Те, кто знал мистера Стюарта до этого случая, утверждают, что он совершенно переменился. Однако мистер Стюарт остался на своем посту; и позднее, когда плантация была уже вполне устроена и давала работу шестидесяти китайцам и семидесяти туземцам, он вновь оказался в опасности. Пришло сообщение, что жители Хаамау поклялись разграбить и уничтожить поселок; постоянно поступали письма из гавайской миссии, действовавшей как разведуправление; мистер Стюарт и еще трое белых полтора месяца спали в хлопковом сарае за бастионом из кип хлопка (что служило им наилучшей защитой), днем на пляже демонстративно упражнялись в стрельбе. Туземцы часто появлялись и наблюдали за ними, стреляли они превосходно, и нападение не состоялось — если только оно на самом деле задумывалось, в чем я сомневаюсь, поскольку туземцы больше славятся ложными угрозами, чем решительностью. Мне говорили, что последняя война с французами была показательным примером; прибрежные племена обвиняли горные в таких замыслах, для исполнения которых у тех не хватило бы мужества. И подобные свидетельства их робости в открытом бою я слышал отовсюду. Капитан Харт однажды высадился на берег в одной из бухт после стычки и увидел, что один мужчина был ранен в руку, старуха и двое детей погибли. Капитан исправил положение, перевязав руку и осыпав обе стороны насмешками за столь гнусную историю. Правда, зачастую эти войны бывали просто формальностью — наподобие дуэлей до первой крови. Капитан Харт побывал в бухте, где шла братоубийственная война, одного из них сочли недостаточно вежливым с гостями другого. Примерно половина населения переходила с одной стороны на другую, чтобы быть в ладу с обоими, когда наступит неизбежный мир. Укрепления обеих сторон стояли одно против другого на близком расстоянии. Жарилась свинина. Лоснившиеся от масла воины с лоснившимися от масла мушкетами напыщенно расхаживали по паепае или пировали. Никакими делами, даже самыми насущными, заниматься было невозможно, и все мысли, очевидно, были сосредоточены на этой пародии на войну. Несколько дней спустя после ее начала совершенно случайно был убит один человек, все сразу же решили, что дело зашло слишком далеко, и ссору немедленно уладили. Однако и более серьезные войны велись в подобном духе, принесенные в дар свиньи и пиршество непременно приводили к их концу, убийство единственного воина представляло собой большую победу, а уничтожение беззащитных одиночек считалось доблестью.
На всех этих островах море у основания утесов является местом рыбной ловли. Между Таахауку и Атуоной мы видели людей, главным образом женщин, одних почти голых, других — в тонких белых или темно-красных платьях, сидевших на маленьких, обдаваемых прибоем мысах, над ними нависали бурые обрывы, с которых свисали вьюнки, словно бы для того, чтобы еще полнее отрезать их от всякой помощи. Там они удили почти до полудня и каждую пойманную рыбу тут же съедали заживо. Таких вот беззащитных людей воины с находящегося напротив острова Тауата убивали, везли домой и ели, что считалось весьма доблестным. Об одном из таких подвигов могу привести рассказ очевидца. Португалец Джо, повар мистера Кина, однажды плыл в лодке с атуонцами, и те увидели незнакомца в каноэ с уловом рыбы и какой-то запретной пищей. Атуонцы закричали ему, чтобы он подплыл и покурил с ними. Незнакомец повиновался, видимо, потому, что у него не было выбора, но он понимал, бедняга, что его ожидает, и (как сказал Джо) «непохоже было, чтобы ему хотелось курить». Последовали вопросы, откуда он и что здесь делает. На них непременно требовалось ответить, как и затянуться безо всякого желания трубкой с замиранием при этом сердца. Потом вдруг рослый аутонец наклонился, вытащил незнакомца из каноэ, ударил его в шею ножом — сверху вниз, как показал Джо жестом, более выразительным, чем его слова, — и держал под водой, словно зарезанную птицу, пока тот не перестал дергаться. После этого добычу втащили в лодку, она развернулась к Атуоне, и эти маркизские храбрецы радостно поплыли домой. Маипу был на пляже, и когда они причалили, стал радоваться вместе с ними. Бедняга Джо побелел от ужаса, однако за себя нисколько не страшился. «Они были очень щедры ко мне — дали много продуктов: у них и в мыслях не было есть белого человека», — сказал он.
