— Утро почти наступило, — заключил Персивант. — Самое время наведаться на ее могилу.

— Я дал слово не ходить туда, — сказал Коббет.

— А я не давал таких обещаний, — отозвался судья, поднимаясь. — Оставайтесь здесь вместе с Лорел.

Сжав в руке серебряный клинок, он шагнул за порог в темноту, где уже почти померк лунный свет.

Звезды над головой гасли одна за другой. Близился рассвет.

Персивант уловил быстрое движение напротив коттеджа, почти неслышный, едва различимый звук. Твердыми шагами он пересек улицу, но ничего не увидел и не услышал. Решительной походкой судья направился к кладбищу, держа оружие наготове. Темнота постепенно сменялась серым светом.

Персивант пробрался сквозь живую изгородь, ступил на траву и на минуту задержался возле одной из могил. Над ней свивался в небольшую воронку сгусток легкого тумана, напоминающий по форме водоворот воды, стекающей в кухонную раковину. Судья наблюдал, как туман впитывается в землю, исчезает. «Так, — сказал он сам себе, — видится душа, возвращающаяся в свой гроб».

Он отправился дальше по направлению к склепу в центре кладбища, шаг за шагом, усталый, но полный решимости. Ранний луч солнца, проскользнувший сквозь покрытые густой листвой ветви, осветил его путь. Этим утром Персивант найдет то, что должен найти. Он точно это знал.

Решетчатая дверь склепа была заперта на тяжелый висячий замок. Судья внимательно его рассмотрел, а затем вставил кончик клинка в заржавленную скважину, не спеша надавил, повернул и снова надавил. Скрипнула пружина, он медленно открыл дверь и, затаив дыхание, вошел внутрь.

Крышка большого каменного саркофага была закрыта. Персивант ухватился за край и потянул. Жалобно застонали петли, и тяжелая крышка подалась. Внутри стоял темный закрытый гроб. Судья открыл и его.

Она лежала там; лицо выражало умиротворение, глаза были полузакрыты — женщина словно прилегла вздремнуть.

— Честель, — обратился к ней Персивант, — не Гонда, нет. Честель.

Ее веки дрогнули. Ничего более, но он знал, что его слова были услышаны.

— Теперь ты наконец сможешь отдохнуть, покойся с миром, наконец-то с миром.

Судья поднес острие серебряного лезвия к ее левой груди и, взявшись своими большими руками за резной набалдашник, нажал изо всех сил.

Честель чуть слышно вскрикнула.

Когда он вытащил оружие, из раны хлынула кровь. Стало еще светлее. Капли темной жидкости исчезали с лезвия, словно испаряющаяся роса.

Гордое лицо Честель усыхало, сморщивалось, темнело. Быстрым движением Персивант захлопнул крышку гроба, закрыл саркофаг и торопливо вышел. Он снова запер дверь, защелкнул неподатливый старый замок и зашагал к воротам кладбища. Судья шел среди могил над его головой щебетала птица, в отдалении послышался приглушенный шум мотора. Город просыпался.

В усиливающемся солнечном сиянии Персивант брел по улице. Теперь его походка была походкой старика, очень усталого старика.

В коттедже Лорел и Коббет готовили в пластиковых кружках растворимый кофе. Их вопрошающие взгляды обратились к судье.

— С ней покончено, — сказал он отрывисто.

— Но что вы скажете Гонде? — спросил Коббет.

— Честель и была Гондой.

— Но…

— Это была Гонда, — повторил Персивант, усаживаясь на стул. — Честель умерла. Эта чума подняла ее из могилы, она назвалась Гондой, и, разумеется, жители города ей поверили. — Он устало ссутулился. — Теперь, когда с ней покончено, когда она покоится с миром, остальные — те, чью кровь она пила, блуждающие по ночам, — упокоятся тоже.

Лорел отпила кофе, ее побледневшее лицо склонилось над кружкой.

— Почему вы считаете, что Честель и Гонда один человек? — спросила она. — Откуда вы знаете?

— Я догадывался об этом с самого начала. И совершенно уверился в этом сейчас.

— Уверились? — переспросила Лорел. — Но как вы можете быть в этом уверены?

Персивант улыбнулся ей едва заметной улыбкой.

