Затем По скинул пиджак, жилетку и рубаху; сложив одежду, он спрятал ее под лестницу. Закончив приготовления, он встал у жалкого ложа, обнаженный до пояса. Его кожа была почти такой же бледной и бескровной, как у несчастного Гаубера, грудь и руки такие же худые. Он рассчитывал, что на первый взгляд Элва примет его за мужа.
Погреб снова залил лунный свет. Туча уплыла. Время истекало, следовало поторопиться. По прислушался. Наверху послышалось неясное движение, будто что-то тащили, затем звук шагов.
Элва Гаубер, ночной вампир, вернулась к жизни.
Ну вот, пора, подумал По. Он осторожно опустился на ложе и закрыл за собой дверь.
Он улыбнулся. Он знал все легендарные способы уничтожения вампиров — проткнуть колом, сжечь на костре, применить святую воду и молитву и прочее, прочее, — но Эдгар Аллан По придумал свой собственный, совершенно особенный способ. Во множестве преданий исчадия ада терпеливо поджидали в засаде ничего не подозревавших людей, но скажите на милость, слышал ли кто-нибудь о том, чтобы обычный человек поджидал в засаде вампира? Правда, себя он никогда не считал «обычным» — ни по духу, ни по уму, ни по вкусам.
Он вытянулся, сложив ноги вместе, скрестив руки на голой груди. Вот так, наверное, придется лежать в могиле. На память пришла строчка из стихотворения Брайанта, опубликованного в каком-то старом литературном журнале Новой Англии: «Душная темнота и узкая домовина». В этой дыре и вправду было темно, хоть глаза выколи, душно и негде повернуться. Но он гнал от себя эти дурные аналогии: нет, он не похоронен заживо! Чтобы страшные глаза Элвы Гаубер не оказали на него месмерического воздействия, он перевернулся на бок, лицом к стене, и положил обнаженную руку на голову, прикрывая щеку и висок.
Когда его ухо коснулось затхлого тюфяка, он снова услышал шаги, вернее, эхо шагов вампира. Она спускалась по лестнице. Шаги были размеренные, уверенные. Элва шла к желанной добыче. Она собиралась закончить прерванную трапезу.
Теперь она ступала по земляному полу. Ни разу не остановилась, не свернула в сторону. Значит, она не заметила мужа, укрытого старым кадетским плащом По и спрятанного за дверью в тени. Элва приблизилась к дверце, ведущей в конуру. По слышал, как она возится со щеколдой. Как-то подозрительно долго.
Нет, все в порядке: конуру тотчас же залил голубой, как снятое молоко, свет. Прямо посредине четырехугольника света стояла зловещая фигура. Воображение писателя, опережающее и преображающее действительность, шепнуло ему, что эта тень материальна, что она тяжела, как свинец, что она имеет свой нрав — злобный, агрессивный.
— Джон, — произнесла Элва Гаубер ему на ухо, — я вернулась. Ты сам знаешь, почему и зачем. — В голосе звучало нетерпение, и По представил себе, как она стоит над ним с жаждущими крови, трясущимися губами. — Теперь ты — мой единственный источник жизненных сил. Я понадеялась, что появится еще один — тот пришелец, но он сумел ускользнуть. К тому же от него несло проклятым чесноком.
Ее рука ощупывала шею По, выискивая на коже лакомый кусочек.
«Господи, она щупает меня, как мясник — обреченную на убой скотину», — подумал он.
— Ну же, не отворачивайся от меня, дорогой. Не будь таким застенчивым. — Она командовала по-хозяйски, с грубоватой насмешкой над беспомощной жертвой. — Ничего у тебя не получится, ты прекрасно знаешь. Это ночь полнолуния, и я могу позволить себе все, что захочу! — Она старалась оторвать его ладонь, прикрывавшую лицо. — Своим сопротивлением ты ничего не…
Она вдруг замолкла на полуслове, осознав: что-то не так. А потом издала дикий хриплый вопль:
— Ты не Джон!
По рывком перевернулся на спину, выкинул вперед обе худые, как птичьи лапки, руки и схватил Элву Гаубер. Одну руку он запустил в ее разметавшиеся волосы, похожие на клубок змей, а другой вцепился в холодную плоть предплечья.
