Марина с усмешкой посмотрела на него и сказала:

– С логикой у тебя, конечно, напряженка, но спасибо за поддержку… Ладно, давай обновки смотреть и превращать тебя из бродяги в работника камеры и микрофона.

Вся купленная одежда пришлась Косте впору. Он с удовольствием покрутился перед зеркалом и удовлетворенно заявил:

– Хоть сейчас в любой ночной клуб.

– А это идея, – отозвалась Марина. – Не про клуб, конечно. А вот погулять будет нелишним. Чтобы вещички пылью немного покрылись, а то видно, что прямиком из магазина. Да и перед местными помаячим. А вот это тебе для маскировки.

Она распечатала одну из коробок и вытащила оттуда большие наушники.

– Будешь у нас меломаном, – сказала она, аккуратно пристраивая большие амбушюры у Кости на голове.

– Класс! – только и смог сказать он, разглядывая отражение модного молодого человека, не расстающегося с любимыми наушниками ни на минуту.

– Сейчас я приведу себя в порядок, поменяю кое-что в имидже и можем выдвигаться. Заодно и камеру тебе поищем.

Правда, найти в маленьком городке профессиональную камеру им не удалось, а на доставку под заказ требовалось не менее трех дней. Посмотрев же те бытовые модели, что продавались в местных магазинчиках, Костя заявил, что более правдоподобно будет изображать оператора с помощью черной коробки из-под обуви.

Марина очень внимательно на него посмотрела и принялась куда-то названивать.

– Будет тебе камера ближе к вечеру, – сказала она со смешком. – Качественной картинки и звука не обещаю, но выглядеть будет лучше, чем коробка.

Потом Костя позвонил человеку, с которым договаривался накануне о силовой поддержке. Объяснил, что сумел спастись, но сразу же потребовал, чтобы информация об этом никуда не расходилась. А потом попросил еще об одной маленькой услуге. Надо было, чтобы все бары вечером в одно и то же время смотрели по телевизору один канал.

Тринадцатый.

Ближе к вечеру, когда уставший Костя лежал на диване в номере и прислушивался к пульсированию крови в голове, в дверь громко постучали.

– Костя, открой, это камеру, наверное, привезли! – крикнула Марина из ванной.

За дверью обнаружился неприятный тип в мятой клетчатой рубахе и неопрятных штанах на матерчатых лямках. Тип неприятно ухмылялся, но держал в руках самую настоящую камеру. Во всяком случае, так Косте казалось первые три секунды. Потом опытный взор заметил странности, при ближайшем рассмотрении превратившиеся в нелепости.

– Здрасте, – сказал тип, неприятно помаргивая жабьими глазами. – Камеру заказывали?

– Камеру заказывали, – твердо сказал Костя. – Но это не камера.

– Как это не камера? – обиделся тип. – Вы что, не видите?

– Костя, забирай, – сказала Марина из комнаты. – Это муляж из цирковой студии.

– У нас что, цирковая студия здесь есть? – изумился Костя.

– Не у вас, – поправил тип, – а в более культурных населенных пунктах. Я, между прочим, восемьдесят километров проехал.

– Мы все оплатим, – сказала Марина, появляясь за спиной Кости и протягивая типу деньги.

– Вот это уважаемое дело, – сразу подобрел тот. А когда Марина ушла вглубь номера, заговорщицки наклонился к Косте и сказал: – А вот тут, гля, в середке потайной лючок есть. В нем удобно чекушку держать. Смотри.

Он что-то нажал, панель в боковой части камеры открылась и там действительно обнаружилась стеклянная бутылка-фляжка с коньяком.

– Камера ваша, а этот реквизит, извини, не продаю, – сказал тип, вытащил бутылку и только после этого отдал камеру Косте.

– Классная штука, – одобрил Костя. – Сам придумал?

– Сам, – гордо сказал тип. – А то пока представление закончится, никакого терпежу не хватит дождаться пятьдесят грамм…

Вечером Марина и Костя спустились в маленький бар, расположенный на первом этаже гостиницы. Здесь почти не было посетителей, но зато был большой телевизор, который Марина тут же попросила переключить на тринадцатый канал.

