившего лоб человека. – Марина! Я здесь!

Марина подняла заплаканное лицо, посмотрела на Костю, перевела взгляд на Топора и вдруг снова зарыдала, правда, уже явно от облегчения.

Костя оказался прав. Память постепенно возвращалась. Вскоре практически все начали припоминать страшное зеленое свечение, отправившее их в беспамятство, а также события, что произошли накануне. Но ничего похожего на открытые пространства вокруг железнодорожных путей рядом не наблюдалось.

– Нас явно переместило куда-то в сторону, – сказал полковник Кудыкин, когда люди более-менее вспомнили все самое важное и собрались вместе, чтобы решить, что делать дальше. – Но это Зона, тут даже гадать не приходиться. Аномалии вполне определенно это доказывают.

– Тогда и говорить особо не о чем, – решительно кивнул Топор. – Надо обойти все вокруг, покричать на случай, если кто-то в стороне оказался, и выдвигаться. Надеюсь, никто не хочет остаться жить в Зоне?

Он улыбнулся, и люди заулыбались в ответ, радуясь даже такой простенькой шутке. Стараясь сдержать улыбку до ушей, в которую сам собой пытался растянуться рот, Костя вдруг подумал, что это очень здорово – умереть, а потом снова воскреснуть.