— Дорогая моя, вы не думаете, что мужчина всегда узнает ту, которую любил?

Казалось, к нему вернулась его обычная нарочитая энергичность. Он поднялся, подошел к двери и взялся за ручку.

— А сейчас, прошу прощения, мне необходимо ненадолго вас покинуть.

— Вы не считаете, что нам лучше как можно скорей уехать отсюда? — спросил его Коббет. — До того, как люди заметят ее исчезновение и начнут задавать вопросы?

— Совсем наоборот, — ответил Персивант своим вновь окрепшим голосом. — Если мы уедем сейчас, они начнут задавать вопросы касательно нас, возможно, довольно неприятные вопросы. Нет, мы останемся. Мы с аппетитом позавтракаем или, по крайней мере, сделаем вид. И мы будем не меньше остальных удивлены исчезновением ведущей актрисы.

— Я буду стараться изо всех сил, — торжественно пообещала Лорел.

— Я знаю, дитя мое, — отозвался Персивант и вышел из коттеджа.

Питер Берресфорд Эллис родился в 1943 году в городе Ковентри в семье журналиста — уроженца Корка, род которого уходит своими корнями в XIII век. Эллис (опубликовавший большинство произведений под псевдонимом Питер Тримейн) получил бакалаврскую и магистерскую степени в области изучения кельтской культуры, а затем последовал по стопам своего отца и стал журналистом. Его первая книга, вышедшая в свет в 1968 году, была посвящена истории борьбы валлийцев за независимость; впоследствии Эллис опубликовал еще несколько популярных исследований кельтской культуры. С 1988-го по 1990 год он занимал пост международного председателя Кельтской лиги; он также является почетным пожизненным президентом шотландского Общества 1820 года и Ирландского литературного общества.

Эллис — автор 88 книг, примерно такого же количества рассказов и множества научных статей. Как Питер Тримейн он написал восемнадцать всемирно известных романов-бестселлеров о средневековой ирландской монахине-детективе сестре Фидельме, совокупный тираж которых составляет 3 ООО ООО экземпляров. Под псевдонимом Питер Макалан он с 1983-го по 1993 год опубликовал восемь триллеров, а в жанре хоррора создал два с половиной десятка романов, по большей части вдохновленных кельтскими мифами и легендами, в том числе «Дракула нерожденный» (1977), «Месть Дракулы» (1978) и «Дракула, любовь моя» (1980).

Рассказ «Кресло Дракулы» был написан в качестве эпилога романа «Месть Дракулы», но затем автор изъял его из текста книги. Впервые он был опубликован в антологии «Книга вампирских историй от Фан-клуба графа Дракулы» (Чикаго: Адамс-пресс, 1980).

Может быть, это галлюцинация? Может, я сошел с ума. Как еще это можно объяснить?

Я сижу здесь, беспомощный и одинокий. Я так одинок! Заброшен не в свое время, в чужое тело. Боже мой! Меня медленно убивают или даже хуже! Но что может быть хуже смерти? Только преддверие ада, где томятся язычники, умершие до пришествия Христа и некрещеные, где нет покоя смерти, нет радостей жизни, а есть только кошмар несмерти.

Он высасывает из меня жизнь, но я ли должен быть его жертвой? Как мне сказать ему, что того человека, за которого меня принимают, в чьем теле мечется мой разум, уже нет здесь? Я пришел из другого времени, из другой эпохи, из другого мира!

Боже, помоги мне! Он высасывает из меня жизнь, а я ничего не могу сделать!

Когда же начался этот кошмар? С тех пор прошла вечность. Думаю, все началось, когда мы с женой увидели кресло.

Одним жарким июльским воскресным днем мы возвращались в Лондон, проведя уик-энд на пикнике в Эссексе. Было где-то часа два, когда мы проезжали городок Ньюпорт, стоявший на шоссе А11, и вдруг моя жена попросила меня остановиться.

— Смотри, какое потрясающее кресло в витрине того антикварного магазина.

Я не слишком обрадовался, так как хотел пораньше попасть домой, посмотреть по телевизору классический фильм с Хамфри Богартом. Этого фильма я никогда не видел, хотя и являюсь поклонником Богарта уже много лет.