Директор канала появился в кадре перед самым показом какого-то фильма. И начал говорить. Через несколько секунд Костя понял, что директор тринадцатого не ограничился текстом, что надиктовала ему по телефону Марина. Причем отсебятину он нес столь красочно и вдохновенно, что скоро Костя сидел красный от смущения, как в раннем детстве. По словам директора тринадцатого канала, он отправил чуть ли не в логово к фашистам свою лучшую команду мегапрофессионалов. Эпитетами, которых в изобилии удостоились и Марина, и Костя, можно было смело покрывать любой надгробный памятник самого выдающегося человека на планете.

Минут через пять бармен во все глаза смотрел на Марину и Костю, а в телевизоре уже вовсю мелькали кадры, где отважная съемочная группа пробивалась сквозь все преграды и брала любые препятствия без разбега, лишь бы доставить новости своим зрителям. Пояснив в конце своей речи, что отважные профессионалы из тринадцатого поехали в призонный город, чтобы попытаться взять интервью у повстанцев, похитивших важного чиновника, директор не без самолюбования раскланялся и уступил место американскому фильму.

Повернув голову, Костя обнаружил, что у входа в бар собрался почти весь персонал гостиницы. Впереди всех стоял хозяин с маленьким телевизором в руке и, открыв рот, пялился на Марину.

– Мда, – сказала та. – Отжег Виталя так, что нас теперь в Зону на руках понесут.

Не прошло и двух часов, как телефон в номере зазвонил и уверенный мужской голос сказал поднявшей трубку Марине:

– Мы те, кого вы ищете. Если вы еще не передумали, запоминайте наши условия. Мы готовы дать интервью и показать пленника завтра утром…

В тишине раннего утра спецбаза при институте изучения аномальных явлений могла показаться примером незыблемости и спокойствия. Ее тяжелые двухэтажные корпуса, выложенные из массивных бетонных блоков и кирпича, пулеметные вышки, нескончаемые ряды колючей проволоки, ангары, склады и бесчисленные вентиляционные трубы, намекающие на обилие подземных помещений, на первый взгляд могли выдержать не просто всплеск аномальной активности Зоны, но и ядерную войну, причем находясь в самом ее эпицентре. Казалось, что эту базу, расположенную в непосредственной близости от Периметра, не сможет потревожить даже танковая армия.

Тем удивительнее показались охране гулкие удары, идущие откуда-то изнутри тюремного блока, и громкие крики, по всей видимости, одного из заключенных. От этого шума проснулся даже дежурный надзиратель блока, а уж часовые на вышках и подавно подняли тревогу: доложили в караульное помещение о нештатной ситуации на территории базы, включили дополнительные прожектора и приготовились стрелять на поражение.

– Ну чиво, чиво расшумелся? – недовольно ворчал старый надзиратель, тревожно прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. – Вон, аж караул поднялся по тревоге. Да прекрати же ты стучать, профессор!

Он остановился перед тяжелой дверью единственной занятой сейчас тюремной камеры, в которую изнутри методично долбили чем-то тяжелым.

– Ну хватит уже, – спокойно, но громко сказал надзиратель. – Чем больше стучишь, тем дольше будешь сидеть в карцере. Феоктист Борисыч, ты меня слышишь, нет?

– Я наконец все понял! – заорал из-за двери тот, кого надзиратель назвал Феоктистом Борисовичем. – Во всем виновата ошибка в расчетах! Мне срочно нужен любой начальник! Зовите командира базы!

Звоните директору института! Информация сверхсрочной важности!

– Да ты што, совсем с ума сошел? – удивился надзиратель. – Время – пять утра. Все начальство спит еще. И долго еще спать будет. И тебе советую лечь и подремать. А после завтрака – поговорим.

– Да ты что, не понимаешь, тупая башка?! – закричал Феоктист Борисович. – Речь идет о вещах колоссальной важности! Каждый час промедления увеличивает объем энтропийных явлений! Впереди катастрофа!

– Профессор Ломакин, – строго сказал надзиратель, – если не перестанешь буянить, я тебя поутру лишу пирожка на завтрак! Или вообще – чай без сахара налью!