Ее дикий вопль перешел в ужасные хрипы. По, стараясь не обращать внимания на эти леденящие душу звуки, с силой рванул ее на себя, собрав в этом усилии всю мощь своего тщедушного тела. Ноги Элвы оторвались от земли, и она влетела в узкую клетушку. Ее голова врезалась во внутреннюю стену ниши позади кровати, где лежал По, раздался треск проломленных черепных костей. Она упала бы на него, если бы По в тот же миг не выскользнул из каменной конуры на земляной пол.
С лихорадочной поспешностью он схватился за дверцу и налег на нее всем телом. Элва Гаубер упала на опустевшее вонючее ложе и барахталась меж дырявых простынь, а По захлопнул дверцу и навалился на нее.
Женщина бросалась на дверь с той стороны, крича и завывая подобно зверю, попавшему в ловушку. Она обладала силой не меньшей, чем он, и на секунду в его душу закралось сомнение: кто победит в их единоборстве? Но, пыхтя и потея, он удерживал дверь плечом, упираясь ногами в земляной пол, и одновременно нашаривал крепкую щеколду. Наконец его пальцы нашли спасительный запор и задвинули его. Все, теперь вампир никуда не денется.
— Темно! — стонала внутри Элва Гаубер. — Темно… нет луны, нет луны…
Голос ее постепенно затих.
По отошел к грязной луже в углу. Вода была протухшей, глинистой — именно такая, как нужно сейчас. Он опустил в лужу сложенные пригоршней ладони и, набрав грязи, с силой швырнул ее на дверцу. Одна пригоршня, другая, третья и еще, еще… Ладонями, как мастерком, он методично залепил все щели и трещины, покрыв доски толстым слоем грязи.
— Гаубер, — позвал он, переводя дыхание, — как вы?
— В порядке, кажется.
Голос его удивительным образом окреп. Оглянувшись через плечо, По увидел, что Гаубер сам, без посторонней помощи, сумел подняться на ноги. Он, конечно, был неимоверно худ и бледен, но на ногах стоял твердо.
— Что вы делаете? — поинтересовался Гаубер.
— Законопачиваю ее, — пошутил По, снова и снова набирая полные пригоршни жидкой грязи. — Замуровываю навечно — и ее, и зло, которое она несет людям.
В голове его вдруг искрой пронеслась вдохновенная сцена, символическое зерно будущего рассказа: мужчина замуровывает женщину в стену или нишу вроде этой. А вместе с ней он замуровывает и воплощение вселенского зла, принявшего обличье, скажем, черного кота.
Закончив нелегкий труд, По выпрямился, глубоко вдохнул полной грудью затхлый воздух подземелья и улыбнулся. Даже в моменты смертельной опасности, в часы работы, во времена невзгод и отчаянной нужды он умудрялся придумывать сюжеты для новых рассказов. Так будет всегда.
— Не знаю, как вас благодарить, — бормотал Гаубер, растерявшийся от счастья. — Я думаю, теперь все будет хорошо, если… если она не выберется оттуда.
По прислушался к тому, что происходило внутри ниши, приблизив к дверце ухо.
— Ни шороха, ни единого звука, сэр. Без лунного света она лишена силы и способности жить. Не могли бы вы помочь мне одеться? Я страшно замерз.
Теща встретила его на пороге дома, когда он вернулся на Спринг Гарден-стрит. Ее худое лицо под белым вдовьим чепцом выражало беспокойство. Она даже осунулась от тревоги за беспутного зятя.
— Эдди, ты нездоров?
В такой форме она пыталась узнать у По, не пил ли он сегодня. Приглядевшись и принюхавшись, она установила, что худшие опасения на этот счет не подтвердились.
— Слава богу, нет! Но тебя так долго не было дома. А как ты выглядишь? Ты посмотри на себя, на кого ты похож? Грязный, чумазый… Ты должен сейчас же помыться.
По позволил теще провести себя на кухню, где она налила в таз теплой воды. И пока он отскребал грязь, в его голове складывались самые банальные оправдания: мол, отправился на прогулку, чтобы набраться на свежем воздухе вдохновения, а голова внезапно закружилась. Она же знает, что это с ним случается. Оступился, упал в лужу, и так далее, и тому подобное.
— Сделать тебе хорошего горячего кофе, Эдди? — Заботливая теща заглянула на кухню проверить, как у него дела.
— Да, если можно, — ответил По и отправился в свою комнату.
