Но прошло довольно много времени, пока Йохевед — подол юбки у нее по-прежнему был заткнут выше колен, босые ноги в растворе — явилась, давая о себе знать своим звучным голосом:

— Кто меня звал?

— Тысячу извинений, уважаемая, — выступил ей Манус навстречу, — это вы гид Йохевед?

— Да, я гид Йохевед. А в чем дело?

— Хотел бы попросить вас показать мне ваше местечко.

— Что, собственно, можно теперь показать? Такое же, точь-в-точь как и все нынешние местечки, где побывали фашисты. Но вы, наверное, хотели бы, насколько я понимаю, побывать на могилах Балшема и Гершеле Острополера. Так подождите минуточку, я сейчас переоденусь, и мы пойдем.

Подняв с земли щепку, Йохевед принялась счищать раствор с ног. Неожиданно она выпрямилась и зажмурила глаза:

— Знаете, ваше лицо мне очень знакомо. Вы, случайно, не из областного собеса? Мне кажется, я вас там видела.

— Возможно, вы меня и видели, только не в собесе. У Станиславского и Немировича-Данченко могли вы меня видеть.

— У кого, сказали вы? Значит, не из собеса? Жаль.

— А что?

— Да так. Будь вы из собеса, вы б могли замолвить за меня словечко. Откуда мне было знать, что надо хранить все бумажки. Вот у меня завалялась одна бумажка о том, что я была деклассированной. Но местные собесники говорят, что к трудовому стажу она отношения не имеет. Вот и приходится изворачиваться.

— Что значит, по-вашему, изворачиваться?

— Мне, например, ремонтируют сейчас дом — он коммунхозовский, мой домик немцы разрушили, — вот я и попросила, чтобы меня включили в ремонтную бригаду. Подумаешь, трудная работа — обить стены дранкой и приготовить из глины и кизяка раствор… Так с чего вы хотите начать? Со старого кладбища, с крепости, с Буга или отсюда, с переулка, где жил Балшем?

— Как хотите.

— Тогда начнем с соседней улочки, с Болотинки. Там, на этой Болотинке, жил, согласно преданию, наш Гершеле Острополер, прославившийся на весь мир. Кто не знает его проделок! — Гид Йохевед вдруг залилась долгим смехом: Я как раз вспомнила историю о том, как Гершеле привел к богачу гостя на субботу. Постойте, сколько времени вы собираетесь у нас пробыть?

— Наверно, до конца недели.

— В таком случае вы еще сможете побывать у нас и на еврейской свадьбе. Давно-давно здесь не было свадьбы. И откуда ей быть, если молодежь, окончив школу, сразу же уезжает на заводы, в институты. И когда дело доходит до свадьбы, ее справляют в городе. Сын реб Гилела, Либерка, после школы тоже поехал учиться, в Ленинград поехал. Но когда он задумал жениться, реб Гилел настоял на том, чтобы свадьбу справили непременно здесь, в Меджибоже.

— А вы хотели бы, чтобы человек в таких летах тащился в Ленинград?

— Мало, думаете, он ездил к сыну в гости? Реб Гилел имел в виду совсем другое — ему хотелось порадовать местечко. А радовать разбитые сердца у нас, в Меджибоже, — самое богоугодное дело. И вот уже целую неделю только и делают, что пекут, жарят и варят. Ради этой свадьбы наняли на субботний вечер большой зал пищевого комбината и сам Гилел поехал сегодня в Летичев договариваться с музыкантами.

Манус показал на себя:

— Музыканты уже здесь.

— Вот это новость! Что же вы молчали? Боюсь только, как бы свадьба не была омрачена. Вы, наверно, уже слыхали нашу веселенькую новость?

— Алешка?

— Смотрите не проговоритесь Гилелу, он все же старик, девятый десяток пошел, да и пережил немало. Лучше будет, когда узнает эту новость потом, после свадьбы. Веревочник Йона побежал к этому злодею, чтобы тот хотя бы на время свадьбы убрался из местечка. Значит, идем? Я только вот оденусь. Да, простите, забыла спросить, как вас зовут.

— Эммануил Данилович, а просто по-еврейски — Манус.

— А меня зовут и по-еврейски, и по-русски Хевед. Вот как!

Когда Йохевед вышла через несколько минут из дому в коротком платье и туфлях на высоких каблуках, Манус еле узнал ее.

Под вечер того же дня, когда солнце уже погружалось в тихий, прозрачный Буг, почти все местечко собралось на горе, в старинной крепости. Люди расселись на грудах разбросанного повсюду кирпича, у разрушенных башен и полуразвалившихся стен и терпеливо ждали, когда распахнутся широкие двери гаража и оттуда выедет во всем своем блеске красная пожарная машина, а из соседнего здания выступит четким шагом местная команда пожарных в полном снаряжении. Даже Гилел со своей молодой еще женой Шифрой пришел поглядеть на соревнования пожарных: кто из них скорее размотает шланг и взберется на самую верхнюю перекладину пожарной лестницы.