Если самый ужасающий случай произошел на глазах мистера Стюарта, то самый сильной опасности подвергся сам капитан Харт. Он купил участок земли у Тимау, вождя с побережья соседней бухты, и отправил туда работать китайцев. Посещая поселок с одним из Годфри, он увидел их, бегущих в ужасе толпой к пляжу: Тимау выгнал их, отобрал их пожитки и нарядился со своими людьми в боевые одеяния. В Таахауку была отправлена за подкреплением лодка; дожидаясь ее возвращения, они видели с палубы шхуны Тимау и его людей, продолжавших до полуночи на вершине холма воинственные танцы; и как только лодка вернулась (с тремя жандармами, вооруженными винтовками системы Шаспо, двумя белыми с таахауканской плантации и несколькими туземными воинами), отряд этот отправился схватить вождя, покуда он не проснулся. День еще не наступил, и светила очень яркая луна, когда они поднялись на холм, где в доме из пальмовых листьев Тимау отсыпался после оргии. Нападавшие были полностью на виду, внутренность хижины была совершенно темной, положение отнюдь не выигрышное. Жандармы изготовились к стрельбе с колена, и капитан Харт пошел впереди один. Подойдя к двери, он услышал щелчок взведенного курка и только из соображений самозащиты — иного выхода не было — бросился в дом и схватил вождя. «Тимау, пошли со мной!» — крикнул он. Но вождь — здоровенный детина ростом шесть футов три дюйма, с красными от злоупотребления кавой лицом — отшвырнул его в сторону; и капитан, ожидая немедленного выстрела или удара по голове, разрядил пистолет в темноту. Когда Тимау вынесли из дома на лунный свет, он был уже мертв, и при этом непредвиденном завершении своей вылазки белые будто утратили всю свою воинственность и отступали к лодке под огнем туземцев. Капитан Харт, едва ли не соперничающий в популярности с епископом Дордийоном, был весьма снисходителен к туземцам, относился к ним, как к детям, не обращал внимания на их недостатки и всегда был сторонником мягких мер. Поэтому смерть Тимау легла бременем на его душу, тем более что мушкет вождя нашли в доме незаряженным. Для менее щепетильного человека этот случай покажется несущественным. Если пьяный дикарь взводит курок, приближаясь к нему в открытую, джентльмен не может ждать, чтобы выяснить, заряжено ли его оружие.
Я упомянул о популярности капитана. Она относится к тем явлениям, которые больше всего поражают новичка на Маркизских островах. Он сразу же слышит два имени, неизвестных ему, но прославленных здесь, произносимых с любовью и почтением, — епископа и капитана. Это вызвало у меня сильное желание познакомиться с Хартом, которое впоследствии было удовлетворено. Долгое время спустя в Скорбном Месте — на Молокаи — я вновь обнаружил следы этой проникнутой любовью популярности. Там был белый прокаженный слепец, старый моряк — он называл себя «старым морским волком», — долгое время плававший среди восточных островов. Я навещал этого человека и, поскольку только что прибыл оттуда, сообщал ему новости. Они (в чисто островном духе) представляли собой главным образом хронику кораблекрушений. И вышло так, что я упомянул об одном не особенно удачливом капитане и о том, как он утопил судно мистера Харта. Тут слепой разразился сетованиями. «Утопил судно Джона Харта? — воскликнул он. — Бедный Джон Харт! Как жаль, что это случилось с ним», — закончил он с добавлением сильных выражений, приводить которые я не хочу.
Возможно, если б дела капитана Харта продолжали процветать, популярность его была бы иной. Успех приносит славу, но убивает любовь, а неудача питает ее. И постигшая капитана неудача была поистине неповторимой. Он находился на вершине успеха. Ему принадлежал остров Масс, отданный французами в виде компенсации за грабежи в Таахауку. Однако Масс был пригоден только для скота, двумя его главными базами были Анахо и Нука-хива, обращенные на северо-запад, и Таахауку на Хива-оа, милях в ста к югу, обращенный на юго-запад. Обе базы были в один и тот же день сметены приливной волной, которой не ощутили ни в одной другой бухте, ни на одном другом острове архипелага. Южный берег Хива-оа был покрыт строительным лесом и сундуками из камфарного дерева с товарами; туземцы за обещание умеренного вознаграждения честно привезли все обратно, сундуки, очевидно, не открывались, а часть леса потом пошла на их дома. Но возвращение прибитых к берегу остатков изменить результата не могло. Капитан не мог вынести этой несправедливости судьбы, и с его разорением окончилось процветание Маркизских островов. Анахо совсем прекратил существование, от Таахауку осталась только тень прежнего поселка, и на прежних участках не появилось никаких новых плантаций.
