— Ведь вас зовут Джон? — спросил он. — Мне по радио передали.

— Да, а вы Сэмюел.

— Сэм. Зовите меня просто Сэм.

Я согласился, и мы замолчали, разглядывая друг друга. Торф — неважное топливо: когда из него выходит газ, он горит, разбрасывая искры и разноцветные огоньки; и все же его используют с незапамятных времен. При вспышках огня, когда торф рассыпал снопы искр, я мог разглядеть лицо моего собеседника. Трудно было определить его возраст, но я знал, что этот человек гораздо старше меня. Видимо, он думал о том же, поскольку после недолгого молчания спросил:

— Джон, сколько вам лет? На вид около двадцати.

— Почти тридцать, Сэм. Недавно исполнилось двадцать шесть.

Он кивнул и сказал, что слишком редко видит людей и разучился правильно определять их возраст. Недавние события он почти позабыл, зато прошлое помнит отлично.

Сэм наклонился к шипящему огню, словно хотел вдохнуть аромат старины, исходящий от пылающего очага. Мне показалось, что глинобитные стены дома, скрепленные толстыми бревнами и нетесаными камнями, сдвинулись, словно хотели подтвердить его слова. Я почувствовал, что сейчас услышу какую-то историю. Я не раз бывал в долгом морском плавании и знал эту позу — так усаживается человек, когда готовится начать рассказ. Оставалось надеяться, что его история не займет слишком много времени.

— Вы красивый молодой человек, — произнес Сэм. — Таким же и я был когда-то.

Он замолчал и принялся ворошить торф. На мгновение его озарила вспышка голубовато-зеленого пламени, и я увидел высокие скулы, туго обтянутые кожей, и очень бледное лицо — наверное, виной всему суровый климат этих островов, где солнце почти не появляется из-за туч, приносящих с севера белую завесу туманов и дождей. Да, когда-то этот человек был красив. Он и сейчас был красив. Вглядевшись в его лицо, я с удивлением заметил, что он вовсе не так стар, как мне показалось.

— Давным-давно, — начал он, — когда по улицам ездили конные экипажи, все было совсем по-другому…

Меня отвлек резкий свистящий звук — ветер задул сквозь плотно пригнанные бревна. Конные экипажи? Что это? Мне собираются рассказать детскую сказочку? Однако Сэм продолжал говорить. Вот его рассказ от первого лица.

Улицы в те времена освещались газом, а у людей были совсем иные ценности. Иные верования. Тогда мы были более язычниками, что ли. Мы верили в темные силы. Век машин отучил нас от этого. Мистика и язычество не выживут в век машин. Сверхъестественное может существовать только рядом с естественным, а природа с тех пор сильно изменилась. Да, теперь мы живем в другом мире — и боимся совсем других вещей. Когда я был молодым, я боялся того, что вы сочтете просто смешным. Например, я боялся попасть в безвыходное положение: скажем, влюбиться в женщину не своего круга. Вы понимаете? Именно это со мной и случилось. Мне было примерно столько же лет, сколько вам, а может быть, даже меньше. Меня только что перевели из учеников в подмастерья. Я был ювелиром и работал с серебром. Вы знали об этом? Ну конечно нет. Я был способным учеником, очень способным. Хозяин поставил меня управлять одной из трех его мастерских, и я раздувался от гордости. Так вот, однажды вечером, как обычно, я работал, и тут вдруг звякнул дверной колокольчик.

Я как раз зажег газовые лампы, освещавшие мастерскую, и поспешил к прилавку, чтобы встретить покупателя. Дверь осталась открытой, и в наше подвальное помещение ворвались звуки улицы: было слышно, как по выложенной булыжником мостовой с грохотом проезжают экипажи, крики уличных мальчишек и цветочниц сливались с гудками пароходов. Стараясь держаться как можно вежливее, я обошел посетительницу и закрыл за ней дверь. Затем, повернувшись к ней, спросил:

— Я могу вам помочь, госпожа?

На ней был дорогой атласный плащ, какие могли себе позволить лишь самые богатые дамы. Она откинула капюшон, открыв свое лицо — ничего более прекрасного я никогда не видел в мире. Ее лицо светилось дивной неземной чистотой, и это было нечто большее, чем безукоризненные черты и кожа. А ее глаза — как мне их описать? Словно черные зеркала, где отражалась твоя душа. Темные волосы, уложенные в высокую прическу, контрастировали с ее кожей, бледной, как зимняя луна, и нежной, как бархат, которым я полировал серебро.