На эти соревнования — пожарные называли их учениями — население местечка собиралось как на театральное представление. Сегодня, как ожидают, будет особенно весело, так как в команду набрали несколько новичков. По этому случаю Борух даже прихватил с собой свой фотоаппарат на треноге. Он не отрывает глаз от дверей, из-за которых доносится напряженное, хриплое гудение машины, как если б она, попав всеми четырьмя колесами в трясину, никак не могла выбраться оттуда.

Кроме Гилела и Шифры, все как будто чем-то озабочены, и Борух пытается хоть немного развлечь собравшихся. Он залезает под черное покрывало, которым накрыт фотоаппарат, и оттуда довольно громко произносит:

— Ну и кашляет же она, бедняжка, ну и хрипит, аж страшно становится…

— О ком это вы, Борух? — спрашивает его кто-то.

— Разве вы не слышите, как пожарная машина, бедняга, выбивается из сил?

— Ну что, — спрашивает Ципа Давидку, взобравшегося на крепостную стену и всматривающегося в даль, — моего Йоны еще не видно?

— Нет, тетушка Ципа.

— Горе мне! Как я его просила: Йона, не ходи!..

Борух высовывает голову из-под покрывала и начинает подавать Ципе знаки, чтобы она замолчала. Но Гилел заметил это и спрашивает:

— Ципа, что там у вас случилось?

— Ничего, реб Гилел, ничего.

— Мы же условились с вами, Ципа, — сердито шепчет ей Борух. — Уверяю вас, он придет целым и невредимым.

Заведующий рынком, пожилой коренастый Шая, начинает сердито стучать в двери гаража:

— Эй, пожарные, не тяните душу! Уже четверть седьмого…

— Чего ты так спешишь, Шая? Ты рынок еще не закрыл, что ли?

— Я человек военный, реб Гилел, дисциплинированный, никаких «диалем» не признаю. Сказали — в шесть, так будьте добры начать в шесть. Не так ли?

— Конечно, так, — поддерживает его Борух. — Я только хотел бы знать, Шая, в каком уставе сказано, что заведующий рынком — военная должность?

Давидка, прохаживавшийся по стене, начал вдруг напевать:

— Я тебе сейчас покажу такой базар, сорванец эдакий, что ты у меня забудешь, в каком классе учишься! — крикнул Шая. — Тоже мне пионер! Это вы, Борух, научили его такой песенке! Думаете, и о вас нельзя подобрать песенку, да еще какую песенку? Но что с вами дебатировать! Если б вы были военным…

— Мне кажется, что я такой же военный, как и вы, Шая. Мы с вами, если не ошибаюсь, вместе пошли на войну.

— Тоже сравнили! Во-первых, я был артиллеристом, а это, надо полагать, кое-что значит. А во-вторых, я узнал, что такое дисциплина, еще тогда, когда вы понятия не имели, с чем это едят. Вы, реб Гилел, наверно, помните, как райком настаивал, чтобы я стал председателем приместечкового колхоза?

— Как же не помнить, помню!

— А теперь? Разве я хотел стать заведующим рынком? В самом деле, какое я имею отношение к торговле, если по профессии я кузнец? Ненавижу торговлю, это у меня, видимо, наследственное. Отец мой и дедушка, как вы знаете, тоже были кузнецами и тоже ненавидели торговлю. Но раз надо, никакие «диалемы» не помогут — выполняй, будь добр! Вот что такое настоящая дисциплина, товарищ Борух!

Тут как ветер влетели Йохевед с Манусом.

— Люди, пожар уже был или еще не был? Уф, напрасно я бежала сломя голову… Итак, Эммануил Данилович, мы с вами находимся, как видите, в крепости, построенной еще до времен Хмельницкого. Борух, уберите вашу «зенитку», я вам все равно не заплачу за фотографию. Говорят — я при этом, конечно, не была, — что Балшем, блаженной памяти, и Гершеле Острополер часто бывали здесь. А уже в мое время здесь стоял драгунский полк. Теперь тут пасутся козы, и пенсионеры приходят сюда развлекаться. Каждую пятницу все бросают свои домашние дела и бегут сюда поглазеть, как пожарные учатся тушить пожар. Настоящий театр!.. Добрый вечер, реб Гилел, добрый вечер, Шифра-сердце! Я вас совсем не заметила. Вы уже давно вернулись? Я привела вам гостя.