— Да, — ответила она. — Вы можете мне помочь. Вы ведь ювелир?

— Подмастерье, мадам. В этой мастерской я заменяю хозяина.

Она была чем-то взволнована, ее пальцы нервно теребили сумочку.

— Я… — начала она и запнулась. — У меня к вам необычная просьба. Вы умеете хранить тайны, ювелир?

— Умею, если это требуется клиенту. Вам нужна какая-то необычная вещь? Что-то такое, чем можно удивить? У нас есть изделия очень тонкой работы. — Я вытащил поднос с нашими изделиями. — Эти вещи подойдут и даме, и джентльмену. Как вам нравится эта шкатулка для сигар? Взгляните, на крышке изображен орел, он сделан из тончайших серебряных нитей. Эта шкатулка сделана на заказ, но если нужно что-то особенное…

Я замолчал, поскольку дама начала проявлять признаки нетерпения.

— Мне нужно нечто совсем иное. Специально для меня. Я хочу, чтобы вы сделали ожерелье. Серебряное ожерелье. Это возможно?

— Все возможно, — с улыбкой ответил я. — Разумеется, если вы дадите мне время. Вы хотите, чтобы я сделал вам серебряное украшение на шею? Что-то вроде обруча?

— Нет, вы меня не поняли. — Белоснежный лоб дамы прорезала морщинка. Она тревожно оглянулась на дверь. — Возможно, я совершила ошибку…

Я испугался, что потеряю клиента, и стал уверять даму, что смогу исполнить любое ее пожелание. И вновь повторил, что умею держать язык за зубами.

— Об этом не будет знать никто, кроме мастера и клиента — меня и вас.

Она улыбнулась чарующей колдовской улыбкой, и мое сердце растаяло. В тот миг я мог сделать для нее все, что угодно, даже ограбить своего хозяина, и она это почувствовала.

— Простите, — сказала она. — Я давно должна была понять, что вам можно доверять. У вас доброе лицо. Благородное. Людям с таким лицом можно верить. Я хочу, чтобы вы… я хочу, чтобы вы сделали мне такое ожерелье, чтобы оно закрывало мне всю шею, особенно горло. Вот, смотрите, у меня есть рисунок — такие украшения носят некоторые племена в Африке. Женщины надевают металлические кольца, закрывающие шею от плеч до самого подбородка. Я хочу, чтобы вы сделали мне такое же, только не из колец, а из единой пластины, понимаете? И чтобы она плотно охватывала шею, так плотно, чтобы… — Тут она схватила мою руку своими затянутыми в перчатку пальчиками. — Чтобы под нее нельзя было подсунуть даже ваш мизинец.

Честно говоря, эта просьба меня изумила. Я попытался объяснить даме, что подобную конструкцию носить невозможно, что кожа под ней не сможет дышать, будет болеть, и шея станет безобразной.

— Если металл натрет кожу, вы не сможете надевать ожерелье. Понимаете, постоянное раздражение вызовет…

Она отпустила мою руку и сказала, что я вновь понял ее неправильно. Эту вещь она собирается носить постоянно. Как только я закреплю пластину у нее на шее, она ее больше не снимет. Никакого замка или чего-то в этом роде не требуется. Она желает, чтобы я заварил металл.

— Но как же… — начал я, но дама перебила меня.

— Ювелир, я высказала свою просьбу, свое пожелание. Вы выполните заказ или мне обратиться к другому мастеру? Мне бы этого очень не хотелось, поскольку мы с вами уже начали друг друга понимать. Буду откровенной. Серебряная пластина нужна мне для… как бы это сказать… для защиты. Понимаете, мой будущий муж не похож на обычных людей, но я его люблю. Не хочу отвлекать вас долгими разговорами, тем более что это личное дело, но пластина нужна для того, чтобы… чтобы мой брак был счастливым в течение определенного времени. Это время — моя жизнь. Вы должны меня понять! Если сейчас вы попросите меня уйти, я уйду, но все же я прошу вас помочь мне. Ведь вы молоды и знаете, что такое муки любви, когда она не имеет своего естественного завершения. Вы молоды и красивы, у вас наверняка есть возлюбленная. Представьте: если бы с ней что-нибудь случилось, если бы она заболела, неужели вы бы ее бросили? Нет, я уверена, вы бы попытались бороться с бедой и остались рядом со своей любовью, приняв меры предосторожности. Я права?